***
Теперь каждый раз, когда Джастин открывает глаза, он боится. Потому что боль расползается по всему телу моментально; возможно, она даже просыпается быстрее него и заставляет проснуться. В этот раз у него спазмы в животе, и он, согнувшись на кушетке, тихо стонет. Через три часа ему назначают промывание желудка. Он ненавидит свой полуживой организм за то, что когда трубка погружается в его глотку, он остается в сознании. Он видит все месиво, что выходит из его желудка, оно выплескивается из этой проклятой трубки снова и снова, и если бы он только мог считать хотя бы минуты, но они бесконечные… Они не прекращаются, и он начинает думать, что уже в аду, потому что боль крепко держит его в объятиях. Он мысленно повторяет себе, что все это заслужил, что он плохой человек и карма его настигла… Но получается плохо. Кусочек больной души жалостливо скулит о том, что ему больше не хочется этого испытывать, что он готов встать на верный путь, лишь бы эта мука закончилась. Зонд вынимают из его рта только тогда, когда вода становится прозрачной. Медбратья поднимают Джастина под руки, и он повисает на них мертвым грузом. Он ненавидит свой организм за то, что сознание теряет только сейчас, и одновременно рад тому, что боль, хоть и на секунды, отступила перед очередным коматозным сном.***
Снова первее него просыпается боль. Снова тошнит. Теперь с обеих сторон кровати у Джастина стоят два ведра. В этот раз он срыгивает в то, что стоит справа, и чудом не попадает на пол, ведь в полутьме ориентироваться тяжело. Его руки дрожат, из носа вновь что-то течет, а лоб весь в испарине. На этот раз рвота пахнет химией и какими-то медикаментами. Вытерев рот трясущейся рукой, он перекатывается на другой бок и снова складывается комочком, прижимая к груди колени. В животе словно крутится мельница с лезвиями, от такой боли остается лишь бессильно плакать. Он пытается вспомнить, что принимал, ведь этот кошмар начался от передозировки. Джастину требуется несколько минут, чтобы прийти к ужасающему выводу, что он практически ни черта не помнит. В голове лишь обрывки каких-то воспоминаний, в которых он не уверен; они могут оказаться снами. Но он знает, что где-то эти воспоминания есть, только у него такое чувство, будто он не может к ним пробраться сквозь толщу наркотического коматоза. Механизмы памяти словно дали сбой. Джастин забыл, как надо вспоминать.***
Теплеет март. Обманчиво вдохновленное настроение еще больше усугубляет переживания, оставшиеся с зимы. Лучи касаются рук Меган, когда она поднимает их, чтобы расписаться в документе на регистратуре. Справа от нее молодые родители забирают своего ребенка, который победил болезнь и сейчас, наверняка, отправится торжественно поедать пиццу или мороженое. Звучит детский смех, за окном поют птицы. Иллюзия не разрушенной жизни. Меган выписывают, желают хорошего дня и прощаются. Но она не сдвигается с места, словно с пригвожденными к полу ногами. — Что-то еще? — спрашивает пожилая дама по ту сторону стойки, взглянув из-под очков. В последнее время Меган думает еще чаще обычного — у нее было полно времени. И смотря на россыпь пигментных пятен и паутинку морщин на лице женщины, она думает о том, что, наверное, эта женщина часто улыбается. У нее светлое и открытое лицо, глубокие глаза в обрамлении черных накрашенных ресниц. Возможно, эта женщина сегодня придет домой, заварит чай своим внукам и почитает им сказку. А внуки завтра пойдут в школу, получать знания и веселиться с друзьями. Подбородок у Меган едва заметно дергается от нервов. Она считает, что в этом мире теперь счастье есть везде, где нет ее самой. Что оно где-то вдалеке, у других людей, ей недоступное. Да и было ли когда-то? Можно ли быть счастливым в одиночку, и есть ли в этом хоть какой-нибудь смысл? — Сюда поступил один пациент, — неуверенно начинает она, переминаясь с ноги на ногу. — Могу я узнать, как он? — Назовите имя, пожалуйста. — Джастин Бибер. Оно по ней режет, оно рисует в ее голове воспоминания, которых не существует — как она толкает его с лестничной клетки, где они часто курили вдвоем. Моргает, а под веками картинки, как он, ударяясь об холодный асфальт, рассыпается пеплом. Как от него ничего не остается. Ведь именно так она себя ощущает. Человеком, что толкнул другого с высоты, которой он всегда боялся. Дама в очках неумело перебирает пальцами по клавишам, смотря в огромный монитор перед собой. Данные отражаются в толстом стекле черной оправы. — Пациент расположен в отделении интенсивной терапии, — объясняет женщина, не скрыв