Следуй за солнцем

Иногда Квентину казалось, что у него в жизни два главных вопроса: как спасти университет и где добыть хороший кофе. Конечно, дома или в кафе он пил в своё удовольствие, но на работе, где Дорак проводил большую часть своего времени, ему перекрыли все возможные пути. Как-то так вышло, что ни у кого не оставалось то зёрен, то молока, то турка потерялась, то чашки кончились. Вот и сейчас не повезло: Валме пришёл с пустыми руками. Зато с собакой.  — Кофе нет и не будет, — с порога заявил литератор. — Если вы хотели меня видеть за этим, господин председатель, можете посылать обратно.  — Не только, но жаль, — скрипнул зубами Квентин. — Это вас Рокэ научил?  — Чему? — он прикинулся дурачком. — Не понимаю вас. Дорак покачал головой и пригласил его садиться. В общем, никаких конкретных дел к Валме у него не было, разве что вопросы личного интереса… Жаль, он не успел придумать, чем прикрыть своё любопытство — Марсель прилетел слишком быстро, как будто у него было окно в расписании.  — Я не к вам спешил, — будто прочитав его мысли, объяснился Валме, тряхнув светлой головой. — Думал по дороге зайти к господину великому и ужасному, а его нет. Ещё или уже?  — Не знаю, — признался Дорак. — Такое ощущение, что «ещё», потому что вчера вечером он уехал. Что ж, подождём.  — Подождём, — легко согласился Марсель. Насколько он притворяется, зачем и почему? Квентин не сомневался в том, что на самом деле этот Валме не просто весёлая булочка, как охарактеризовал его кто-то из преподавателей с кафедры спорта и здоровья. Во-первых, свои дисциплины, относящиеся к литературе как древней, так и современной, Марсель Валме знал отлично, что уже снимало его с позиции потенциального дурачка. Во-вторых, он мог сколько угодно дурачиться и подрывать репутацию кафедры своими шуточками, но это определённо была маска. Этот вывод Квентин сделал по Рокэ: не стал бы господин проректор водиться с кем-то столь поверхностным и простым, за кого пытался выдать себя Валме. Неповерхностный и непростой Валме вежливо поскрёб за ухом пса. Надо было что-то сказать.  — Преданная у вас собака, — зашёл издалека Дорак. — Готти, правильно?  — Ав, — подтвердил волкодав.  — Есть такое, — тут же заболтал Марсель. — Готти, конечно, меня очень любит и всё такое, но я знаю — если что-нибудь случится, он немного погрустит и убежит жить к Рокэ. К слову, они уже это планируют, вы знаете?  — Покушение на вас или просто переезд?  — Не знаю, может, одновременно, — хохотнул литератор. — Нет, парочка-то хоть куда… они друг друга обожают… Как-то раз мы пили — ну, Готти не пил, конечно же, — так знаете, что этот восхитительный человек мне сказал? Что я гот.  — Надо же, — едва не растерялся Дорак.  — Вот и я удивился. А знаете, почему? Цитирую: «Валме, у тебя такая ГОТТИЧЕСКАЯ собака…» Ох, вы не представляете, как я рж… смеялся, господин председатель. Правда, каждый раз, когда я напоминаю об этом, Рокэ говорит, что такого не было… А свидетелей нет, — радостно закончил Марсель. — Какая, как говорится, жалость.  — Действительно! — Квентин успокоился — кажется, всё в порядке, он действительно не против поболтать об Алве. — Какие-нибудь ещё увлекательные истории? Иногда я пытаюсь понять, как такие разные люди, как вы… да хотя бы и познакомились.  — Самозабвенно, — улыбнулся Валме и замолчал. «Так… и где я просчитался?»  — Если вы прощупываете почву, господин председатель, — учтиво сказал литератор, — то я на вас обиделся и тем более не принесу вам кофейку. Что вы там хотите выяснить? Не думаю, что Рокэ будет в восторге… «Вот дела! — с неподдельным восхищением подумал Квентин. — Булочка булочкой, спасибо Юлиане за термин, а внутри оказалась не с кремом, а с каким-нибудь перцем чили…»  — Вы мне, наверное, не поверите, — честно сказал он, — да и я сам бы себе не поверил, но это правда. Мы старые друзья с отцом Рокэ, и я просто по-старчески интересуюсь…  — Нет, — вздохнул Марсель. — Не верю.  — Как хотите, — не сдавался Дорак. — Моя совесть чиста, в предыдущем предложении я уж точно не соврал. А беспокоиться вам не о чем в любом случае: что в наших рабочих интригах, что в жизни, я на стороне Рокэ, и я абсолютно безопасен — он даже отобрал у меня последний кофейник… Может, ему бы и удалось разговорить Валме, но обсуждаемый проректор появился в коридоре, показавшись в проёме двери, сначала зашёл к себе, а потом, постучав, к ним. Квентин ждал шуточек про кофе, но не дождался — Рокэ вообще ничего не сказал, только поздоровался с Готти, когда пёс радостно поднял голову.  — Вы можете меня выставить, если что, — предложил Марсель, тоже не очень спокойно перенося их молчание. Рокэ покачал головой. — А что случилось-то? Теперь Дорак не сомневался, что что-то действительно произошло. Он уже много лет ни с кем не выпивал и отчасти поэтому не заставал Алву в состоянии повышенной разговорчивости, но молчать проректор тоже умел, причём по-разному. Сейчас молчание выходило напряжённым, а синий взгляд ничего хорошего не предвещал вовсе.  — В принципе, всё нормально, — очень издалека начал Рокэ после ещё пары минут молчания. Он сосредоточенно разливал чай на троих, хотя чай не хотел никто. — Эпинэ жить будет.  — Что за..? — не сдержался литератор. — Прошу прощения, господин Дорак… Что с ним случилось?  — Авария, — коротко ответил Рокэ. — Эпинэ ушибся, но несильно, Моро цел, машина — моя.  — Значит, — выдохнул Квентин, — несильно ушибиться должны были вы.  — Возможно. Чай горчил на языке, но Дорак выпил, не поморщившись — то ли потому, что так же пили все, то ли просто нужно было запить новости. «Возможно», сказал Алва, но Квентин почему-то не сомневался, что так оно и было. Оставим один процент на дурацкое совпадение.  — И где сейчас наш лапушка? — поинтересовался Марсель, и председатель искренне обрадовался тому, что светлая голова Валме одним своим присутствием делает ситуацию чуточку ярче. — Мы поедем его утешать?  — Он сейчас у Марианны, так что наши утешения будут явно лишними, — отозвался Рокэ, прикрыв глаза. — Как я и сказал в самом начале, в принципе, всё нормально. Нам с вами не стоит зацикливаться на…  — Ав! — возмутился Готти, вскакивая на лапы. Все опешили. Перебивать господина проректора?  — Кто идёт, Готти? — догадался Валме и привстал. В следующий миг послышался топот, и на пороге кабинета вырос студент:  — Господин Дорак… господин проректор… там на крыльце…

***

Ричард поверил Альдо Ракану только в тот момент, когда увидел Альдо Ракана в деле. Не лично, конечно, но Дик знал — это его инициатива. Что ж, его предупредили, он всё знал… всё знал — и ничего не сделал, ни для одной стороны. Опоздавший и приболевший Ричард влетел во двор университета в тот самый момент, когда на крыльце главного корпуса собрались люди с плакатами. Совсем немного, максимум двадцать человек студентов, но настроены они были решительно.  — Иди-ка сюда, — Дика схватили за воротник и куда-то утащили, и он не успел испугаться, а потом разглядел госпожу Матильду. — И стой тихо, не отсвечивай. Тебя ещё не хватало. Ричард сразу понял, почему: на плакатах мелькало в основном имя его отца. «Верните Эгмонта Окделла!», «Долой Рокэ Алву!», «Долой Квентина Дорака!», «Верните справедливость!» и всё в таком же духе.  — Понял? Молодец, — Матильда сжала его плечо и, отведя ещё немного в сторону, сообщила: — Твой белобрысый однокашник побежал за подмогой, но если ты куда-то прыгнешь — пеняй на себя.  — Я понял, что не стоит, — сдавленным голосом — то ли от простуды, то ли от осознания всего — отозвался Ричард. — В конце концов, мной воспользуются…  — Скорей всего. Чёртов Альдо… чума на мою седую голову! Значит, она тоже в курсе, что без Альдо тут не обошлось. Конечно… Наверняка всё знает и Робер, только его здесь не видно. Дик стоял в стороне у забора, накрывшись капюшоном, придерживая больное горло и слушая, как ругается госпожа Алати, а мыслями застрял на крыльце, в плакатах. Дик не мог понять, почему ему жгуче обидно не за отца. Неизвестно откуда прибежал запыхавшийся Арно:  — Госпожа Алати, идут…  — Умница! — его потрепали по голове, и Матильда отправилась куда-то ещё, наказав: — За этим присмотри. «Этот» кивнул одногруппнику, здороваясь, и прохрипел:  — Что происходит?  — Полная …, — то ли гневно, то ли радостно поделился Савиньяк. — Я бы остался посмотреть, а не за Дораком побежал, но тут с одной стороны великолепная деканша напирает, сбегай, мол, да приведи, а с другой — Зараза…  — А Придду-то что?  — Да он, волонтер недоделанный, пошёл беспорядки улаживать с Райнштайнером, — рассказал Арно, — и попросил, чтобы я «поставил в известность господина проректора». Делать мне больше нечего, еще и за Алвой бегать, сам появится, но они там вместе были… Валме ещё… Зараза бы обиделся, а это, знаешь, не лучший опыт… Ричард знал. Перемыть косточки Валентину они не успели: на крыльце сначала стало очень шумно, а затем — очень тихо. Бунтовщики неловко посторонились, пропуская председателя Дорака и проректора Алву. Все, кто собрался во дворе, невольно попятились, а кучка бунтарей без лидера — умолкли все до одного, но упрямо стояли со своими лозунгами, чего-то ожидая. Ничего не происходило с полминуты, все остолбенели; Рокэ нашёл плакат со своим именем и улыбнулся одними губами, а студент, этот плакат державший, мелко задрожал и покраснел до корней волос, однако выстоял, как выстояли все остальные.  — Всё, как вы говорили, Квентин, — беспечно оборачиваясь к Дораку, сказал проректор, как будто они продолжали начатый полчаса назад разговор наверху в кабинете, а не здесь. Дорак кивнул — немое согласие на что-то было получено. Рокэ вернулся к молча митингующей группе: — Времени у нас мало, молодые люди. Вы всё сказали, что хотели?  — Верните Эгмонта Окделла! — выкрикнул самый смелый, стоявший дальше остальных, практически в тени. Его вяло поддержали.  — Нет, — сказал Алва. — Что-нибудь ещё? Категоричность и хладнокровие первого проректора явно поставили их в тупик. В зрительской толпе, если кто-то и сопереживал неудачным бунтарям, то молча. Всех кругом переполняли сдерживаемые эмоции, а Дику казалось, что его с мясом вырвали из этого места и оставили только глаза, чтобы смотреть.  — Будьте добры, юноша, ваш студенческий, — вежливо попросил проректор стоявшего ближе всех студента, только эта вежливость прозвучала как выстрел. — Мы с господином председателем хотели бы вспомнить, с кем имеем дело… Как только в руках у Алвы оказалась тонкая картонная книжечка, он, не глядя, разорвал её на две части, и студенческий с хрустом развалился. Изнутри вывалилась оторвавшаяся фотография. Никто не дышал.  — От имени господина ректора Оллара, вы исключены из ОГУ, — равнодушно сообщил проректор. — Ко всем остальным просьба отдать студенческие билеты добровольно. Документы — документами, но обложки ещё пригодятся.