***
До носа Меган доносится запах чего-то жареного, и она, вспомнив про пожар, тут же распахивает глаза и резко поднимается с кровати. Ей требуется несколько минут, чтобы понять, что пахнет не жареным пластиком или кухонным гарнитуром, как в прошлый раз, а, скорее, жаренным беконом. Не оправившись от похмелья и моментально среагировав на рвотный позыв, она спрыгивает с кровати, несется в уборную и падает рядом с унитазом, выблевывая в него последние остатки прошлой ночи. Как только её желудок оказывается пуст, Меган нажимает на слив и осторожно поднимается с пола. Держась за всё подряд — стены, раковину и бочок, она усаживается на бортик ванны и трет глаза. Меган почти стонет от жуткой головной боли — внутри её черепа будто взорвалась граната. Кое-как она умывается и чистит зубы, не прекращая тихо скулить из-за похмелья. Расчесав волосы, она завязывает их в низкий пучок и выходит из ванной. — Доброе утро, молния Макуин, — смеется Синди, выключая плиту. — Никогда не видела, чтобы ты так быстро бегала. Меган смотрит на младшую сестру, хозяйничавшую в кухонном уголке. Одета она в домашние штаны и растянутую белую майку, шелковистые волосы изящно лежат на одном плече. Меган внезапно понимает, что одета в похожие вещи, и пытается вспомнить, когда она успела переодеться. Но даже если она приложит к этому все усилия, она знает, что не вспомнит. Если совсем начистоту — Меган помнит только первые полчаса фильма, который смотрела в компании бутылки водки. А дальше… черный экран. — Не могла позволить себе заблевать простыни, — хрипит Меган, снова учуяв запах чего-то жаренного. — Блять, этот запах… Синди перекладывает яичницу с беконом на тарелку, пока Меган берет бутылку воды из холодильника и отходит подальше от этого аромата. — А что не так? — она принюхивается. — Всё, вроде бы, свежее. — У меня же похмелье, Синди. Меган откручивает крышку и жадными глотками пьет воду. За полминуты она осушает всю бутылку в пол литра и плюхается на диван, тут же пожалев о таком резком телодвижении, отозвавшемся в её голове и теле новом приступом боли. Свет полуденного солнца, струящийся из панорамных окон, делает только хуже. Игнорируя нытье сестры, Синди садится на другую сторону дивана с тарелкой в руках. Меган с презрением косится на младшую, после чего отводит заспанный взгляд и, надув щеки, подавляет в себе ещё один позыв. — О боже, ну как знаешь, — Синди закатывает глаза и сама принимается есть яичницу. — Я слышала, что жареное помогает при похмелье. — Жареное нужно есть перед тем, как собираешься пить. Снова убегая от запаха, Меган встает с дивана и идет на кухню, выбросив пустую бутылку в урну под раковиной. Она достает стакан из шкафчика и наливает в него воду из чайника, снова начав пить, да так, что капли стекают с подбородка. Синди, наблюдающая за этим с дивана, молчаливо охреневает. Пошевелив ногой, она чувствует прикосновение к чему-то твердому и подается корпусом вперед, взглянув на пол. На глаза ей попадается пустая бутылка водки. — Ты что, всю бутылку сама выпила?! — Синди распахивает глаза и хмурит брови, прожевывая бекон. Меган, оторвавшись от стакана, ставит руки на тумбу и опускает голову, переводя дыхание. Она так быстро пила воду, что забыла дышать. Не оборачиваясь к сестре, она отвечает: — Не напоминай. Психологически хочется курить, но физически… если она сейчас почувствует запах сигарет, то точно снова обнимется с унитазом. Черт бы побрал эту водку. — Ты ненормальная, — Синди с аппетитом ест бекон, наслаждаясь немодельным рационом. Меган кивает ей, ничего не ответив. Она обыскивает кухонные полки и ящики, открывая сразу по несколько. Чертыхаясь себе под нос, она приковывает внимание Синди. Та наклоняется, чтобы рассмотреть, чем