***
Первое, что она чувствует, просыпаясь, это отвратительную горечь во рту. Пытаясь пошевелить губами, вдруг понимает, что они слиплись, а на вкус солоноватые — видимо, от слез. Меган аккуратно поворачивает голову, обнаруживая себя лежащей в кровати. Затылок упирается в жесткую подушку, а над телом шелестит неплотная ткань. Это точно кровать, но не ее собственная. Она вдруг понимает, как ей хочется на воздух, потому что ей невыносимо душно, и, открыв глаза и оглядев помещение, она узнает этот интерьер. Она, блин, в больнице. В больнице, в которую попала, когда случился пожар. Просто другая палата, но эти стены везде были одинаковы. Разница только в том, что эта палата была маленькой, не больше десятка квадратов, и вмещала в себя лишь койку, небольшую прикроватную тумбочку и стул в углу. Судя по рассеивающейся темноте за окном, Меган определила время суток, как раннее утро. Она приподнимается на локтях и оглядывается, выхватывая взглядом в полутьме намеки на ее вещи, а прежде всего, телефон. Она шарит под подушкой и на тумбочке, но ничего не находит, и это вызывает новую звонкую волну в ее голове. Какого хрена происходит? Она точно помнит Прис. Даже если бы хотела, она бы не забыла: эти вечно мелькающие перед лицом лазурные глаза; яркий аромат духов; взмахи локонов и осторожный тон, как с душевнобольной. Доусон не позволяет себе разозлиться на ее заботу, хотя в данный момент чертовски хочется. А дальше… Дальше она помнит какой-то беспорядок на площадке. Образ врачей, оживая в памяти, словно окатывает Меган ледяной водой. И она вспоминает. Если она в больнице, то и***
Проспав всего три часа в своей машине, Айзек Бибер снова оказывается у двери в палату своего сына ровно к девяти. Оттуда как раз выходит медбрат — бородатый полный мужчина с рыжим низким пучком. — Вы родственник? — спрашивает он тут же, понимая, кто обычно приходит к пациентам самыми первыми. — Да, — Айзек сглатывает. — Я… отец. Называть себя так Айзек уже давно перестал — совесть не позволяла. Это слово с его уст прозвучало, как на иностранном языке, но медбрат лишь кивает, впуская мужчину в палату. У него поднимается давление. Джастин, весь тощий и словно иссохший, лежит, едва напоминая человека. На левом локтевом сгибе под пластырем игла, через нее ему вводят лекарства. Он весь заросший: давно не брился и не подстригался. Щетина и впалые острые скулы прибавляют ему лет десять возраста, и Айзек в своем сыне увидел тех самых безнадежных наркоманов, что он видел на встречах у Сайласа. Вот, в кого он превратился. В одного из них. В этого урода, утратившего человеческие чувства и сохранившего лишь синтетические. Похожего на… Черт, это ни с чем не сравнимо. Медбрат все понимает, и, прочистив горло, молча покидает палату, тихо уведомив, что вернется через полчаса. Бибер его даже не слышит. Айзек понимает, что плачет, лишь когда всхлип срывается с сухих губ. Он быстро берет себя в руки и утирает взмокшие колючие щеки, дернув плечами, будто сгоняя с себя это чувство. Неотрывно смотрит на сына и не знает, как себя вести, что сделать — а вдруг он прикоснется, и образ Джастина расплывется, как мираж? Возможно, ему хотелось бы, чтобы оно было так. Джастин не открывает глаз. Но Айзека успокаивает лишь то, что он жив, а остальное… когда-нибудь будет в порядке. Он присаживается на койку рядом с ним и берет его теплую ладонь в свою. Старшего Бибера вновь пробирает на слезы, и в этот раз он их себе позволяет. — Господи, Боже мой… — пальцами свободной руки он давит себе на глаза, горько и тихо всхлипывая. — Мой сынок… Айзек вдруг понимает, что это полностью его вина. Если бы он тогда его выслушал, не отвернулся, встал на его сторону, как должен был сделать любой родитель, возможно, ничего из этого бы не случилось. Он бы не подсел, не уехал, не было бы этой гребанной передозировки. Возможно, он бы сейчас учился в университете и встречался с какой-нибудь девушкой. Был бы счастлив. Был бы обычным человеком. Не наркоманом. Джастин тихо сопит, веки плотно сомкнуты. Челка уже ниже его бровей — такую прическу он носил еще в детстве. Всхлипнув, Айзек протягивает свободную руку и бережно убирает его пряди в сторону, открывая вид на исхудавшее серое лицо с глубокими синяками. Айзек себя никогда не простит. Он выходит из палаты, когда