♪Billie Eilish — I love you
Ньют закрывает глаза.
Он помнит, как, словно сквозь пелену, слышал стук собственного сердца. Ньют помнит, как дрожали руки и подкашивались колени, но он побежал. Просто ринулся вперёд, позабыв о страхе и панике, что мешали дышать.
Он не помнит, как решился на это. Похоже, мозг сам дал команду бежать. Ньют наблюдал, как человек, кто дороже ему больше всего на свете, дрожащими пальцами ищет треклятый курок, чтобы покончить с этим, чтобы прекратить всю боль. Он наблюдал за тем, как плечи Томаса подрагивали то ли от страха, то ли от слёз; как он резко отвёл взгляд от ореховых глаз, что в безумии и ужасе потемнели почти до чёрных.
Мгновение, и Томас отворачивается от Ньюта, зажмурив глаза и тихо всхлипнув.
Мгновение, и Ньют срывается с места, бросив все силы на то, чтобы успеть.
Всё тело сковывала тревога, но он не мог позволить ей помешать, не мог позволить завладеть собой. Потому что хоть чуть поддайся страху, и Томаса было уже не спасти. Хотя бы попытаться…
Выстрел оглушил, кажется, обоих. Руки. Эти бледные, покрытые уродливыми шрамами тонкие руки, что Ньюту всегда хотелось оторвать, потому что они ни на что не годны. Именно они спасли его. Один удар по руке, и выстрел приходится в стену, отрикошетив от пола.
Ньют бездумно пялится в стену, одной рукой обнимая Томаса, а другой поглаживая его по волосам. Кажется, этот выстрел оставил дыру внутри него самого, фантомную, незаметную. Но она напрочь засела где-то в груди, напоминая о себе чуть ли не каждую минуту.
Он замечает на себе взор родных карих глаз. Они смотрят враждебно, с отчаянием, с предательством. Томас хмурится, и слезинки, что всё это время отчаянно цеплялись за длинные ресницы, падают и бегут по неестественно бледным щекам. Кажется, парень чувствует больше, чем укол боли, потому что врезается в кожу ногтями с такой силой, что она белеет. Он утыкается носом в грудь Ньюта, чувствуя, как она судорожно вздымается.
Он не хотел пугать его, не хотел делать ему больно. Он никогда не планировал делать этого, потому что не рассчитывал, что кто-то спасёт его. Что кто-то застанет его с дулом у виска.
Просто не спасать.
Это что, такая непосильная просьба для выполнения?
«Прости, Томми, я не могу позволить дать тебе умереть, как бы тебе не хотелось.»
Блондин поднимает тяжёлые веки, прищурившись от яркого света, что начал резать глаза. Вот бы просто всё забыть. Не помнить то отчаяние на лице любви всей его жизни, не слышать нажатия на курок; не знать, что он, Томас, действительно готов был сделать это. Просто выстрелить себе в голову, бросить всё, за что боролся. Оставить всё, за что выживал. И Ньют не верил, что Томас может оставить его.
И Ньют даже не хочет думать о том, что оставшиеся дни он мог провести без него; что он мог больше не увидеть этой живой улыбки, такой редкой, но разъедающей сердце своей теплотой каждый раз; что он больше не сможет коснуться острых скул, вздёрнутого носа, в солнечные дни покрытого мелкими бледными веснушками. Что Ньют больше не сможет поцеловать его. Просто коснуться мягких губ своими тонкими пальцами, чтобы просто почувствовать, что он живой. Что Томас живой.
И теперь, кажется, он начал понимать, какого было Томасу, когда он сам пытался покончить с собой. Но чувствовал ли Томас то, что Ньют чувствует сейчас? Любил ли он Ньюта так же, как Ньют любит его? Конечно нет. Тогда откуда Томасу знать, какого сейчас Ньюту?
Он никогда не узнает.