долю сочувствия. — Это все, что я могу вам сказать. — А можно его навестить? Меган ненавидит себя за то, с какой надеждой она это спросила. В ее случае надежда — это плохо. Если Джастин не справится, она не сможет этого принять, потому что внутри отчаянно желает его выздоровления. Ей не единожды снилось, что он больше не тот человек, каким был раньше, и что наркотики никогда не были в его жизни. Каждый раз она просыпалась в слезах. Потому что надеялась, что это окажется правдой. — Если вы не родственница, боюсь, это невозможно. Сотрясение отголосками боли коснулось черепной коробки. Меган хмурится и кивает, отдавая документ о своей выписке. Теплый март обнимает ее, успокаивая, когда она ступает на улицу. Безмолвно шепчет ей о совершенных ошибках, о том, чтобы она себе их простила, но как она может? Она оборачивается, чтобы увидеть, как многочисленные этажи больницы возвышаются над ней, и в каком-то из этих окон остался Джастин. Она снова его оставляет, но в этот раз даже бросилась бы в огонь за ним, лишь бы успеть спасти. На парковке ее встречает Присцилла, одетая в твидовый розовый костюм с белой водолазкой и высокими изящными сапожками. Выглядит как чертова Барби. Не хватает дурацкой розовой помады и глуповатого взгляда, каким никогда не обладала Кроули. Как же Меган рада ее видеть. — Привет, — на выдохе с улыбкой произносит Прис, повременив с объятиями. — Как себя чувствуешь? На улице пахнет весенней свежестью, солнце слепит глаза, где-то над головой струится птичья трель. Погода до тошноты хорошая. Меган на секунду представляет, что живет не своей жизнью, и в таком случае она бы ответила: «Прекрасно! Погода чудесная, может, хочешь прогуляться?». — Будто поездом переехало. Присцилла бы рассмеялась, если бы знала, что Меган соврала. — Он остался там, — добавляет хрипло. — И меня не впустили. У Меган непробиваемое выражение лица, за которым, как в куполе, торнадо из эмоций не прекращая набирает силу. Присцилла, шагнув, притягивает ее к себе, и снова объятия успешны — Доусон не отталкивает. Она упрямо не поднимает руки, потому что от признания своей бесполезности и разбитости хочется истерично расхохотаться, а не плакаться — в очередной раз — подруге в плечо. От Присциллой пахнет тошнотворно сладкими духами, от них у Меган кружится голова. Поэтому она едва ли скрывает шумный выдох, когда отстраняется. Кроули сочувственно смотрит на нее лазурными глазами. В них, помимо вселенской жалости, кроется что-то еще, и оно заставляет Мег нахмуриться. — Меган, ты должна кое-что знать. Поехали ко мне, я тебе все расскажу. Пока они едут в такси до Маунт-Адамс, Доусон мечтает лишь о нескольких вещах: 1) Принять теплый душ; 2) Покурить; 3) Взобраться по маленькой серьге с бриллиантом в ушную раковину Присциллы, чтобы добраться до мозга и узнать, что она хочет рассказать. Меган обнимает себя за плечи. Она знает, что может просто спросить, но ей страшно услышать еще какие-нибудь ужасные новости. Иначе почему Кроули не сказала это там, прямо на парковке? Дома у Прис небольшая перестановка, и Меган слегка теряется в пространстве, когда мешкается у двери. Хозяйка квартиры заботливо берет ее кожанку и вешает в гардероб. Через большое зеркало Доусон на нее смотрит и пытается угадать ее эмоцию, чтобы через нее выйти на правду. — Ты пока прими душ, а я заварю чай. Чистые вещи я оставила в ванной. Раздражение снова рассыпается вниз по затылку Меган, и она сжимает руки в кулаки. Ей хочется съязвить: «Какой еще, к черту, чай?! Может, еще включим медитативную музыку, возьмемся за руки и споем богу?!». Присцилла эту вспыхнувшую дымку ярости на лице Мег не замечает, скрываясь на кухне. Доусон буравит ее спину взглядом: «Да скажи ты уже, наконец, что хотела!». Душ немного расслабляет. Из всего набора гелей для душа, что есть дома у Присциллы, Меган выбирает с ароматом груши — он самый ненавязчивый. Оттереть с себя им больничный запах, наверное, ей не удалось, но теплая вода придала немного сил. Одевшись в пижамные шорты и футболку бордового цвета, Меган складывает свои вещи в оставленный пакет. В гостиной Прис, уже переодетая в домашнюю одежду, выжидающе смотрит на свою гостью. Меган садится рядом, настороженно поглядывая на подругу и на две кружки черного чая. — Прис, я начинаю нервничать. — Поэтому я и сделала нам чай. Меган проводит дрожащими руками по влажным волосам, вздыхает и делает попытку сосредоточиться на чае. Присцилла добавила мяту и совсем немного сахара. Странно, что не лошадиную дозу снотворного, потому что Доусон бы даже не