Дорогой пилигрима.

В Монрейле–Приморском наконец наступила весна. Дни становились длиннее, солнце пригревало, из-под земли стали появляться первые зеленые травинки. Вместе со всеми приятными приметами приближающего обновления пришла и весенняя распутица. По немощеным переулкам города нельзя было пройти, не запачкав обувь и полы одежды. В один из умеренно теплых апрельских дней инспектор Жавер пробирался через лужи по дороге в участок, когда увидел толпу людей в переулке около дома пекаря. Они стояли вокруг телеги, которая увязла в грязи почти по ободья. Под ней кто-то жалобно кричал. Толпа сочувственно перешептывалась, но не делала никаких попыток вытащить несчастного. Лезть в трясину без домкрата, означало верное самоубийство: одно неловкое движение и смельчак мог оказаться погребен под телегой, как и ее хозяин. Однако не это, вне всякого сомнения, печальное происшествие привлекло внимание Жавера. В людском круге стоял мэр и уговаривал крестьян помочь несчастному. Судя по направленным в землю взглядам, успеха господин Мадлен не снискал. -Я дам двадцать луидоров! Ну же! Никто, однако, не выказал желания рисковать собственной спиной, пусть и за такую крупную сумму. Мадлен бессильно опустил руки. Жавер понял, что это шанс проверить давно мучающие его теории. Он нарочито спокойно сказал: - Желания-то у них хватает… Мэр обернулся на голос. В глазах его промелькнул страх, когда он узнал инспектора. Жавер не мигая, смотрел на мэра, боясь упустить малейших оттенок эмоций, малейшее движение мускулов, которое могло бы подтвердить его подозрения. - А вот силы нет, - продолжал Жавер. - Чтобы поднять на спине такую телегу, надо быть страшным силачом. – продолжал он. - Господин Мадлен! В своей жизни я знал только одного человека, способного сделать то, что вы требуете. Мадлен вздрогнул. Жавер чувствовал себя так, как чувствует себя лев, увидев пришедшую на водопой серну. Он был собран, напряжен и готов к смертоносному прыжку. Большие кошки могут долго поджидать свою жертву, но в финале все происходит быстро: серна забывает про опасность, увлеченная питьем из источника, лев в ту же секунду пронзает зубами сонную артерию и впивается когтями в мягкую, еще трепещущую плоть. Со стороны Жавер казался спокойным и даже несколько отрешенным. - Это был один каторжник, - добавил он таким тоном, каким люди обычно говорят о погоде в светской гостиной. - Вот как, – у Мадлена, казалось, задрожали руки. Он быстро засунул их в карманы сюртука. Для Жавера сложившаяся ситуация была похожа финал многочасового и тяжелого допроса: преступник готов был вот-вот расколоться, но не столько из-за доказательности улик, сколько из одного страха, который ему внушал уверенный в своей правоте следователь. Финальная битва личностей: преступника и его преследователя, но битва не физическая, а скорее интеллектуально-нравственная. - Каторжник из Тулонской тюрьмы, – добавил инспектор с еле заметным нажимом. Мадлен побледнел. Между тем телега продолжала медленно уходить в землю. Бедняга под ней кричал и хрипел. Жавера, казалось, эти крики не волновали вовсе. Мэр заметался в толпе: - Неужто никто не поможет этому человеку: я заплачу вдвое больше предложенной суммы. Жавер еле заметно покачал головой и резюмировал: - В своей жизни я знал только одного человека, который мог заменить домкрат. Это тот каторжник. Невероятной силы человек. Мадлен кротко взглянул на инспектора. Тому показалось, что стоящий пред ним человек сейчас во всем признается и безропотно даст надеть на себя наручники. Однако мэр тяжело вздохнул и сам полез под телегу. Толпа заохала. Жавер, казалось, перестал дышать, неотрывно глядя на мэра. Через минуту дядюшка Фошлеван был спасен. Все кинулись поздравлять и благодарить месье Мадлена. Тот же, не обращая внимания на слезы и причитания, смотрел прямо в глаза инспектору. На смиренном лице мэра было написано невыразимое душевное страдание, схожее с теми муками, которые испытывали святые в ожидании скорой казни, изображаемые ныне так часто на картинах религиозного жанра. В фигуре Жавера не было ничего библейски–милосердного. Он казался человеческим воплощением рока, которого греки в своих трагедиях называли неумолимым и неотвратимым. Жавер первым отвел глаза и, не сказав ни слова, покинул переулок. Добравшись до участка, он