Уилсон глубоко вздыхает, неуклюже поднимаясь со скамьи. Томас снова пропал. Он так долго держался, не впускал других, не давал завладеть собой. И всё это… Все эти старания просто утеряны.
Вся жизнь словно потеряла смысл. Всё, что происходило до этого момента, уже неважно. Теперь есть только настоящее.
Сломанный Томас. Разбитый Ньют. И третий человек, мешающий им воссоединиться.
Блондин, немного поколебавшись, стучит в дверь. Никакого ответа, ни единого звука. Чёрт. Значит, не впустит? Он переводит взгляд на тёмное пятно на соседней скамье.
— Попробуй снова. Он меня не впустил.
Ньют невольно вздрагивает от неожиданности.
— Думаешь, моя просьба впустить увенчается успехом? — блондин хмурит брови, слабо усмехнувшись.
— Ну, тебя-то он знает, — пожимает плечами Тереза, не поднимая головы и смотря себе под ноги. — Я уверена, что Томас рассказывал ему о тебе.
— Да, мы… встречались уже, — неловко отвечает Ньют, после чего незаметно качает головой. Послушаешь со стороны — любой примет за ненормальных. Говорить о человеке за той дверью в третьем лице, наверное, ужасно странно. Но что делать, если там и не Томас вовсе? — Ты здесь давно?
Агнес поджимает губы, будто пытается вспомнить, но на деле, Ньют уверен, она просто тянет время, чтобы собраться с духом и ответить что-нибудь адекватное. И это понятно. Он сам до сих пор не отошёл от того, что произошло.
— Не помню, на самом деле… Может, час, или… Я правда не… — девушка запинается на каждом слове, бездумно пялясь в пол и одёргивая себя каждый раз, как только на глаза начинают наворачиваться слёзы, — Чёрт, прости, я просто… — Тереза усмехается, утирая бегущие по щекам слёзы. — Забей, я просто плакса.
Ньют тихо садится на пол рядом с девушкой, ответив ей молчанием. Ну, а кто в таком месте и при таких обстоятельствах останется нормальным, не сломленным, с крепкими нервами? Да тут таких просто нет. Это больница как никак. Вот же чёрт. Весело.
— Ты не плакса, не думай так, — наконец говорит Ньют, когда молчание, кажется, затянулось на несколько минут. Ответил он ей не из-за неловкости ситуации. Он просто думал. Об этом всём. Постоянно уходить в свои мысли, когда этого не ждёт ситуация — такое с Ньютом постоянно, — Я проревел всю ночь, как младенец без матери, так что не беспокойся, — с этими словами блондин мягко усмехается. Этим он надеется подбодрить девушку и поэтому поднимает взгляд, чтобы увидеть её реакцию. И у него, судя по-всему, получается. Тереза тихо посмеивается, но взгляда не поднимает.
— Здесь только идиот не заплачет.
— Ты противоречишь своим же словам, поздравляю, — укоризненно отмечает Уилсон и снова смеётся. Мягкий смех приумножается смехом Терезы, отскакивая от глухих стен. Да уж. Ухохочешься. Но что ещё остаётся в такой ситуации? Ньют переводит взгляд на закрытую дверь напротив, — Ладно, я попробую снова постучать, вдруг откликнется, — он поднимается с пола, отряхивает штаны и убирает упавшие на глаза светлые пряди.
— Как думаешь, его выпустят? Он будет в порядке? — Тереза поднимает глаза в надежде услышать ответ.
Эти вопросы заставляют Ньюта остановиться. Он опускает голову, подняв плечи в немом напряжении и грусти. В сердце больно защемило, и парень, стиснув зубы, зажмуривается. Нет, только не это. Только не он. Теперь этот человек — закрытая, сожжённая страница.
