Обречённые

♪Alan Walker — Faded       — Томми, — тихий голос Ньюта отскакивает от стен и заставляет Томаса, всё это время угрюмо распластавшегося на кровати, метнуть голову в сторону двери и распрямить плечи.       — Да? — обеспокоенно отвечает Эдисон, вскинув брови, — Что-то случилось? — он наблюдает за тем, как Уилсон плавно садится на край постели, напряжённо-взволнованно смотря ему в глаза.       Томас приподнимается на локтях, устремив взгляд на Ньюта. Блондин легко берёт его за руку, понурив голову. И начинает медленно перебирать его пальцы в своих руках, не решаясь сказать ни слова. Эдисон напрягается всем телом, нахмурив брови. Неужели что-то случилось?       — Ньют, что произошло? Что-то случилось? — спрашивает Томас, и без того не скрывая своей тревоги.       — Я о ситуации с Минхо… Галли мне рассказал. Почему ты не сказал мне об этом?       Слова Ньюта для Томаса словно гром среди ясного неба. Ему показалось, что его отшатнуло в сторону от услышанного. Тело покрывается мурашками, а самого парня будто прошибает током. И, заметив непонимание на лице Ньюта, брюнет пытается расслабиться и всем видом показать, что всё под контролем.       Но почему? Что Томас может сказать Ньюту? Как объяснить ему то, что случилось? Почему он сделал это? Зачем поцеловал Минхо, когда сам… занят. На самом деле Томас и сам не понял своих намерений. Не то чтобы он не хотел поцеловать Минхо. Ох, он бы очень хотел, даже больше, но… но…       Но.       Томас зол на него, действительно зол. Обижен и обескуражен. Потому что всё, что произошло между ними, он понять не в силах. И, наверное, не поймёт никогда. Как можно обосновать всю ситуацию, произошедшую недавно, Эдисон тоже не знает. Вот сиди и думай, что к чему.       И что ему делать сейчас, он точно не знает. Как объясниться перед Ньютом? Он так не хотел делать ему больно, предавать и изменять. У него даже таких мыслей не было в тот момент. Потому что тот поцелуй был со злости. От ноющей, кусающей боли внутри, и нежеланием принимать тот факт, что Минхо не хочет видеть его чувств. Или просто не понимает их. Или же специально делает больно, прекрасно зная, что Томас чувствует к нему.       Почему всё так сложно. Спросить бы у Минхо, о чём он вообще думал, когда поцеловал его. Что творится у него в голове и в душе?       Как бы там ни было с Минхо, важнее всего сейчас то, что сделал Томас. Не Минхо.       Эдисон, сделав глубокий вдох, поднимает виноватый, но якобы решительный взгляд — Томас всеми силами старается заставить страх исчезнуть —, поднимается с кровати, встав ровно напротив Ньюта.       — Извини, я… Я хотел рассказать тебе, — начинает врать Томас, внутренне коря себя за ненавистную ему ложь. Но выхода другого он не видит. Глупо. Брюнет не замечает изменений во взгляде Ньюта, и это начинает напрягать сильнее, чем-то, что он сделал, — Не знаю, почему молчал всё это время. Я не хочу оправдываться. Просто хочу сказать, что я поцеловал его лишь со злости. Это глупо слыш… — Томас умолкает на полуслове, потому что Ньют, всё это время сидевший прямо, скрещивает руки на груди, недовольно сведя брови к переносице.       — Что? — сухое, режущее слух одно слово. Один вопрос.       Эдисон непонимающе щурит глаза. И паника в сердце разрастается, накрывая, словно цунами. Так не должно быть, Томас. Тогда почему так бешено стучит сердце, руки потеют, а взгляд наполняется свинцом страха? Что-то идёт не так.       — Что ты сказал? — строго спрашивает Ньют, смотря на Томаса в упор. Он чуть вскидывает голову вверх и склоняет её набок, отчего кажется, что теперь эти тёмные глаза смотрят свысока. Эдисон невольно покрывается мурашками и переступает с ноги на ногу, видя, как Уилсон испепеляет его взглядом.       — Я… — Томас пытается выдавить из себя хоть слово, но мысли превращаются в кашу, и он вообще теряет смысл всего того, о чём думал буквально мгновение назад.       — Томас, — строго окликает его блондин, похоже, уже устав ждать, когда он придёт в себя и наконец что-нибудь скажет, — Я думал, он поцеловал тебя, — как-то укоризненно произносит Ньют, слегка улыбнувшись уголками губ. И эта леденящая душу полуулыбка заставляет Томаса опустить взгляд и понурить голову.       Томас, ты такой дурак. Что ты только что сделал? Сам выдал себя, хотя Ньют ни о чём не знал. Брюнет чувствует, как в горле пересохло, как затряслись поджилки.       Ты что, маленький мальчик, который не может ответить на вопрос учителя, стоя у доски? Возьми себя в руки. Твой страх не исправит ситуацию       — Прости, Ньют, — твёрдо, беззлобно отвечает Эдисон, подняв голову. — Прости. Я знаю, что не должен был этого делать. Я и не хотел, просто…       — Что просто? — спрашивает Ньют, опустив плечи. — Томас, что случилось?       Стоп. Чёрт. Ведь Ньют ничего не знает. Ни того, что случилось с ним, ни того, что случилось между ним и Минхо. И как теперь объясняться?       — Это сложно, — говорит Эдисон и тут же прикусывает язык. Нашёл, что сказать, Томас. Плевать на то, что у тебя всё сложно. У Ньюта всё проще простого: ты изменил ему, тут понимать особо нечего. Он взъерошивает волосы, устало выдохнув. — Чёрт. Извини. Я знаю, что облажался. И я не хотел причинять тебе боль. Просто знай, что этот поцелуй ничего не значит.       Томас вяло извиняется и решает, что сейчас лучше покинуть комнату (позорно сбежать от осуждёно-разочарованного взгляда Ньюта). Он неуверенно смотрит по сторонам, оглядывая комнату, но с места сдвинуться не решается. Чёткий грохот собственного сердца осталась сопровождать лишь громкая тишина со стороны Ньюта, осевшая на плечи Томаса забивающейся в нос сухой пылью.       Эдисон выходит из палаты, краем глаза замечая поджатые от обиды губы Уилсона и подрагивание его ресниц, обрамляющие потухшие, пронизанные болью и предательством глаза.

***

      Эрис всегда считал свою «работу» до безумия скучной и нудной. Его не занимает ни возможность узнать информацию о пациентах, ни помощь тем, кто в ней нуждается. Ведь всё-таки он болен тоже. Просто «пишется» здесь, дабы не пустили слух, что один из Джонсов может быть не таким, как остальные.       Каждый день ему кажется мрачнее предыдущего, каждая неделя растягивается пуще прежней. И его всегда спасают лишь литры бесплатного кофе и по-особому уютные вечера, которые стали такими лишь недавно. Потому что на плечи ему повесили так называемую слежку за одним из пациентов — Галли. Почему именно его выбрала судьба, Эрис так и не понял. Потому что говорить с ним ему не то чтобы не хотелось, он даже видеть его не хотел. Но что не сделаешь, лишь бы не выдать своё отвращение и недовольство отцу.       Ведь сделаешь это раз, и начнутся вопросы из разряда: «Почему не хочешь?» или «Ты что, знаешь его, да? Вы в ссоре? Почему не рассказал мне?», и так далее. И изначально Джонс действительно противился идти к Галли, всячески пытался отвертеться, выдумывая отговорки, но в скором времени ему всё-таки пришлось пойти к нему.       И, как оказалось, всё пошло не так плохо, как Эрис себе думал. И он не знает почему. Может, потому что Галли изменился. Его действительно будто подменили. Он больше не кажется агрессивным или тем, кто может покалечить или убить. И уж точно не тем, кто прогонит пинками. Эрис не уверен, что это не связано с его состоянием, но от осознания того, что ему не нужно опасаться его, становится легче. Это жестоко и грубо — радоваться, что человек настолько подавлен —, но так Эрису было действительно спокойнее.       Может, причина истерического безразличия к их с Галли прошлым разборкам возникла от того, что на самом деле их отношения столетней давности закончились тем, что Колдфилд сам спасовал? Потому что как бы там ни было, Эрис любил его, когда они расстались. И сейчас, когда чувства уже сошли на нет, внутри осталось лишь непонятное ощущение злости и раздражения. И, возможно, где-то на поверхности лежит сочувствие и волнение. Так говорит Эрис. Сам себе.       