закрылся в кабинете, дав строгий приказ его не беспокоить, и принялся писать запрос. Судьба месье Мадлена и каторжника Жана Вальжана зависили от этого документа. Следующим утром почтовая карета увозила крепко запечатанный пакет в Париж. Жаверу оставалось только ждать приказа. Фантина тоже находилась в ожидании, но ждала она события, чье наступление было предрешено самим порядком вещей: она считала дни до лета. На него она возлагала большие надежды: на фермах понадобятся работники, тогда Фантина сможет рассчитаться с долгами. Нет, бросать свое нынешнее место она не собиралась: слишком свежи были в памяти воспоминания о позорном изгнании с фабрики и последующем визите госпожи Виктюрньен. Все заботы Фантины о чистоте четырех комнат и небольшого пятачка перед зданием занимали не более четырёх часов в сутки, остальные двадцать она собиралась без устали батрачить на чьем-нибудь клочке земли. Как только сошел снег, Фантина немедленно начала обходить окрестные фермы в поисках места. Наконец ей повезло: немолодой семье крестьян была нужна помощь. Фантина с радостью согласилась. Однако мойка полов, пусть даже и очень грязных, не идет ни в какое сравнение с трудом на земле. Бедной женщине приходилось вставать затемно, чтобы к рассвету добраться до фермы, там она трудилась до того часа, когда солнце начинало клониться к закату. Тогда Фантина шла в участок, отмывала полы от летней пыли. После, когда солнце уже почти скрывалась за горизонтом, выбившаяся из сил женщина шла домой. Случалось, она была так утомлена, что засыпала прямо в пустующей камере или на лавке в приемной. Постовой жалел ее и давал отдохнуть до рассвета. А поутру все начиналось снова. Спина и руки Фантины болели так, что предложи ей какой-нибудь бессовестный эскулап отрезать их, тем самым облегчив страдание, она не мешкая согласилась бы. Прошел месяц, Фантина окрепла и набралась сил: помимо небольшой платы хозяева фермы подкармливали ее, угощая то крынкой парного молока, то парой свежих куриных яиц, а когда начался сезон фруктов и овощей, то в конце недели разрешали взять с собой немного плодов. Возвращаясь с полей в город она часто напевала себе что-нибудь под нос. Иногда она забывалась, и продолжала тихонечко мурлыкать песенку и во время уборки. Жандармы стали за глаза звать Фантину «жаворонком». Даже Жавер иногда слышал доносящуюся с улицы веселую мелодию. Он, конечно, тут же закрывал окно: посторонние звуки мешали работать, но раздражения, впрочем, не испытывал. И Жавер, и Фантина ждали каждый своего. Ожидание томило их с невероятной силой. Наконец, с деревьев стали облетать листья, урожай был убран с полей, хозяева рассчитались с Фантиной и сказали, что будут рады видеть такую веселую и трудолюбивую работницу на следующий год. Ясным октябрьским днем Фантина рассчиталась со всеми своими кредиторами. После того, как все долги были отданы, оказалось, что у нее осталось ровно шестьдесят франков. Можно было начинать копить деньги, чтобы к весне забрать Козетту к себе. Осознав, что снова может жить самостоятельно, она воспряла духом В ней вновь проснулось женское кокетство. Она купила дешевое зеркало, и каждый день по нескольку минут рассматривала свое хорошенькое личико. Единственным сокровищем молодой женщины были ее волосы. Они были ее последним украшением. Фантина стала распускать волосы по плечам, теша тем самым свое тщеславие. Это не сослужило ей добрую службу. Как-то, когда она шла через базарную площадь, ее окликнул немолодой мужчина в поношенном сюртуке: - Не хочет ли красавица заработать шестьдесят франков? Фантина ускорила шаг, однако незнакомец не отставал. - Шестьдесят франков за твои волосы. - Я донесу на вас в полицию, если вы не оставите меня в покое. - Ну, смотри, деньги лишними не бывают. Сама потом прибежишь, да поздно будет. Благополучие Фантины скоро пошатнулось. Как только зарядили непроглядные дожди, Тернардье прислали письмо, в котором сообщали, что Козетта мерзнет и ее не во что одеть, так как высылаемая сумма покрывает только самые необходимые расходы. Нужно было выслать денег. Фантина не могла знать, что это письмо – всего лишь бессовестная уловка семьи трактирщиков. Женщина в тот же день накупила ткани на 60 франков и уже через неделю отправила посылку в Монфермейль. Можно только вообразить себе гнев