— Я не хочу знать ни того, где он, ни того, что с ним, — холодно отвечает Ньют, бросив злой взгляд на девушку через плечо, — Но я надеюсь, что его будут держать в изоляторе до конца дней. Иначе я убью его, — лёгкая улыбка, и Ньют отворачивается от напуганной и будто разочарованной Терезы, постучав в дверь, — Эм… Можно зайти? Это я… Ньют, — неловко говорит Уилсон, вслушиваясь в каждый шорох за ней.
— Заходи, — раздаётся по ту сторону двери.
Ньют переводит взгляд на совсем поникшую Терезу и, горестно вздохнув, переступает порог палаты.
— Почему впустил меня? — первый вопрос, слетевший с языка. Может, не совсем правильно задавать его прямо с порога, возможно, немного грубовато, но…
— Я знаю тебя, ту девчонку — нет, — Майк пожимает плечами, безразлично наблюдая за тем, как Уилсон садится на стул, что стоит рядом с его кроватью, — Зачем ты пришёл? Хотя стой… Я ведь знаю, — после этих слов парень странно улыбается, чем вызывает у Ньюта чувство напряжения.
— Конечно знаешь, я пришёл к тебе, — спокойно отвечает блондин, слегка ухмыльнувшись, совсем не подавая виду, что парень напугал его.
— Нет, ты к Томасу пришёл, а не ко мне, но всё равно спасибо, — продолжает улыбаться Майк, не отводя взгляда от Ньюта.
— Что ж, ладно, ты меня раскусил. Только передай Томасу, чтобы он не говорил об этом тебе.
— Я подумаю, — отвечает Майк, после чего оба заливаются смехом.
Чёрт. Это так неправильно и… странно. Вроде бы ты смеёшься вместе с Томасом, но это совсем не он. Будто его просто заменили, оставив лишь милейшую мордашку. Мда. Это всё куда сложнее, чем Ньют предполагал. Но пока Томаса нет, придётся налаживать контакт с Майком. А он даже не знает его, то есть вообще.
— А Томас, он… Он общается с тобой? Ну, то есть я знаю, что да, раз ты помнишь меня, но в последнее время он держался здесь, и… Как так вышло? Ты просто дал ему контролировать ситуацию? — Ньют поднимает глаза и встречается с изучающим взглядом собеседника.
— Он не дал мне брать контроль над ним. Не то чтобы я его спрашивал когда-либо, но, не знаю… Это тяжело. Оказалось тяжелее, чем было раньше. Он так сопротивлялся этому, — Майк пялится в одну точку, будто воспроизводит воспоминания у себя в голове, словно кассету, — Думаю, это всё происходило из-за этого Минхо, — с этими словами он вздрагивает в отвращении, — Он пытался держать себя в центре круга и не впускать нас, чтобы оставаться с ним? Я не знаю. Дурак, в общем.
Пока Томас, нет,
Майк говорил, Ньюту хотелось выйти из палаты, громко хлопнув дверью. Серьёзно? Чёрт, серьёзно? Это всё из-за Минхо? Почему только он мог удерживать Томаса здесь? Почему этого не мог сделать кто-то другой? Почему не Ньют? Сердце снова забилось в ревности и злобе, что уже поперёк горла. Кажется, ещё чуть-чуть, и она задушит Ньюта. Но справиться с ней он не может, просто не в состоянии.
Как бы он ни боролся, как бы ни старался, он будет злиться на Томаса. Будет злиться на Минхо. И на себя. За то, что недостаточно хорош для него. За что, что не может удержать его рядом с собой. И раньше казалось, что вредить себе — единственное решение. Но теперь, пусть Ньют чувствует себя жестоким и коварным, но в душе теплится надежда, что после того, что случилось, Томас навсегда отвернётся от Минхо.
Да, это эгоистично, да, не совсем человечно. Это просто отвратительно на самом деле. Но когда приближаешься к безумию, цепляешься даже за самую тонкую нить, надеясь, что сможешь не утонуть.
— И… надолго ты здесь застрял? — беззлобно спрашивает Ньют, замечая, что молчит слишком долго.