Потому что как объяснить то, что иногда он даже охотно слушает Галли, когда тому удаётся сказать хотя бы пару связанных между собой предложений о своих мыслях и чувствах. Настоящих чувствах. Ведь как никак Джонс знает его, кажется, лучше, чем себя. Ну, ему так кажется. Ведь как бы Галли не пытался скрывать что-то от психиатров, только Эрис знает, что тот врёт.       В любом случае их пересечения стали более приятными. Напоминающими о тех днях, когда они вместе ходили на курсы самообороны и до утра сидели в круглосуточном кафе после. И Эрис теперь совсем не против встретить Галли и послушать его.       Но сейчас, когда время перевалило заполночь, а в руках и ногах лежат горы разных документов, которые нужно разобрать до рассвета, говорить с кем-то не особо хочется, как и помогать. Джонс вяло вздыхает, потерев усталые веки.       — За что? — тихо произносит Эрис, закатив глаза.       — Эй, шпендик, — голос, заставивший Джонса закатить глаза так сильно, что, ему показалось, они могли бы закатиться в мозг. Этот надоедливый, едко-грубый голос все узнают. Везде.       Парень гневно вздыхает.       — Что случилось? Ты почему тут ходишь? Первый час, — цокает голубоглазый, не отрывая взгляда от документов, находившихся в его руках.       — Неужто хоть кто-то заметил наши ночные похождения, — как-то двусмысленно бросает Минхо, отчего Эрис недовольно морщить нос, потупив взгляд. Минхо в мгновение перестаёт лукаво улыбаться. Понизив голос, он продолжает: — Разговор есть.       — Что опять? Будешь пинать — лучше запинай до смерти, я устал с этим долбаться, — саркастически отвечает Джонс, метнув взгляд в сторону документов.       Минхо грозно усмехается, опустив взгляд в пол. Он, недолго думая, направляется в сторону Эриса, без угрызений совести топча валяющиеся на полу бумаги.       — Ты думал, что я ничего не узнаю о вас с Галли? — прямо спрашивает азиат, остановившись в метре от голубоглазого.       Эрис непонимающе косится на Минхо, перестав тормошить листы одного из документов.       — Ты о нас? — насмешливо бросает Джонс. Голос его дрогнул. — Это было года так два назад. Издеваешься?       Азиат мгновенно меняется в лице. Злость сменяется непониманием. Эрису даже на мгновение показалось, что он и вовсе отключился от мира.       — Чего? — недоверчиво спрашивает Минхо, прищурив глаза.       — Ну, что слышал, — безразлично отвечает Эрис, пожав плечами. — Я думал, Галли рассказал тебе.       — Эм, нет, — растерянно бросает брюнет. Видимо, ответ медбрата полностью обескуражил его. Отлично. Чего он ещё не знает? Впрочем, это неважно. Сейчас. Потому что проблема никуда не ушла, и этот Эрис не ответил на его вопрос. Азиат делает шаг вперёд, на что парень машинально отступает назад. Это Минхо лишь веселит, и он делает ещё шаг, — Хорошо, я понял, но я не о ваших отношениях двухлетней давности, — последние слова специально подчёркивает.       — А о каких тогда? — хмурится Эрис, уже развернувшись к Минхо всем корпусом.       Азиат снова усмехается, но чувствует, как кровь внутри закипает от нарастающего гнева. Либо этот парень любит выставлять себя идиотом, либо… Либо. Что? Дальше мысли у Минхо не идут. Что значит «о каких»? Он что, издевается над ним?       — Если ты не заметил, мы общаемся с натяжкой, потому что так надо. По работе, — устало проговаривает Эрис, кажется, забив на стоящего напротив него разъярённого Минхо, — Какие тут могут быть отношения, кто тебе такое сказал? — посмеивается парень, покачав головой.       — По работе? В смысле? — Минхо цепляется за эту фразу, стараясь игнорировать последние слова Джонса.       — Ну, я тут медбрат, поэтому у меня есть работа, — с сарказмом отвечает Эрис, бросив на Минхо непонимающий взгляд.       — Да, но… причём тут Галли?       — Не я его парень, тебе лучше знать, — без укора отвечает голубоглазый. — Он не в порядке, вот совсем. Думаю, ты сам всё видишь, и всё понимаешь.       Минхо растерянно кивает. Видимо, эта информация вывела его из строя, заставив забыть о злости, что душила его несколько минут назад.       — Ты бы тут лучше не петушился, а приглядывал за ним, — грубо говорит Эрис, и азиат снова сжимает руки в кулаки, раздув ноздри. Вот опять. Почему этот парнишка такой… надоедливый? И вроде бы ведёт себя вполне спокойно, но говорит с таким безразличием, что хочется выбить из него весь дух.       — Не нужно указывать мне, что делать и учить меня, это и без тебя умеют, — раздражённо отвечает брюнет, метнув взгляд в сторону Джонса. — Почему ты такой выёбистый?       — Почему ты такой лицемер с другими? — пожимает плечами Джонс.       Минхо чувствует, как ещё чуть-чуть, и он взорвётся. И его разнесёт на атомы. Потому что больше самовлюблённых людей Минхо ненавидит безразличных людей. То есть вообще ко всему. И Эрис был этим триггером. Этот парень ко всему относится с такой непринуждённостью, что это начинает доводить до ручки.       Азиат хочет сделать шаг вперёд, замахнувшись рукой для удара, но его останавливает знакомый, монотонный голос.       — Минхо, прекрати, — спокойно проговаривает Ньют, сжав руки в кулаки.       Минхо опускает руку, сжав её в кулак, и закатывает глаза. Нет, только не снова.       — Мать Тереза пришла, кто ж ожидал, — твёрдый голос азиата, пропитанный сарказмом, свинцом заливается в уши. Ньют недовольно вздыхает, нахмурив брови. И Минхо в ответ прыскает от смеха, наблюдая за реакцией блондина. — Ну что, чему учить меня будешь на этот раз?       — А толку? Никогда не работает, — беззлобно отвечает Уилсон и машет рукой в свою сторону, тем самым показывая Минхо, чтобы тот подошёл к нему. Азиат недовольно цокает, но, вздохнув, всё-таки идёт следом за Ньютом. Блондин вскидывает брови, не веря в происходящее. — Не знал, что ты пойдёшь.       — Всякое бывает, — отнекивается Минхо, успев метнуть взгляд в сторону переключившегося на документы Эриса прежде, чем они с Ньютом скрылись за поворотом.       Они идут так далеко друг от друга, что Минхо кажется, что если он сейчас попробует коснуться плеча Ньюта, то просто не дотянется. Он лишь недавно перестал считать дни, когда они так сильно отдалились друг от друга. И осознание того, что всё в одно мгновение испарилось, будто какая-то дешёвая комедия с фарсом, даёт укол боли в самое сердце.       Так не должно было быть. Никогда. Почему всё изменилось, а главное — когда? Когда они стали делать вид, что им плевать друг на друга? В какой момент они поняли, что ничего не вернуть и пытаться не стоит?       Сколько Минхо помнит себя, столько он помнит и Ньюта. И не было ни дня, когда они были порознь. До этой чёртовой осени, когда… что?       Слово, имя, которое нагло не хочет слетать с языка, но колом вбилось в голову и сердце.       Томас.       Если бы не он, ничего бы не изменилось, не произошло.       Неужели лишь один человек способен разрушить всё, что строилось годами?       Похоже, что да.       Нет.       Минхо давно начал задавать себе вопрос: если бы не Томас, что бы было с ним сейчас? Как никак этот кареглазый парень скрашивал ужасные дни и состояние Минхо, когда тому не особо хотелось жить. Лишь Томас по-настоящему беспокоился о нём, искренне пытался помочь даже несмотря на то, как Минхо вёл себя по отношению к нему.       Нет. Минхо всегда будет благодарен вселенной за такого человека, как Томас.       Винить кого-то на самом деле так глупо. Ведь не он заставляет тебя совершать поступки, из-за которых происходят кораблекрушения и землетрясение. Ты сам являешься тем природным катаклизмом, который разрушает. И убивает. И как бы Минхо не отнекивался, он знает — это всё его вина.       