коварного семейства, когда они получили вместо денег посылку с вещами. Сорвав злость на Козетте, госпожа Тенардье разделила «приданое» меж своими дочерьми. Господин Тернардье решил теперь в письмах точно указывать необходимую сумму, чтобы «эта тварь» больше не могла отделаться от них так легко. Не все ладилось и у Жавера. Банда Живопыры оставалась неуловимой. Во время одного из патрулей сержант, погнавшись за карманником, так неудачно поскользнулся на картофельных очистках, что сломал ногу. Больше всего Жавера тревожил тот факт, что прошло уже почти полгода, а из Парижа не было ответа на его запрос. Наконец письмо пришло. В нем сообщалось, что около Парижа полгода назад поймали бродягу, выдававшего себя за Шана Матье. Во время следствия выяснилось, что этот человек - каторжник Жан Вальжан. После долгих отпирательств подсудимый признал свою вину и был приговорен к пожизненной каторге, где и умер от тифа месяц спустя. Жавер обладал совестью непоколебимой, ясной, искренней и честной. Насколько он был суров к преступившим закон людям, настолько же, если не больше, он был суров и по отношению к себе. Рожденный и выросший в грязи беззакония, Жавер считал себя недостойным снисхождения. Поэтому, получив вечером письмо, он поутру отправился к мэру с намереньем просить его о собственном увольнении. Отставка по собственному желанию казалось Жаверу слишком мягким приговором для того, кто проявил неуважение к важному должностному лицу и притом самым грубым образом. Можно только представить его удивление, когда мэр не только не выгнал его с позором, а дал несколько поручений, сказал массу ободряющих фраз, и только потом отправил его восвояси. Жавер был смущен и не мог понять, чем заслужил к себе такое отношение: его - доносчика - не только не наказали, а будто бы даже поблагодарили за выполненную работу. На лице господина Мадлена отразилась радость, когда Жавер сказал, что его подозрения были беспочвенны, впрочем, скорбная складка тут же залегла меж бровей мэра, как только он узнал о смерти каторжника Шано Матье. Однако раздумывать об этом Жаверу было некогда. Сначала пришлось зайти к тетушке Бюзопье – женщине тихой и кроткой - и практически силой заставить подать жалобу на возчика Пьера Шенелонга, который чуть не задавил ее вместе с ребенком. Потом была встреча с господином Шарселе и его соседом, где инспектор выслушал поток взаимных соседских обвинений, однако проблему с дождевой водой из стока, размывавший чужой фундамент, удалось решить. Во второй половине дня Жавер, взяв с собой трех жандармов, отправился с инспекцией в дома вдовы Дорис и госпожи Рене, которых бдительные граждане подозревали в сводничестве и потворстве проституции. До собственной квартиры Жавер добрался уже поздним вечером: обыск, оформление бумаг, и женские истерики изрядно его утомили. Дома было пусто, холодно и самое главное – нечего было есть. Еще вчера вечером, будучи уверенным в собственном увольнении, инспектор рассчитал женщину, которая убиралась у него и готовила еду. Она приняла произошедшее с радостью, так как давно мечтала уехать к сыну в деревню. С прошлого вечера у Жавера во рту не было ни крошки. Сначала он так переживал из-за допущенной ошибки, что не мог проглотить и кусочка. После же разговора с мэром инспектор был занят делами, а когда Жавер был на службе, то ему обычно было не до еды. Вечером же голод коварно напомнил ему о себе. Жавер зажег свечу и принялся шарить на полках в поисках еды. Но полки были пусты: ни краюшки хлеба, ни кусочка сахара, будто полчища голодных мышей смели все подчистую. Коря себя за поспешное решение отпустить работницу, Жавер пошел к булочнику Матье, который не закрывал свой лоточек до самой темноты и был спасением для нерасторопных хозяек. Если у Жавера день начался очень плохо, а завершился вполне сносно: мэр его простил и работа спорилась, то у Фантины все было с точностью до наоборот. Если утро порадовало женщину лучами низкого осеннего солнца, то в полдень пришли плохие вести. Фантина получила письмо от Тернардье, в котором те утверждали, что Козетта серьезно больна, и на ее лечение нужны деньги – сорок франков. Фантина не поверила своим глазам. Она подошла поближе к окну и еще раз перечитала письмо: там черным по белому содержалась просьба немедленно выслать сорок франков. Женщина