— Думаю, да. Я не выпущу Томаса, просто не могу. Иначе он не выдержит и снова попытается покончить с собой. Кстати, ты спас его. Спасибо. Я не смог уследить… Дерьмо, — цедит сквозь зубы Майк, сцепив руки в замок.
Ньют внимательно наблюдает за каждым движением Томаса, за каждой эмоцией, что меняется на лице так редко, так непривычно, ведь он… Томас всегда был тем, чьи эмоции могут меняться в считанные секунды; кто мог жестикулировать так, что в итоге Ньюту приходилось отходить на добрые пару метров, чтобы ему не заехали по носу или в челюсть. А тут… вот он. Перед ним Томас. Но спокойный, хладнокровный и настолько безразличный, что кровь стынет в жилах.
— Ну, так как ты здесь надолго, нам придётся знакомиться, как я полагаю, — неуверенно хмыкает Уилсон, почесав затылок.
— Разве? — Майк вскидывает брови в удивлении. — Я думал, мне не придётся общаться с кем-либо. Но раз уж ты настаиваешь, тогда ладно.
Ньют снова прыскает себе под нос, покачав головой. Столько сарказма он не слышал со времён их общения с… Нет, только не снова. Забудь о нём. Блондин прикрывает глаза, пытаясь тем самым не дать слезам упасть с ресниц. Ненавидит. Он ненавидит всё, что имело значение для него всю жизнь. Люди, дружба… Это чушь. Всё это просто пустая трата времени. Он это уже понял.
Спасибо, Минхо, теперь он всё понял.
— Тогда как хочешь, — хмыкает Ньют после длительного молчания. Он так часто молчит сегодня, надо же. — Но нам всё равно придётся общаться, не просидишь же ты тут один столько времени.
— И то верно, — Майк вздыхает, облокотившись на спинку кровати, — Ладно уж, с тобой я не против познакомиться.
Он улыбается Ньюту той самой улыбкой, к которой тот так привык, и у Ньюта сжимается сердце. От радости; от горечи, что он не увидит Томаса так долго. Нет, точнее, не услышит его. Он просто… будто действительно исчез. И эта чёрная дыра, что находилась в сердце Ньюта нетронутой долгое время, снова расползается с неимоверной скоростью. И заполнить её абсолютно нечем.
Ладно, может, Майк не такой уж и странный. Он просто… другой. Иной. Не такой, как Томас, но всё же он. Чёрт, да по сути это Томас и есть. Ведь мозг проектирует личности из некоторых качеств первой, то есть самого Томаса. Неужели в нём и правда есть все эти черты… Ньют просто о них не знает. Тогда, может, это его шанс — узнать другую сторону Томаса?
Эдисон разворачивается к Ньюту, приподнявшись и свесив ноги с кровати.
— Тогда заново. Я Майк, приятно познакомиться.
— Ньют, — блондин уверенно протягивает руку Томасу, улыбаясь так мягко и заботливо, как улыбался ему всегда.
— Хорошо, здорово, — отвечает Майк и улыбается в ответ, пожав руку. Надо же, такая тёплая. Может, это шанс узнать того человека, что спасал его Томаса? Того человека, к которому просыпается его, Томаса, любовь?
Этот месяц пролетает незаметно как для Ньюта, так и для Томаса. И всё это время было так тихо, так спокойно. Никаких происшествий, никакой нервотрёпки и нежелания жить. Ньют узнал, что Томас, другой Томас, не переносит беспорядок, почти никогда не шутит без сарказма, не особо любит улыбаться, но его, как и Томаса, мучает бессонница; он любит гулять вечерами по саду, и не особо разговорчив.
И это всё кажется Ньюту таким открытием; чем-то иным, непривычным для него. Он привык к другому Томасу. И осознавать, что этот человек — на самом деле и есть Томас… Безумие. Но он привык, смирился. И перестал ждать, когда Томас, его Томас, вернётся.