Ньют был тем, кто терпел все его выходки на протяжении всего детства. Ньют был тем, кто всегда был готов стоять рядом, плечом к плечу, даже если был против чего-то.       Ньют был готов. Всегда готов.       Почему-то сейчас ощущение оторванной души стало невыносимым. Будто ты потерял часть того, что строил все эти годы. Потому что это Ньют. Он построил его. Никто другой. Это был Ньют.       Минхо каждый день слышит, как около его ушей бьются чаши уверенности, преданности. И опоры.       Потому что когда Ньют ушёл, Минхо понял, что хромает.       Азиат неуверенно поднимает глаза на идущего справа от него Ньюта, и не видит ничего, кроме изношенной оболочки, которая осталась от его заклятого друга. Взъерошенные волосы, потухший взгляд уставших глаз, с фиолетовыми синяками под ними и медленные, безжизненные движения — всё, что видит сейчас Минхо. Ни той решительности и упрямства, что не покидали глаз Ньюта, наверное, со дня его рождения; ни плотно сжатых губ и хмурых бровей с прорезанной морщинкой между, что давали деловитость и холодность. Ничего.       Просто ничего.       И Минхо почему-то кажется, что Ньют исчезает.       Может ли он это остановить? Возможно.       Не поздно ли? Да, поздно. Очень поздно.       За натужным безразличием и кривым раздражением Минхо не понимал, что нуждается в своём друге. Так сильно. До скрежета зубов и сведения челюсти. Ньют был тем стержнем, который удерживал его, чтобы тот не сломался. И как бы Минхо не хотелось пружинить из стороны в сторону, чтобы сохранить равновесие, он знает, что на самом деле давно оступился и упал, сломав себе спину.       Сейчас молчание было настолько затянутым и невыносимым, что азиат, выйдя из уничтожающих мыслей, демонстративно вздыхает. Он останавливается на полпути, смотря Ньюту в спину.       — Ты хотел поговорить. О чём?       Уилсон замирает на месте, подняв плечи, будто его ударило током. Минхо видит, как парень подрагивает, но, мотнув головой, замирает. Ньют разворачивается к другу, закусив нижнюю губу.       — Что ты сделал с Томасом? — один вопрос, и сердце Минхо начинает работать, словно механизм. Оно стучит так бешено, что брюнет думает, оно пробьёт грудную клетку и убежит.       — А что я с ним сделал? — вопросом на вопрос. Это всегда работает.       — Ты мне ответь, — не унимается блондин, скрестив руки на груди. Минхо тихо фыркает. Видимо, такое с Ньютом не прокатит.       — А можно конкретнее? — парень вскидывает брови, изображая непонимание. Давай, Минхо, включай дурачка.       Тень от веток деревьев, пробивающаяся сквозь широкие прутья окон, угрюмо играет на лице брюнета. Ньют щурит глаза, чтобы рассмотреть выражение лица Минхо сейчас. Может, поймёт, врёт тот или нет, но ничего не понимает. И нет, Ньют не собирается подходить ближе. Не хочет.       Он давно понял, что стена между ними растёт всё выше и выше, хотя, казалось, она и без того устремлена далеко за пределы вселенной. И нет, Ньют не удивлён. Да, он опустошён и обескуражен, но он замечает все изменения в отношениях сразу. И Ньют почему-то уверен, что для Минхо осознание этой ситуации далось гораздо больнее и куда медленнее.       Чёрт. На самом деле так хочется всё вернуть назад. Да, Минхо никогда не был эталоном вежливости, примерного поведения и спокойствия, но он был тем, кто скрашивал дни Ньюта, не давая заскучать. Минхо был единственным, кто защищал его и не давал повесить нос. Он был тем, кто удерживал Ньюта на ногах, кто не давал упасть и разбиться.       Когда Ньюта изнасиловали, Минхо был тем, кто спас его, пусть даже и не от самого изнасилования. Перед глазами до сих пор стоит картина того, как его друг, весь в ссадинах, синяках, и, не исключено, сломанными конечностями продолжал избивать насильника, яростно бросаясь в бой, не давая тому ублюдку приблизиться к Ньюту ни на шаг.       