Следуй за солнцем

Квентин ненавидел кофе из автомата. Это чувство было равносильно тому, что испытывает привыкший к листовому чаю человек, который вынужден пить чай из пакетика, и, наверное, в несколько раз сильнее. Только вот выбора у председателя отдела кадров не осталось: он всё надеялся, что Рокэ вернёт кофейник и покупать новый не придётся, а Рокэ не возвращал. Дорак догадывался, что слухи о бесчеловечном коварстве Алвы основаны не на пустом месте, но чтобы настолько… Сначала пришёл Моро: кот окинул Квентина презрительно-подозрительным взглядом и забрался на своё любимое место — подоконник. Документам пришлось потесниться, впрочем, коты умеют вмещать себя куда угодно. Рокэ явился минуты через три.  — Мне начинать сочувствовать юному Окделлу? — осведомился Дорак, по привычке протягивая руку к кофейнику, которого не было. — Или вам?  — Почему же, юноша старается. Хотя «из этого положения втекает» мне понравилось…  — Обычно выводы всё-таки вытекают. У этих Окделлов всё не как у людей, — Квентин даже не пытался пошутить, без кофе ему было грустно. — Рокэ, верните мне кофейник. Я, конечно, нашёл выход, но я скучаю по нему.  — Зато вы стали потреблять вполовину меньше кофе, — не без удовольствия отметил Алва. — Может, чаю?  — Побери вас чёрт, — тоскливо сказал Квентин, — вместе с вашим чаем. Ближе к делу: нам предстоят тяжёлые полгода. Вы готовы к тому, что нас всё-таки накроют?  — Не готов, потому что нас не накроют. Будьте реалистом, Квентин.  — Прозвучало как «оптимистом», но неужели вы так уверены в Олларе?  — Господин ректор не имеет отношения к моей уверенности, хотя, конечно, и на него положиться можно, — заговорил Рокэ, с какой-то издевательской медлительностью разливая по чашкам чай. — После Эгмонта Окделла мы уже ни на что не можем повлиять, остаётся только держаться на плаву и иногда топить балласты…  — А если шторм? — невольно подхватил метафору Квентин.  — Тогда и посмотрим. — Моро элегантно спрыгнул с подоконника, через пару шагов по кабинету запрыгнул на колени первому проректору и заурчал, как маленький трактор. Когда Дорак в первый раз это увидел, то чуть не позволил себе умилиться, а сейчас привык, что котик-убийца ластится исключительно к хозяину с таким же прозвищем. Зато от всей души. Механически почёсывая Моро за ухом, Рокэ продолжал: — У высшего руководства остаётся полгода на то, чтобы разобраться с долгами университета и тем самым успокоить министерство образования. Господина ректора мы с вами направляем верно, остаётся только не совершать ошибок.  — Немного иронично, но то, что мы с вами называем ошибками, большая часть студенчества восприняла бы на ура. Я бы и сам не отказался от корректировок в программе, но не на своём посту… и не в нашей ситуации, — Дорак вздохнул и с неприязнью глотнул чай. — Полгода — небольшой срок, но в то же время просто бесконечный. А если объявится новый благородный товарищ а-ля Эгмонт? И если он будет так же в себе уверен?  — Таких ещё поискать, — Рокэ смотрел на кота и гладил кота, но мыслями, кажется, всё ещё был в кабинете. Во всяком случае, говорил по делу. — Вряд ли это произойдёт, Квентин. Всем преподавателям доходчиво объяснили, что эти полгода мы должны сидеть тихо и не вершить великую революцию. Поэтому мы и пишем эти несуразные исследования и ведём водопадные… прошу прощения, откровенно никчемушные предметы.  — А вы? — прямо спросил Дорак. — Рокэ, я просто по-дружески хочу напомнить, что роль исполнителя взяли на себя вы, и если — или когда — нам помешают, если это произойдёт до того, как ОГУ покончит с долгами, вопросы будут задавать вам.  — Пусть спрашивают, я отвечу. Даже если вытащить на свет всё, что происходило в этих стенах, это выглядит как профессиональное недопонимание собственно Эгмонта и меня. По факту, это и был чисто профессиональный конфликт.  — Только Эгмонт думал о студентах, а вы — об Олларе.  — Мы оба думали о студентах, только Эгмонт хотел утопии, а я… — Квентин едва не зааплодировал: в самый щекотливый момент разговора Алва всё-таки отвлёкся на кота. — В чём дело, Морячок?  — Эгмонт хотел сделать хорошо всем и каждому, более того, он искренне в это верил. Но вы оказались дальновиднее, а ещё вы были более осведомлены о финансовой ситуации нашего университета, и борьба за хорошие условия для студентов обернулась борьбой за само их обучение. Если бы мы всерьёз заявили, что отказываемся от традиционной программы, ОГУ был бы разогнан ещё три года назад. Такое количество оставшихся без альма матер молодых людей было бы абсолютно некуда девать. Убрав одного преподавателя, вы спасли всех студентов, Рокэ.  — Разве что от голодной смерти, — рассеянно отозвался Алва, расчёсывая шерсть на загривке Моро. Дорак с трудом не закатил глаза: помогло только понимание, что на самом деле его слушают, а так бы он не сдержался. Нет, определённо, по части неожиданностей он определённо превзойдёт отца, если не уже… Квентин невольно вернулся в тот год, день и час, когда они с тогда ещё не первым проректором решали, что делать с Окделлом и его привлекательной, но жутко несвоевременной программой. Эгмонт был благороден, честен и очень упрям, а университет надо было спасать. Они не нашли иного выхода, кроме как избавиться от невинного, но крайне опасного человека, который всего лишь не знал нескольких скользких моментов.  — Оллар сам этого не сделает. Оллара нужно подтолкнуть, — говорил тогда Квентин. — Я могу попробовать, но у нас всего одна попытка.  — Тогда это буду я, — равнодушно предложил Рокэ.  — Вы понимаете, — уточнил Дорак, — что этим возьмёте на себя ответственность не только за увольнение Окделла, но и за всю последующую за этим реакцию? Вас могут возненавидеть…  — Только теперь? У меня накопилось достаточное количество недоброжелателей, их даже можно понять. Да и кто я такой, чтобы лишать людей удовольствия кого-нибудь поненавидеть? Всё было так, как предполагал председатель, бывший тогда заместителем председателя, только хуже. Их с Алвой, конечно, и раньше обходили десятой дорогой: одного — боязливые учащиеся, другого — опасливые сотрудники. Раздражение и разочарование настроившихся на относительную свободу студентов — это одно, а кривотолки в преподавательском составе — совсем другое. До этого Квентин как-то игнорировал существование Августа Штанцлера, но теперь он стал настоящей головной болью как источник кривотолков дополнительных и упрямый мститель за Эгмонта. Председатель вернулся в настоящее. В настоящее, в котором ОГУ переживал кульминацию трагедии своего существования, за окном валил снег, а первый проректор Рокэ Алва играл с котом и делал вид, что его это совершенно не задевает.  — Кофе бы… — протянул Квентин.  — Не дождётесь, — мурлыкнул Рокэ под стать своему питомцу. — Думаете застать меня врасплох?  — Нет. Вы разговариваете не со мной, а с котом.  — И он напомнил мне, что пора делать прививку, — Моро мяукнул — Квентин слышал его голос разве что пару раз, посему удивился. — Да, он редко подаёт голос, но это всего лишь подтверждает, что я прав.  — Ну, езжайте на прививку, — вздохнул Дорак. — Я так понимаю, пока кот не будет в порядке, работать вы не планируете.  — Это всего лишь профилактика, так что вы зря переживаете за моё настроение, Квентин. Отвезти Моро в ветклинику может кто угодно. Сейчас я разберусь с этим и вернусь, и мы займёмся очередной научной конференцией…