А есть ли шанс, что он вернётся? Почти никаких. Так зачем питать себя глупыми надеждами, что заставляют не спать по ночам? Зачем ждать того, кто сломан окончательно? Ведь не просто так Майк держит его, не выпускает. Значит, всё действительно плохо. И на самом деле Ньют рад, что он снова взял контроль. Потому что находиться здесь Томасу опасно, да и не нужно.
«Ты как-то говорил мне о третьей личности. Она правда есть? Почему никто не знает о ней?», — как-то задал вопрос Ньют Томасу. Тот лишь странно покосился в его сторону, затем хмыкнул и, продолжив перебирать книги, ответил: «Ты правда думаешь, что мы все хотим показываться посторонним? Я здесь, чтобы защищать Томаса. А тот защитить его не сможет». Почему не сможет, и что это вообще за личность Ньюту спросить не удалось. Потому что не очень это и прилично. Да и не факт, что Томас ответит.
А так интересно, что за третья личность; сколько ей лет, какие у неё привычки и чем она любит заниматься. Ньют даже не удосужился спросить возраст Майка, ведь у всех он разный. Но, судя по поведению и положению в обществе, Майк старше Томаса минимум года на три, а то и больше. Он сдержанный, не любит шум. И все эти личности — часть Томаса. Так что же за третья…
С этим вопросом Ньют ходит уже две недели, но ответа не найдёт, он это знает. Нет, ему как бы хватает и одной личности, но интересно всё-таки. Господи, с этим странным любопытством, неестественным для него, он напоминает себе Томаса. Так смешно. Он так сильно скучает по нему, что перенимает его привычки себе неосознанно. Томас, пожалуйста, вернись. Ньют понимает, что если Томми не вернётся в ближайшее время, он сойдёт с ума. И он так сильно любит его… Зачем…
***
Томас открывает глаза и оглядывает помещение, не в силах повернуть и головы. Где он? Почему он лежит в кровати? Он что, умер? Если так, то почему снова в психбольнице? Или это просто помещение для людей, покончившими жизнь самоубийством? Такие вообще бывают? Вот чёрт… Снова идиотские мысли, даже когда не до конца очнулся и не понимаешь, что происходит. Надо же. Томас, ты такой Томас.
Нет. Он помнит. Помнит, как Ньют остановил его, просто не дал этого сделать. Он буквально вырвал пистолет из его руки одним ударом. Просто отбросил. А если бы пуля попала в него? Глупый…
Раз всё так, значит, он просто лежит в палате и ничего не произошло? Надо же. Какая досада. Дьявол снова оставляет его здесь, заставляет идти дальше. Но куда, к кому и зачем? Ньют…
Ему срочно нужно к нему. Увидеть его, услышать, прикоснуться к мягкой коже, обжигающей пальцы. Вот бы коснуться его хотя бы на мгновение… Сам того не замечая, Томас тянется рукой к пустоте, вокруг него ничего. И никого. Чёрт. Так жалко.
Эдисон усмехается себе под нос, опустив руку и сжав пальцы в кулак. Такое чувство, что его не было здесь вечность. Будто эта реальность не его вовсе. Да где все? Почему он лежит здесь один? Хотя кому здесь быть… И правда. У него не осталось никого. Ты сам всех разогнал, Томас. Забудь об этом, не считай, что кто-то должен быть рядом. Ты не заслужил.
Внезапный стук в дверь, и Томас подскакивает на месте. Это ещё кто? Неужели кому-то есть дело до него? Не успевает брюнет задать вопрос, как дверь распахивается и в палату входит высокая фигура.
— Галли? Что тебе нужно? — безразличный тон заставляет блондина остановиться на мгновение. Томас смотрит на него с подозрением и нескрываемой злобой.
— Чего такой злой стал? Я просто проведать тебя пришёл. Ну, как… Решил попытаться.