удивилась. Какое-то время небольшая кухня скандинавского стиля погружена в напряженное молчание. Пока Прис собирается с мыслями, Меган все так же смотрит на ее сверкающие на свету серьги. Они болтаются, когда Кроули поворачивает голову к своей гостье. Обнимает кружку обеими ладонями. — У Джастина был план, — начинает она, и Меган ощущает, как ее снова сковывает изнутри; грудную клетку слегка давит, как в корсете. — Ты уже знаешь о том, что все началось с Киры. — Началась его… зависимость? — уточняет Мег, хотя уверена в дальнейшем ответе. — Да, — кивает Прис. — У меня есть предположение, что он заработал себе пару психических расстройств из-за наркоты. Такое ведь может быть? Доусон откидывается на спинку стула, тяжело сглатывая ком в горле. Думает о том, что если Джастин сейчас такой из-за последствия расстройств и зависимости, то какой же он… на самом деле? Кем он был, пока всего этого не случилось? — Наверное. — В общем, Джастин у меня кое-что попросил, — продолжает Прис, сделав короткий глоток чая. — Он знал, что Кира попытается «забрать» меня себе, поэтому хотел, чтобы я сделала вид, будто ей это удалось. Она пригласила меня в клуб и дала дозу… — при воспоминании о том вечере, у девушки приподнимаются плечи от тяжелого вздоха, — дозу какого-то дерьма, если честно, я даже не знаю, что это был за наркотик. У Меган нет сил злиться, но на эту новость она реагирует остро. — Кира и тебя чем-то накачала? — Да… То есть, не совсем так. Я снюхала совсем чуть-чуть, а потом долго сморкалась и плевалась в туалете, чтобы все вывести, это было ужасно. Прис решает умолчать о том, что наркотик в ту ночь на нее все равно подействовал. Все следующие три часа в компании Киры и ее наркоманов-друзей были словно неоново-синие разбитые кадры калейдоскопа. Сердце стучало быстрее, ощущения были ярче, разговоры — веселее. И что хуже всего — Прис чувствовала аномальное возбуждение, поэтому позволяла некоторые вольности сидящим там парням и девушкам. Лишь чудо спасло ее от того, что могло случиться далее. Присциллу Кроули спасло чистое везение. — Я сняла ее на камеру и показала их отцу. Меган, погруженная в свои мысли об этом ужасном рассказе Прис, не сразу улавливает, что она только что сказала. Рассеянно кивает и переспрашивает. — Я сняла то, как Кира употребляет наркотики, чтобы показать ее отцу, — говорит снова. — Не знаю, что случилось дальше, но мне кажется, план Джастина мог сработать. Девушек снова окутало молчание, они обе погрузились в размышления. Прис — о дальнейшей судьбе Киры после этого компромата на нее, а Мег — о том, что теперь будет с Джастином, когда его отец знает о Кире. Можно ли было надеяться, что это даст им шанс наладить давно разрушенные отношения? Предстанет ли Кира перед правосудием? И сможет ли Джастин когда-либо избавиться от наркотиков? К вечеру, после ужина, Присцилла предложила Меган переночевать у нее. Ехать к себе у нее все равно не было желания, поэтому она согласилась и даже была не против, когда Кроули пригласила ее в свою кровать, а не расстелила на диване. Меган не смогла бы заснуть с кем-то рядом, поэтому решила остаться до тех пор, пока не заснет Прис, а потом переместиться на диван. На включенном ноутбуке перед ними какой-то драматический фильм про подростков. Меган даже не вдумывается в сюжет, лишь весь день думает о Джастине, Кире, Айзеке… Голова очень быстро снова начинает болеть, напоминая о полученном сотрясении и предостережении врача, что в ближайшую неделю лучше избегать стресса. — Как думаешь, — спрашивает Меган, не оборачиваясь на Прис, которая лежит за ее спиной и что-то читает в телефоне, — зачем Кире все это нужно? Зачем она портит жизнь родному человеку? Кроули поднимает глаза от экрана, задумываясь. Она вздыхает и отвечает: — Если честно, не хочется знать тот пиздец, что творится у нее в голове. Мат с уст Прис звучит неестественно, но иначе нельзя назвать то, что творится на уме у Киры Бибер. — Возможно, она просто несчастна и хочет, чтобы все вокруг тоже были несчастны. Мама так всегда говорила в детстве, когда меня кто-то обижал. К концу фильма Присцилла засыпает, а Меган, закрыв крышку ноутбука и убрав его на стол, встает с кровати и накрывает подругу одеялом. Она забирает одну из подушек и ворсистый белый плед, после чего тихо выбирается из комнаты в гостиную. Расположившись на мягком диване, Меган закрывает глаза. Она думает о том, что это нечестно — делать других несчастными только потому, что ты несчастен сам. Ранить других, чтобы уменьшить свою боль. И это она совсем не о Кире.