приложила руку ко лбу и нервно расхохоталась. - Ты чего смеешься, Фантина, - спросил Жан Матье, ошивавшийся в приемной в ожидании сменщика. - Где же мне взять их? До чего глупы эти крестьяне! – она будто не замечала обращенного к ней вопроса. - Кого взять–то, не могу взять в толк. - Ах, оставьте. Не важно, просто глупое письмо из деревни, - Фантина изо всех сил швырнула тряпку в ведро и в исступлении принялась тереть пол. Весь остаток дня она провела за своими рутинными обязанностями: Фантина мыла и терла, подметала и чистила, но, казалось, хоть тело ее перемещалось по участку, разум был где-то не здесь. Она думала, где взять денег. Просить у жандармов она никогда бы не осмелилась, даже если бы сама умирала от голода. Соседка – добрая женщина, денег таких никогда даже не видала и влачила жалкое существование. Ни один ростовщик в здравом рассудке не ссудил бы ей такую сумму. Фантина прибывала в отчаянии: пока она здесь почти здоровая и почти сытая, ее малютка где-то страдает. Внезапно ей вспомнилась история, случившаяся с ней на базарной площади: мужчина хотел купить ее волосы. Ах, что значит красота, по сравнению с жизнью ребенка! Почти бегом Фантина поспешила на площадь и начала расспрашивать торговок, как найти мужчину, покупающего волосы. Никто не знал, наконец, ей ответили, что скупщик волос сейчас изволит ужинать в харчевне у «Старого лося». Фантина со всех ног побежала туда. В «Старом лосе» скупщик волос пировал в кампании двух девушек, чье поведение нельзя было назвать целомудренным. Вино лилось рекой, подавали зажаренную дичь, а с кухни доносился запах яблочного пирога. Фантина с грустью вспомнила свои веселые деньки в Париже, но тут же отогнала непрошенные мысли: не время было плакать по ушедшему. - Вы покупаете волосы? – робко спросила Фантина. Мужчина оторвался от бутылки и сальным взглядом окинул женщину с ног до головы. - Нет, милочка, уже не покупаю. Говорил, надо было сразу соглашаться. Фантина в отчаянье закусила губу. - Хотя, постой, у тебя я смотрю хорошенькие зубки. Не хочешь ли ты продать мне два передних резца? Я дам тебе по луидору за каждый. Если секунду назад Фантина в ужасе отказалась бы от такого предложения, услышав сумму, она согласилась. - Ну, теперь обожди чуток, я пока ужин закончу. Хочешь, присоединяйся, - мужчина подмигнул ей, ущипнув при этом за бок женщину сидевшую рядом. Та заливисто расхохоталась, не пытаясь даже для приличия отодвинуться. Фантина покачала головой: - Нет, спасибо, я не голодна. Я подожду вас на улице. - Ну, как хочешь. Смотри только не сбеги. Фантина вышла улицу. После душной харчевни холодный вечерний воздух, казалось обжигал легкие. Женщина, опустив голову, отошла от дверей и присела на камень, лежащий неподалеку. Хотелось выть. Разве она могла когда-нибудь предположить, что ей придется так лишиться своих белоснежных и крепких зубов? Но жизнь и здоровье Козетты были в опасности, поэтому она должна. Ах, если бы у нее была возможность самой ухаживать за любимой дочкой! Заботятся ли о ней чужие люди? Не обижают ли? Фантина грустно вздохнула. - Что вы здесь делаете? – вдруг раздался голос откуда-то сверху. Фантина подняла голову: перед ней стоял инспектор Жавер. Жаверу не повезло: последнюю булку перед его носом купила какая-то старушка. Инспектору ничего не оставалось, как пойти в ближайшею харчевню. Подобных мест он стал избегать, как только средства позволили ему нанять служанку. Слишком многое в этих заведениях напоминало ему о том месте, где он провел свое детство. Всегда слишком много запахов и звуков, все слишком неупорядоченно и ярко. Ближе всего к полицейскому участку находилась харчевня «Старый лось»: кормили там плохо, наливали щедро, но заведение было все же не слишком сомнительным. Инспектор полиции мог отужинать там, не боясь получить при этом нож под ребро. Около таверны Жавер увидел знакомую женскую фигуру. Это была Фантина. Она сидела, сгорбившись, около дверей заведения и будто чего-то ждала. Место и время для подобных посиделок было выбрано явно неудачно. Подгулявшие гости могли запросто обидеть женщину. В обычный день Жавер никогда бы не подошел к Фантине, но сегодняшняя встреча затронула в нем какие-то душевные струны, поэтому побуждаемый неведомым доселе чувством он подошел к Фантине. - Что вы здесь делаете? – спросил