Блондин пожимает плечами и бесцеремонно садится на стул да с такой громкостью, что Эдисон зажмуривается. Он что, издевается? Томас закатывает глаза, сомкнув челюсти. Его здесь только не хватало. Галли тем временем впился в него настороженным взглядом.
—Так тебе неинтересно, что произошло?
— Что… О чём ты? — подозрительность сменяется любопытством и испугом.
— Тебя не было здесь целый месяц, вот о чём я, — отвечает Колдфилд, наблюдая за тем, как глаза Томаса меняют свой цвет от осознания того, что произошло и почему.
Просто сделай так, чтобы Томас спрятался обратно, Галли. Ты всегда умел играть с чувствами других. Никогда не думал, что это пригодится, но пригодилось же. Если Томас вернётся, всему плану придёт конец. Просто спрячься обратно, Томас. Ты здесь не нужен.
Колдфилд поворачивает голову в сторону Томаса.
— Тебя не существовало месяц. А могло не существовать больше никогда.
— Зачем ты мне это рассказываешь? — Эдисон непонимающе смотрит на Галли, нахмурив брови.
— Чтобы ты был в курсе происходящего, только и всего. Зачем мне это ещё.
— Я поэтому и спрашиваю. Зачем тебе это? — Томас продолжает смотреть в упор на Галли, не отрывая от него напряжённого взгляда. Нет, серьёзно, зачем Галли помогать ему? Он думает, нет, он уверен, что тот готов убить его при любой удобной возможности.
— Я уже ответил… эй, ты меня слушаешь вообще? — блондин с упрёком смотрит на Томаса в ответ, и они оба выглядят так, будто готовы убить друг друга в любую секунду. Хорошо, пусть так. Галли пришёл сюда не за этим, — Жаль, больше никто не может рассказать тебе, наверное. На самом деле я до сих пор не верю в происходящее. Ты действительно чуть не пустил себе пулю в висок? Охренеть. Досадно, наверное, — он улыбается где-то внутри себя, замечая, как Томас гаснет с каждым сказанным им словом, — Кстати, Минхо в порядке. Его скоро выпустят. Ты, наверное, скучаешь.
— Заткнись, — перебивает его Эдисон, понурив голову и поджав губы. Нет. Только не это. Только не он.
— Тебе так неприятно говорить о нём? Слышать его имя? Но он ведь никуда не ушёл, скоро его выпустят и он снова придёт.
— Заткнись! Это неправда, — Томас поджимает колени к груди, закрывая уши руками.
— Может, тебе повезёт и в этот раз он не тронет тебя, кто знает. Не думаю, что Минхо вылечили, просто подержали там месяцок. Не бойся, он никогда не перестанет хотеть помучить тебя. Только ты можешь так стойко терпеть боль и кричать, срывая голос.
Томас вжимается в кровать, запустив пальцы в волосы и с силой оттягивая их. Он чувствует солёные слёзы на своих губах. Снова лязг железа, грубый шёпот, касание плеча, и Эдисон, тихо завыв, зажмуривается пуще прежнего, вжав голову в плечи. Нет, только не снова. Он не хочет, опять… вспоминать… Нет.
Майк открывает глаза и видит перед собой странно смотрящего на него Ньюта.
— Ты в порядке? — спрашивает блондин, поставив стаканчик с водой на столик.
— Да, просто… Такое чувство, что я потерял время.
— В каком смысле?
— Имею ввиду, что я вышел из круга на время.
— Стой, что… Томас? — Ньют настолько привык к такой жизни, что начал понимать язык, на котором говорит Эдисон. — Слушай, я просто пошёл за стаканом воды. Много времени прошло?
— Нет, думаю… Наверное, показалось. Тем более здесь часов нет, я и не узнаю, — Майк фальшиво улыбается Ньюту, замечая, как тот с тревогой смотрит на него.
— Ммм… Ладно, тогда держи стакан воды. Чёрт, это так странно. Ну, что никто не следит за моим передвижением.