***

У Робера на руках были водительские права, машина первого проректора и недоверчивый чёрный кот. Когда-то давно, ещё осенью, Марсель вводил его в курс дела и рассказывал, что Моро, он же Моряк, Морячок и Морушка, людей не любит и ласкать его не надо. Что ж, не надо — так не будем, всё равно едем по делу, решил Эпинэ и запустил двигатель. Моро был по всем правилам пристёгнут и прицеплен к специальному сиденью, и он явно не планировал удирать или вести себя нехорошо. Это неудивительно: перед тем как окончательно доверить кота Роберу, Рокэ проговорил с ним минут пять. Естественно, с котом: Эпинэ получил лишь пару лаконичных инструкций, куда ехать и что говорить. Робер на всякий случай записал и украдкой себя ущипнул: объясняя Моро, что происходит и с кем он уезжает, Алва проявил чудеса разговорчивости, и только необходимость вернуться к Дораку вынудила этих двоих расстаться. Робер почувствовал себя разлучником и последней сволочью, но как-то справился и уехал.  — Можно я включу радио? — чувствуя себя до безумия глупо, спросил Робер у кота. Моро повёл ушами и отвернулся к окну. — Гм, спасибо… On any given Sunday When your world is cold and grey And you're too tired to stand I'll be there to lend a hand… По иронии судьбы, эта же песня играла пару недель назад, когда они встретились с Марианной в её кафе. Робер улыбнулся и сделал чуть-чуть погромче, не отвлекаясь от дороги и поглядывая на кота. If you don't know what to say Just say the word «I stay», If you don't wanna talk at all I'm the answer when you call… Сладкое мороженое, холодный январский вечер, мокрый снег, удивлённое и счастливое любимое лицо, песня, песня, песня… Робер не заметил, когда ушли Марсель и Рокэ, но был до чёртиков им благодарен. За то, что выслушали, за то, что привели, за то, что вовремя оставили. Рокэ знал Марианну несколько лет, и он уж точно догадался бы сразу, о ком идёт речь, но почему Валме заставил повторить рассказ? Тоже знал или просто чувствовал? С него станется, это же Валме… Так или иначе, теперь Эпинэ не сомневался, что ему повезло с коллегами. И, может быть, даже друзьями. Да, литератор казался ему легкомысленным и вредным щеголем, а проректор — коварным и нелюдимым ночным кошмаром всех студентов, но ведь всё не так, совсем не так! Hold me closer Cause you and me ain't going nowhere, Make me over tonight… Когда заиграл припев, они вальсировали по закрытому кафе-мороженому, неприлично громко смеялись и почти плакали от счастья. Марианна не вышла замуж, хотя могла. Робер не нашёл её, хотя мог… Раздери его сотня крабов, как же близко он был! On any given Sunday I give my heart to you babe, On any given Sunday… Машина стояла на светофоре, ещё один поворот — и останется проехать по прямой минут пятнадцать. Заревое шоссе поворачивало на окраине города, и там же находилась ветклиника. Моро сидел спокойно, как будто дремал. Робер подумал о том, как он любит этого кота, эту машину, эту песню, эту жизнь. Подумал — и рассмеялся, как какой-нибудь радостный школьник, потому что он был счастлив. If you need somebody, If you need someone… Let me be that body, Let me be that one… На шоссе они были одни, но Эпинэ не стал набирать скорость — разбираться на скользкой дороге ему не хотелось, тем более, в чужой машине и с чужим котом. К сожалению, с единственного возможного поворота вырулил какой-то безумец на легковушке — уже темнело, и номеров Робер не разглядел, понял только, что лучше притормозить и пропустить дурака, чем пытаться его обогнать. Моро открыл глаза, и они лиловыми огоньками полыхали в поле зрения Робера. Машина тормозила непростительно медленно… что-то с тормозом? Нет, пожалуйста, не надо… Послышался визг шин — чужих, заглохло радио, зашумели помехи… On any given Sunday, on any gi… ven Sun… day… Перед глазами вспыхнули чужие фары, и Робер всем телом почувствовал сотрясший машину толчок. «Нет…» — Hold me closer and wake me up when it’s over… On any given Sunday, any given Sunday… — «Нет же!» Какое-то время он слышал только собственное хриплое дыхание и рекламу на радио, скрежет повреждённой двери и визг уезжающей прочь по шоссе машины. По зеркалу заднего вида стекал таявший снег, по лбу Робера — кровь из ссадины. Было тихо, тихо, тихо… Пожалуйста… Что-то зашуршало, и Моро вопросительно мяукнул. Цел!  — Слава богу… — прошептал Эпинэ, морщась от боли в боку и осторожно разворачиваясь к коту. — Давай выберемся отсюда.