Жавер сурово. За годы допросов он разучился задавать вопросы иным тоном. - Инспектор? – Фантина была явно смущена. – Я, я … жду одного своего знакомого. - В такой поздний час? – Жавер понимал, что это его не касается, и ему не должно быть никакого дела до служанки-поломойки, но уйти, не разобравшись в происходящем, он не мог. Или не хотел. Фантина начала что-то говорить, когда из дверей таверны появился скупщик. Он был уже изрядно навеселе. Вокруг него змеями вились две женщины. Скупщик достал из сумки огромные щипцы и подмигнул Фантине, в ту же секунду женщины схватили ее под руки и прижали к стене. - Ну что, давай открывай ротик. Больно будет, но недолго. - Что здесь происходит? – сурово спросил Жавер. - А, инспектор, идите мимо. Здесь все законно. Дама продает мне два своих зуба. Я пришел получить обещанное. Фантина залилась краской, так стыдно ей не было никогда в жизни. Она, наверное, отдала бы эти два луидора, чтобы только провалиться сквозь землю. - Вы уже отдали ей деньги? – спросил Жавер. - Нет, если бы я раздавал по сорок франков направо и налево, то давно бы уже просил в канаве милостыню. Сначала зубы – потом деньги, – скупщик пощелкал щипцами. - Я должен поговорить с этой женщиной. - Я же ей не язык собираюсь вырвать. Инспектор, я же не учу вас, как ловить преступников, а вы не учите меня, как рвать зубы. Честные люди не лезут в дела друг-друга. - Отпустите ее. - Далась вам эта девка, она и без двух зубов будет все еще ничего. Даже веселее смотреться будет. Арестовать эту шлюху вы сможете и после. - Это женщина моя подчиненная, – спокойно сказал Жавер. – Оскорбляя ее, вы наносите оскорбление всему жандармскому управлению. Я поговорю с ней после, и, если она захочет, вы сможете продолжить начатое. Скупщик сплюнул на землю, грязно выругался и, развернувшись на каблуках, нетвердой походкой двинулся обратно в харчевню. Его дамы-подручные быстро просеменили следом. Фантина стояла у стены, не смея поднять глаз на Жавера. Краска стыда заливала ее лицо и хорошо, что на улице было уже темно. - Вы влезли в долги, Фантина? – строго спросил Жавер. - Нет, я отдала все долги еще в октябре. - Тогда зачем вам сорок франков? Не думаю, что новое платье стоит двух потерянных зубов. Вы представляете, что начнут говорить о полиции люди, когда увидят вас в таком виде. Они будут думать, что мы вас пытаем. - Мне не нужно новое платье, - возмутилась Фантина. – Вы думаете, раз у меня есть ребенок, то я такая легкомысленная и пустая женщина? Моя дочь больна, ей нужны лекарства. Если не верите, вот письмо, – Фантина протянула мятый листочек. Жавер попятился. - Простите, я не хотел вас оскорбить, - Жавер был смущен. - Я могу вам дать нужную сумму, но только при одном условии. Фантина внимательно посмотрела на него исподлобья. - Моя кухарка уволилась сегодня. Я платил ей ровно два лудидора в месяц. Вы хорошо зарекомендовали себя, работая в участке, так что хотел бы вам предложить и это место. - Хорошо, я согласна, - тихо сказал Фантина. Жавер протянул ей два луидора. - Ваша плата за этот месяц. Вы сможете отправить их дочери завтра утренней почтой. Фантина несмело улыбнулась. - Большое спасибо. - Я это делаю не из жалости, не думайте, - начал почему-то оправдываться Жавер. - Вам просто нужна кухарка. Вы поэтому сегодня весь день были такой грустный? Из-за того, что она уволилась. Жавер удивился, что кто-то заметил изменения его эмоционального состояния. - Нет, просто много работы. Фантина кивнула. Повисла тишина. Жавер не знал, что сказать, да и нужно ли было что-то говорить. В харчевню он решил не ходить: ему не хотелось видеть пьяную рожу скупщика и его подпевал. Жавер с Фантиной одновременно двинулись по улице в сторону площади, шли молча, друг на друга не смотрели. Когда они достигли площади, Фантина достала из кармана передника яблоко и протянула его инспектору. - Возьмите. Жавер с непониманием посмотрел на женщину. - Из-за меня вы сегодня лишились ужина. - Спасибо, - второй раз за день Жавер почувствовал себя неловко. Он не привык к спонтанным проявлениям доброты. Жавер двумя пальцами взял предложенный плод и завертел его в руках, будто не зная, что с ним делать, а потом быстро убрал в карман редингота. - Доброй ночи, инспектор, донеслось из темноты. - Доброй ночи, Фантина, - ответил Жавер.