спустя некоторое время возвращается медбрат в сопровождении лечащего врача и еще одной фигуры. Айзек почти не удивляется, когда видит Сайласа, идущего рядом. — Здравствуйте, мистер Бибер, — здоровается темнокожий высокий мужчина. — Меня зовут Дин Лестер, я лечащий врач вашего сына. Вам уже рассказали, что произошло? Айзек тускло качает головой. — У Джастина передозировка несколькими наркотическими препаратами, в том числе героином. Боже, помоги… — Вследствие этого у него развился ряд инфекционных и желудочно-кишечных заболеваний, и также есть большая доля вероятности, что пострадала нервная система, о чем будет точно известно, когда пациент придет в себя. Сайлас вместо приветствия утешающе похлопывает Айзека по плечу. Он сочувственно глядит на него, понимая, что у него нет сил на разговоры. Вместо него он продолжает беседу со врачом: — Я знаю один реабилитационный центр, куда могут определить Джастина, — оповещает он. — Как скоро его выпишут? — Трудно сказать, — Дин пожимает плечами. — Ситуация действительно непростая. Мы делаем все возможное, чтобы привести его в чувства. — Что будете делать, когда у него начнется ломка? Сайлас спрашивает это, потому что сотню раз видел эти стадии. Наркоманы даже из самой глубокой бездны будут тянуться вслед за новой дозой. Он уверен, что как только Джастин проснется, то настанет настоящий ад. Лестер вздыхает. — Лечить, — отвечает он самое очевидное, что только мог бы. — В любом случае, еще пару недель он точно здесь пролежит. Организм едва функционирует. Чем больше доктор объясняет, что происходит с Джастином, тем сильнее Айзеку хочется рвать на себе седые волосы. И видя, что единственный появившийся родственник пока не в состоянии для бесед, Лестер тактично прощается и уходит. Сайлас встает перед Айзеком, сочувственно нахмурив брови. — Мы пытались помочь, — тихо напоминает Прайс. Бибер шмыгает красным грубым носом, смаргивает оставшуюся влагу. Силы у него есть лишь чтобы с сухой благодарностью кивнуть Сайласу. На его вопросы о том, может ли он чем-то помочь, он лишь качает головой — поможет ему только припрятанный дома джин. — Мне надо рассказать Пейдж, — глухо произносит Айзек, и Сайлас кивает. — Хорошо. Когда Айзек Бибер выходит на оживленную улицу, прохладный мартовский воздух слегка приводит его в себя, сбрасывая дымку печали и невозможного страха за сына. Мужчина хлопает по карманам в поисках сигарет и понимает, что оставил пачку в машине. Он разворачивается в сторону парковки, и в этот момент его настигает неизвестная белокурая девушка. Его на секунду потрясает ее сходство с Эми. «Не она ли это?», выдает догадку воспаленный рассудок Айзека, но в чертах этой девушки напротив кроется тихая сила и упрямство, чего никогда не было в бедной Эми. И чего, возможно, никогда в ней не будет. — Вы отец Пс… Джастина? — спрашивает она прямо, не удосужившись представиться. Неутихающая боль снова вспыхивает в груди. Обычно Бибер не теряется от таких вопросов, но он слишком мало спал и совсем не верит в происходящее, чтобы адекватно оценивать реальность. По ощущениям он сейчас где-то между обмороком и полусном. Кивает. Только и осталось-то, что кивать да глаза отводить. Девушка, не отнимая взгляда от уставшего мужского лица, залезает рукой в сумку и достает оттуда телефон. — Вам нужно кое-что увидеть, — говорит она, на пару секунд опустив глаза к дисплею. — И лучше бы вам присесть. «Что, черт возьми, от меня хочет эта девчонка?», сонно бормочет сознание Айзека, и он пытается сфокусироваться на ней. «И почему она говорит о моем сыне? Неужели сейчас последует еще одна неприятная информация?». — Я не уверен, что сейчас подходящее время. — Нет, — она не дает ему закончить. — Джастин попросил меня. Вы должны знать. Она бесцеремонно подхватывает его под локоть и ведет в сторону парапетов у входа в больницу. Усадив Айзека, она становится рядом и разворачивает к нему экран своего телефона, предварительно нажав на него. Растерянный мужчина какое-то время хмуро смотрит на странную блондинку, но потом, когда она кивает на свой телефон, все же сосредотачивается на просмотре. На экране отрывки из непонятного помещения, окутанного в неон. Почти ничего из того, что происходит, ему непонятно, пока он не видит под странным углом компанию людей. Они