занимается Мег. — Что ты ищешь? — Не знаю, какие-нибудь таблетки от головы… — бубнит Меган, натыкаясь лишь на пустоту. — Ты здесь ничего не найдешь, я не брала с собой никаких медикаментов, — Синди возвращается к еде, стуча вилкой по тарелке. Старшая Доусон прекращает свои поиски, обреченно выдохнув и накрыв лицо ладонями. Она готова хоть продать душу Дьяволу за одну таблеточку аспирина, или же в противном случае она близка к тому, чтобы просто отрезать себе голову. Снова уронив себя на кровать, она накрывается одеялом, будто это поможет ей скрыться от похмелья. Только она настраивается на небольшой сон, как под задницей у неё что-то начинает вибрировать. Похлопав ладонью по простыни, она находит свой телефон со входящим вызовом. Меган тут же выпрямляется, скинув с себя одеяло. Синди, закончившая трапезу, вопросительно на неё смотрит, заметив озадаченное выражение лица сестры. — Что такое? Кто звонит? Она не помнит, что было прошлой ночью. Возможно, она наговорила Маккорду всякого пьяного бреда, за который сейчас должна отчитываться. Так или иначе, она не готова говорить с ним в таком состоянии. Сглотнув ком, Доусон решает не отвечать на звонок Лэнса, мысленно перед ним извиняясь. В который раз.***
Через лобовое стекло своей машины Псих напряженно наблюдает, как в невысокое серое здание входит несколько человек. Их лиц не разглядеть из-за вечерних сумерек, но ему кажется, что в большинстве оказываются люди за тридцать. Когда последний человек скрывается за дверью, Псих продолжает неотрывно на неё смотреть, будто выжидая, что она откроется снова. После посещения клуба Псих поспал всего ничего. Тело его не слушалось, гнетущие мысли кружили в голове, как вороны. Он разлепил глаза в половине девятого вечера, тут же поняв, что состояние его не улучшилось. Захотелось принять ещё чего-нибудь, чтобы возместить жестокий упадок настроения, но как только он потянулся рукой к телефону, его взгляд упал на брошенную в углу бумажку, данную ему отцом. И Псих решился, почти неосознанно. Проходит минута… две, пять, затем и вовсе десять, а Псих продолжает сидеть. Он переводит взгляд на брошюру, лежащую на пассажирском сидении справа от него. Перед глазами вырисовывается строгое лицо отца. «Это лишь одна из ступеней лечения, Дрю» Это просто, блять, смешно. Псих даже не уверен, что он «болен». «Я просто хочу, чтобы ты был здоров» В вопросах гордости Псих занимал далеко не последнее место. После того самого переломного момента ему постоянно казалось, что он не заслуживает никого рядом, ибо никто не смог бы понять, увидеть его боль. Он отрекался от любой помощи, обманывая себя в том, что никакая помощь ему и не нужна вовсе. Но глубоко внутри он знал… он нуждался в спасении. Он лечил себя тем же, чем и «болел» — наркотиками. Они синтезировали его эмоции, заменив настоящие на поддельные. Среди десятков таблеток, марок, сиропов и травы он затерялся, убежденный в том, что спасает себя. Искаженный галлюцинациями рассудок потерял свои моральные границы, Псих больше не различал, что плохо, а что хорошо. Страшнее всего, когда ты зависим — ошибочное убеждение самого себя в том, что это помогает. Когда ты истекаешь кровью, наркотики лечат твои раны ценой надрезов в других местах. И ты принимаешь ещё, чтобы залатать и их. Пока твоя кожа не остается полностью изрезанной. Псих сглатывает ком и выходит из машины, больше ни о чем не думая. Он ставит авто на сигнализацию и подходит к двери, слыша бой внутри собственной головы. Бой между гордостью и совестью. Внутри оказывается большой спортивный зал с трибунами по обе стороны. Мягкий желтоватый свет падает в центр, освещая двадцать стульев, расставленных в четыре ряда перед импровизированной сценой — ещё одним стулом в середине. Почти все места заняты, остались лишь пять свободных в конце. — …Я просто хочу снова видеться со своими детьми и дарить им подарки на праздники, — говорит темноволосый долговязый мужчина на «сцене». — Хочу просыпаться рядом с женой и думать о том, что буду есть на завтрак, а не где достать денег на ещё одну дозу. Псих бесшумно усаживается на одно из мест, незаметно окидывая взглядом присутствующих. Как он и предполагал — большинство из них старше его на десяток лет, и лишь пара подростков скромно сидит в другом углу. — Когда-нибудь я поборю свою зависимость, — мужчина шмыгает носом, опустив голову. — Спасибо. — Спасибо, что поделился, Ник. Остальные негромко хлопают, а Ник, горько улыбнувшись, поднимается с центрального стула и бредет к своему месту. Другая женщина тем временем встает и занимает стул. — Меня зовут Хелен, — она складывает руки на коленях и скромно улыбается. В её глазах сверкает отчаяние. — Привет, Хелен, — снова почти в один голос говорят присутствующие, и Псих борется с желанием закатить глаза. Сердце у него бешено колотится, он не верит, что находится здесь. Больше всего ему не хочется принять, что он принадлежит этой группе людей — больных, отчаянных, потерявших всё, что у них было в жизни. Псих не понимает до конца суть этих собраний, но продолжает сидеть и слушать. — Мне тридцать два года, и третий год я принимаю амфетамины, — сознается она, глядя на свои руки. — Сначала это было просто любопытством, потом — способом забыться после болезненного развода, а потом уже вошло в привычку. У Психа сводит скулы, он нервно ерзает на стуле и складывает на груди руки. Мысленно он убеждает себя, что никогда до такого не докатится, но краем сознания понимает, что такова вероятность есть. — Около двух недель подряд я принимала наркотики, забыв, что такое еда, сон и работа. Когда мне не хватало денег, я начала занимать у друзей и… — она всхлипывает, прижав дрожащую истощенную ладонь ко рту. Какой-то мужчина из первого ряда протягивает ей платок, и она с благодарностью его принимает, тут же утерев слёзы. — И я увязла в долгах, от меня все отвернулись. Я больше не знаю, кто я такая. Все понимающе молчат. Под потолком повисает всеобщее осознание, что никто здесь больше не знает, кто он такой на самом деле. Наркотики сожгли их прежние личности, заменив на новые: одержимые, разбитые, пустые. Псих молча соглашается. Его руки покрываются мурашками. — Мой сын… ох, мой сыночек… — Хелен снова горько всхлипывает, её лицо краснеет, пока она прижимает платок к щеке. — Как бы я хотела вернуться назад, чтобы всё исправить… Он не должен был видеть, как его маму погружают в машину скорой помощи. Не должен был… Хелен начинает так сильно плакать, что её дыхание сбивается. Тот же мужчина из первого ряда встает и подходит к ней, чтобы обнять за плечи и прижать к себе. Хелен, выронив платок, утыкается в его темно-зеленую рубашку и сжимает её пальцами. — Принесите воды, пожалуйста, — тихо просит мужчина, и кто-то встает, чтобы выйти через боковую дверь между двумя трибунами. Псих не догадывался, что будет настолько сложно принять, как недалек он от этой стадии. В мыслях он уже прикинул, кто в этом зале после собрания снова пойдет ширяться или нюхать, потому что каждый здесь знает по себе, как легко наркотик помогает забыть о проблемах. Кто-то в этом зале умрет от передоза если не сегодня, то завтра, через неделю, месяц… Это лишь вопрос времени. Он только надеется, что очередь никогда не дойдет до него. Наступая на горло своей гордыне, Псих делает шаг к осознанию — именно поэтому его отец посоветовал ему прийти сюда. Чтобы посмотреть, во что он может превратиться. В ничтожное пустое место, тянущееся к дозе, а