— Ну, ты не опасен для общества, только для себя. Так что смысл тебя держать взаперти, — брюнет пожимает плечами, сделав глоток воды.
— И то верно… — Уилсон садится на стул, задумчиво нахмурив брови.
— Вот только странно, что охрана не следит за мной, но да ладно, — Майк усмехается, наблюдая за тем, как Ньют переводит взгляд на улицу.
Конец зимы. Конец всего того, что принесло лишь боль и хроническую усталость, ненависть к жизни. Возможно, весна что-то изменит…
***
Прошло больше двух недель. Меня держат здесь так долго, даже не выпускают… Да, я считаю дни, проведённые здесь. И, по правде сказать, я ничего не помню. Абсолютно ничего. Почему меня снова заперли здесь? Кто привёл меня сюда? Что я сделал? Мне никто ничего не рассказал, и продолжают молчать. Вот же чёрт…
Я сделал что-то ужасное, да? Снова кого-то избил, или того хуже? Так? Объясните кто-нибудь, хотя бы идиотскими намёками. И сколько меня тут ещё продержат, расскажите? Может, навестите хотя бы разок? Нет, не вы, люди, что каждый день приходят сюда с новой дозой лекарств и капельницами. Другие. Те люди, которые нужны мне.
Кто-нибудь вообще в курсе, где я и что со мной? Кому-то интересно? Даже этого не знаю. Вот я и в полном дерьме… Застрял здесь до самого отъезда, ведь так? Я и не думал о том, что меня переведут в другую больницу после того, как мне исполнится восемнадцать. Услышал об этом случайно, когда нахмуренная и вся из себя важная женщина в белом халате решила перемолвиться словечком с другой сестрой, такой же насупленной и важной, но более скромной.
Все жаждят избавиться от меня. Я и сам не против, по правде сказать… Мои веки прикрыты, но, словно сквозь прозрачную грубую ткань, я наблюдаю за тем, как мир вокруг меня исчезает. Будто кому-то не понравилась нарисованная картина и он, взяв белую краску, заштукатурил всё. Просто снёс построенное одним нажатием руки.
И что мне теперь делать?
Я не хочу уезжать. Здесь вся моя жизнь. Здесь Ньют. Ньют, который, скорее всего, больше не желает меня видеть, знать. Да просто думать, что моё существование что-то значит. А значит ли…?
Здесь Галли. И так не хочется говорить о нём, потому что я ненавижу его. И будет здорово, если я больше не буду слышать его постоянное недовольство, невежество или пререкания, но… Без всего этого я просто труп, потому что… Потому что я люблю его. Он стал тем, кто вытащил меня из той скорлупы, в которую меня засадили когда-то давно, в далёком детстве. Он стал тем, кто спас меня. И, Галли, где бы ты ни был, помни: я не забуду тебя. Это просто невозможно.
Здесь Томас. Тот, кто был добрее всех ко мне; тот, кто закрывал глаза на все мои промахи, на всю ту боль, что я причинял ему на протяжении всей жизни. Чёрт. Это он заставлял меня жить с того момента, как мы встретились. И я никогда не признавал этого, потому что думал — он лишь моя игрушка, чтобы отвлечься от всего того, что душило меня всё детство. Но… нет. Томас был единственной надеждой на то, что здесь я не сойду с ума. И у него почти получилось. Пока я сам всё не испортил. Пока не убил его. И пока не убил себя.
Прости, Томас. Я не смог уберечь тебя, не смог справиться с собой. Я потерял лучшего друга, ради которого готов разбиться об асфальт в прямом смысле. И скоро потеряю человека, который заставил меня понять, что слово «любовь» существует и для меня.
Что мне делать здесь теперь?
Просто сотрите мои веки, выжжете глаза, как сделали это со всем тем важным, что окружало меня. Ведь это просто — сделать вздох. Понять, что повсюду пустота.
Это так просто.