Ньют помнит, как Минхо велел ему бежать с сумасшедшей дозой адреналина в голосе. Как азиат порывался сам унести Ньюта на руках, лишь бы спрятать его от этого ужаса хотя бы на мгновение. И Ньют никогда не забудет, как после всего случившегося Минхо ходил с ним по больницам, в полицейский участок; как он мог неделями сидеть с ним дома, заботясь и помогая с уроками, когда сам блондин не мог даже подняться с кровати из-за своего состояния.       И Ньют знает, что его первая попытка самоубийства стала огромным ударом для его друга.       Он знает, что дома Минхо сильно доставалось от отца за то, что он пропадал неделями у него. Ньют видел все царапины, сломанный нос и кровоподтёки, оставленные на Минхо его собственным отцом. Но азиат продолжал норовито навещать Ньюта, готовить ему еду и укладывать спать, когда тот просыпался в крике и со сбитым дыханием от мучающих его кошмаров.       Ньют никогда ни о чём не сожалел. Но сейчас…       Потеря лучшего друга.       К точке возврата вернуться невозможно. Но можно сломать стену и начать строить новую тропу. Только кто осмелится?       — Минхо, я знаю, что что-то произошло, — безразлично отвечает Уилсон, опустив грустные глаза. Лишь бы Минхо не увидел.       — Даже если так, это не твоё дело, — грубо бросает брюнет, хотя по выражению его лица можно понять, что ничего злого он не имел ввиду. Но выходит как всегда, похоже.       — Ты так и будешь сторониться прямых вопросов? — не отступает Ньют, подняв глаза на Минхо. Сердце предательски начинает биться с неимоверной скоростью, и Ньюту приходится медленно выдохнуть, чтобы успокоиться.       — Ты так и будешь сторониться нас? — задаёт вопрос Минхо дрожащим голосом. Плевать, можно решить всё сейчас.       — Я не… — Уилсон запинается, потому что чувствует, как к горлу подкатывает ком. Он хмурит брови, пытаясь сдержать подступившие к глазам слёзы, — Почему я, Минхо? Почему ты думаешь, что это делаю я?! — блондин скрывается на полукрик, и Минхо от неожиданности вздрагивает. Взгляд тёмно-карих глазах сменяется с раздражения на волнение. Азиат внимательно изучает лицо Ньюта, и от такого упрямого взгляда Уилсон опускает голову, закрыв глаза. — Хватит. Я не хочу говорить о нас.       — Так ты только за этим и пришёл? Чтобы узнать о Томасе? — с предательством в голосе спрашивает Минхо. Он чувствует, как глаза начинает щипать, и ему приходится отвести взгляд в сторону. Чёрт. Только не сейчас.       — А почему я должен спрашивать о чём-то ещё? — наглость в голосе Ньюта бьёт по ушам, и Минхо зажмуривается, не смея посмотреть в сторону блондина.       — А нам больше не о чем разговаривать? — Минхо не замечает, как сам переходит на крик. Он невольно поворачивает голову и сталкивается с остекленелым взглядом тёмных глаз.       — Нет, — глухо отрезает Ньют, спрятав руки в карманы кофты.       — Отлично, — иронично бросает азиат и делает несколько шагов в сторону Ньюта. Тот не двигается с места, с явным напряжением в глазах наблюдая за нахально идущей прямо на него фигурой. Мгновение — и брюнет оказывается напротив Ньюта, без страха и сожаления смотря ему в глаза, — Если мы не будем говорить о нас, мы не будем говорить о Томасе, — холодно произносит Минхо, следя за тем, как взгляд Ньюта меняется.       Минхо грустно вздыхает и, покачав головой, идёт дальше, задевая друга плечом. Блондина шатает в сторону от неожиданного толчка. Он, не моргая и не переводя взгляда на азиата, остаётся стоять на месте, словно кукла.       Почему-то последние слова сильно ударили по Ньюту, словно нехилая пощёчина. Нет, это не пощёчина. Это полноценный удар кулаком в лицо. В итоге он не выяснил ни того, что произошло между Минхо и Томасом, ни того, что думает сам Минхо по этому поводу. И ситуация между ними, похоже, стала ещё хуже.       Ньют чувствует, как внутри всё и без того омертвевшее распадается на куски, мелкими чешуйками режа кожу. И если раньше были силы держаться, теперь он чувствует, как медленно опускается на дно своего сознания, воспалённого и давно чужого, не принадлежащего ему.