не к нормальной жизни. Хелен выпивает стакан воды и благодарит за то, что её выслушали, и остальные взаимно благодарят её в унисон. — Что ж, если сегодня больше никто не хочет высказаться, на этом закончим, — тот мужчина встает по центру и складывает ладони. — Спасибо, что пришли. Увидимся через неделю. Присутствующие начинают подниматься со своих мест, и Псих, опомнившись, делает то же самое. Он пытается не встречаться ни с кем взглядами, хотя чувствует несколько на себе. Пока не слышит приближающиеся к нему шаги за спиной. — Погоди, парень. В Психе вспыхивает раздражение, но он подавляет его и поворачивается, увидев перед собой, судя по всему, организатора собраний. Тот самый друг отца. — Джастин, неужели ты? — словно не веря своим глазам, мужчина вскидывает брови и улыбается. — Последний раз видел тебя, когда ты ещё был школьником. Слишком радушен для того, кто встречает на собрании наркоманов сына своего друга. Он значительно младше отца, умозаключает Бибер. У него темные волосы, добрые голубые глаза, четко очерченная линия челюсти и ямочка на подбородке. Улыбка у него слишком яркая и позитивная для организатора АН, поэтому Джастин чувствует себя странно, находясь рядом с ним. — Хотел бы я встретиться с тобой не при таких обстоятельствах, но раз уж так, — продолжает он, вскинув руки. — Я Сайлас Прайс, если не помнишь. Твой отец предупредил меня, что ты можешь прийти. Сказал, я сразу тебя узнаю. Его крепкое рукопожатие заставляет Джастина уважать его. Может быть этот супермен и выглядит раздражающим, но он похож на человека, знающего себе цену. — Рад встрече, мистер Прайс, — бесцветно давит Псих, сунув обе руки в карманы джинсов. — Можно просто Сайлас, — подмигивает мистер Прайс, повторив жест Джастина и взглянув на уходящих. — Многие не говорят в первый раз. Нужно некоторое время, чтобы собраться с духом и перестать бояться. — Я не боюсь. Уверенный металлический тон, ровно как у Айзека. Тихая ярость в его голосе пускает холодок по спине Сайласа, но не потому, что он испугался сына мистера Бибера, а того, кем он стал. Мистер Прайс запомнил его мальчишкой с длинной челкой и очаровательной улыбкой, он сразу же завоевывал сердца каждого, кто с ним общался. Джастин был доброжелательным открытым ребенком, подающим надежды учеником и идеальным сыном. Сайлас всегда мечтал о таком же сыне, но Молли всё никак не могла забеременеть, пока спустя год Бог не подарил им двух очаровательных сыновей, а спустя ещё три года – красавицу дочку. Джастин, который был тогда, и Джастин, стоящий сейчас перед ним — непохожие друг на друга люди. — Замечательно, — неуязвимый Сайлас продолжает улыбаться. — Тогда надеюсь увидеть тебя на следующем собрании. Псих не перестает недоумевать, чего же такого веселого в этих собраниях находит Сайлас. На таких мероприятиях принято траурно опускать глаза и делиться своей бедой, а не светиться, как ебаная лесная фея. Он прочищает горло, кивнув. — Ага. — Кстати, не знал, что твоя сестра тоже придет. Вы с ней с детства неразлучны, да? — снова посмеивается Сайлас, пока у Психа замирает сердце и отливает кровь от лица. — Увидимся, Джастин. Он захватывает свою куртку и идет к выходу из зала, пока Псих, крепко сомкнув челюсти, шумно дышит через нос. По приближающемуся запаху знакомых духов он может точно сказать, что она рядом. Обернувшись через плечо и увидев перед собой белокурую голову, он борется с желанием наброситься на неё и перегрызть ей глотку. Его хищный взгляд мечет молнии, пока лисьи глаза Киры отражают насмешку. — Не могла оставить тебя одного, — строя саму невинность, она пожимает плечами. — Разве папа тебе не сказал, что я буду контролировать твое посещение собраний?Post Malone — Hollywood's Bleeding