пьют, разговаривают и смеются. Далее одна из девушек нагибается, прикрыв одну ноздрю, и на секунду пропадает из кадра. Когда она вновь появляется на экране, ее улыбка расползается от уха до уха. Видео обрывается. Бибер все так же плохо соображает. Он поправляет куртку, не спасающую его от весеннего ветра, и борется с желанием закатить глаза. — Послушайте, леди, я не коп, чтобы заниматься такими вещами. Девушка округляет глаза, пораженно опустив телефон. — Вы что, не поняли, что я вам только что показала? — Какую-то… наркоманку, — это слово у него теперь вызывает гораздо большее омерзение. На лице девушки оттеняется сожаление вперемешку с еще одной нечитаемой эмоцией. Айзек Бибер, шумно выдохнув и встав с парапета, решается сейчас поехать домой, знатно напиться и проспать до вечера. Возможно, позвонить Пейдж и разразиться в гневно-отчаянной тираде о том, что она так невовремя бросила их с сыном. — Эта наркоманка — ваша дочь. И если до этого Айзеку Биберу казалось, что больнее быть уже не может, то случилось это. Небеса вновь обрушились, из легких выкачали весь воздух. Теперь это головокружение никуда не денется, и Айзек представил, какой тяжелый путь у него впереди. Он в ужасе оборачивается на блондинку. Теряется в словах, задыхается, и ждет, пока она скажет, что это какая-то шутка. Но она лишь снова поворачивает к нему экран и увеличивает кадр, где видно лицо. Черт возьми. Это она, это Кира. И Айзек, потерянный в своей боли, обрушивает гнев на незнакомку. — Кто вы такая и что вы хотите от меня и моей семьи?! — ревет он, и жилки вспухают на его шее. — Зачем вы мне это показали?! — Чтобы вы знали, — почти спокойно отвечает девушка, но в лазурных глазах плещется скорбь. — Знал что? — Что Джастин никогда не был проблемой. Он ни в чем не виноват. Айзека разрывает от чувств; он краснеет. Чувствует, как глаза снова щиплет от слез. Как он устал, Господи, как же он устал… И то, как на него смотрит эта девушка… Он понял, что она знает. Знает, что тогда случилось. «Он ни в чем не виноват». Слова, которые когда-то он должен был сказать он. — Откуда мне знать, — произносит он, глядя стеклянными, почти умоляющими глазами на девушку. — Откуда мне знать, что это видео настоящее, и что на нем действительно моя дочь? Ведь Кира не могла… Она всегда была хорошей, она держала над всем контроль. Она отвественная девочка… Это не может быть она, это все ложь! Блондинка лишь пожимает плечами, убирая телефон обратно в сумку. Она плотнее запахивает пальто и складывает руки на груди. Мартовский ветер развивает ее золотистые пряди. — Пусть пройдет тест, — предлагает она. — И если она откажется, это уже будет показательно. Она собирается уйти. Делает несколько шагов, обходя разбитого и опустошенного Айзека, пока он не хватает ее за предплечье, останавливая. Когда Присцилла на него смотрит, она видит в нем весь спектр отцовской боли, и ей очень хотелось бы, чтобы эта семья больше не страдала. Мужчина делает несколько рваных вздохов и шмыгает носом. Ослабляет хватку и совсем отпускает женскую руку. Присцилла не уходит — ждет, когда он скажет то, что собирался. — Зачем вы… — его прерывает всхлип, — зачем вы это делаете? Присцилла поджимает губы. — Я уже сказала, — отвечает. — Потому что Джастин ни в чем не виноват. За последние сутки Айзеку хочется застрелиться в десятый раз. Ему начинает казаться, что это все — бредовый сон, и он вот-вот проснется у своего стола, обложенный папками с документами, опустошенными бутылками. Что вся жизнь вернулась на предыдущий круг ада, когда его бросила жена, где было не так больно. Он пытался смириться с мыслью, что Пейдж ушла, ведь знал, что сможет это пережить. Но когда один ребенок чуть не умирает от передозировки, а второй, скорее всего, скоро тоже к этому придет, что остается? Что делать отцу, который все потерял еще в момент, когда случилась та трагедия? Как спасти детей? — Но кто тогда виноват? — он поднимает плечи к ушам: холод пробирается под одежду и вызывает дрожь. — Я не знаю, — тихо отвечает Прис, уже желая отвязаться от этого несчастного мужчины. — Вам решать. Я просто дала вам увидеть ситуацию с другой стороны. Она уходит, оставляя Айзека одного — на парковке городской больницы, наедине со своими мыслями. Наедине с миром, что теперь встал против него.