Дорогой пилигрима.

Через два дня после Рождества и начала расследования Жавер отправил донесение в столицу. Выяснить ему, увы, удалось не очень много. Семья Ламдан, как он и предполагал, прибыла в Монтрейль–Приморский из Испании на трехмачтовом бриге под португальским флагом, носившим почему-то имя «Corazon», что в переводе с испанского значит «Сердце». Капитан, старший помощник и матросы божились, что Ламдан во время путешествия ни кем не общались и уж тем более ни с кем не ссорились. Они держались обособлено и практически все время проводили в своей каюте. По прибытии на землю Франции таможенники старательно записали в своих регистрационных книгах Аарона Ламдан, Руфь Ламдан и их детей, Исаака и Лиору. Проведя ночь в портовой гостинице, Ламдан-старший уговорил хозяина дать ему в наем повозку с лошадьми и двадцать второго декабря, ранним утром, выехал в сторону Парижа. Из речей хозяина гостиницы явственно было видно, что он грустил не по убитой семье, а сокрушался о пропаже трех лошадок: двух гнедых и одной пегой. Сначала Жавер подозревал его в том, что он был замешан в этом преступлении. Но тоска хозяина по лошадкам была столь искренней, что пришлось временно исключить его из списка подозреваемых. Все эти знания не приблизили следствие к разгадке тайны убийства. Неделю спустя после трагических событий в город въехал дорогой экипаж, поплутав немного по лабиринтам улиц, он остановился около полицейского участка. Из него выскочил очень худой невысокий мужчина, чье лицо было желтоватого цвета. Костюм его прибывал в некотором беспорядке. Незнакомец вошел в участок и, не реагируя на слова постового, ворвался в кабинет инспектора. - Чем обязан? - начал было фразу Жавер. Он был неприятно удивлен и раздражен поведением незнакомца. Тот, нисколько не смущаясь, буквально швырнул на стол конверт с большой сургучной печатью. Жавер взял его в руки, но не успел открыть, как мужчина затараторил: - Я следователь Себастьян Морель. Меня прислали из Парижа расследовать произошедшее с семьей Ламдан, - выпалил парижский гость и опрокинулся на стул рядом. Жавер вежливо поприветствовал следователя и вскрыл конверт. Письмо было от самого министра юстиции. В нем говорилось, что главный полицейский надзиратель Жавер «должен оказать полное содействие господину Морелю и выполнять его распоряжения». Инспектор трепетно относился к соблюдению должностной иерархии, но подобное внезапное отстранение от дел его сильно уязвило. За годы службы он ни разу не получал ни единого замечания, его послужной список был безупречен. Жавер подавил неприятное чувство, поднявшееся у него в душе, и вежливо предложил Морелю ввести его в курс дела. - После! – Морель уже перебрался за стол инспектора. – Хотя, несите сюда свои бумаги. Сомневаюсь, что вы нашли что-то интересное. В подобных делах, - он сладострастно потер ладонями, - нужно понять «modus operandi» <i>("образ действия")<i> преступника. Сомневаюсь, что тут, в вашей глуши, - пренебрежительно пощелкал пальцами, - разбираются в таких вещах. Жавер, проглотив и эту колкость, положил перед новым следователем стопку листов, исписанных красивым ровным почерком. Морель кивнул и, двумя пальцами ухватившись за листок, начал читать протоколы. Впрочем, через пару страниц ему это занятие явно наскучило, и он, хлопнув себя по ляжкам, сказал: - Это все бумаги. Я должен сам взглянуть на всех свидетелей и подозреваемых. Кто нашел трупы? Какая-то нищая полупьяная крестьянка? - Их нашла женщина по имени Фантина. Она убирает полицейский участок. Ни я, ни мои подчиненные никогда не видели ее пьяной, - инспектор постарался произнести это как можно суше. - Прекрасно, значит, не нужно будет далеко ходить. Позовите ее. - Не думаю, что в этом есть необходимость, - с сомнением заметил Жавер. - К сожалению, она не смогла сообщить ничего интересного для следствия. - Зовите, зовите. Жавер дал указание жандарму, и Фантину привели. Она вежливо поклонилась и вопросительно посмотрела на Жавера. - Это следователь Морель. Он хочет задать вам несколько вопросов, Фантина. Женщина кивнула. Морель покрутил в руках стоящую перед ним чернильницу. - Итак, как ты оказалась в лесу? - Я пошла туда набрать хвороста. - В рождественское утро? - У меня не было дров. - Ты что, не могла купить их заранее? - Я отправляю каждый месяц деньги на воспитание дочери. К Рождеству я послала ей маленький подарок. А потом еще взяла у торговца на время почитать книгу. Зима была такая теплая, и я надеялась, что морозы начнутся еще не скоро, - Фантина ощутила небольшую неловкость, упомянув о книге. Она бросила взгляд на Жавера, но тот стоял около стола, скрестив руки на груди, будто не замечая в ее рассказе ничего странного. - С кем живет твоя дочь? - С добрыми людьми. - Где ее отец? - Он оставил нас, но, простите, какое отношение моя дочь имеет к совершившейся трагедии? – Фантине были неприятны подобные вопросы, тем более задаваемые таким тоном. - Думаю, самое прямое. Твой любовник и ты совершили это убийство. Потом ты, как мать, почувствовала муки совести и решила спасти замерзающую в лесу девочку. Но просто забрать ребенка к себе ты не могла, поэтому разыграла эту комедию с хворостом. Умно, умно, - Морель покачивался на стуле. - У меня нет никакого любовника! – Фантина покраснела до корней волос, как краснеют только блондинки и люди с очень нежной кожей. - Ха, как бы не так! У такой красивой женщины и нет любовника? Никогда не поверю! Ну же, не отпирайся. - Да как вы смеете! - женщина задохнулась от гнева. - Господин следователь, думаю, ваши претензии к Фантине необоснованы. Она уже почти год работает в участке, и я могу заверить, что эта женщина - замечательный и честный работник. - А что это вы ее так защищаете? – Морель повернулся к инспектору, - Может быть, вы и есть отец ее ребенка? Не захотели его признать, но совесть заставила взять ее на работу? - Чтооо?! – в голосе Жавера послышалась неприкрытая угроза. - Если вы хотите знать, кто отец моего ребенка, то можете съездить в Тулузу и там найти бывшего студента Сорбонны – Толомьеса. Не смейте обвинять инспектора: он честный и благородный человек! – выпалила Фантина и закусила нижнюю губу. - Хорошо, возможно, я погорячился, - легко согласился Морель. – Прошу прощения, инспектор. Все мы склонны делать неправильные выводы при такой-то работе. Но это ничего не значит, милочка. Признавайся, где ты была в ночь на двадцать третье декабря! - У себя дома. Читала книгу. - Кто-нибудь может это подтвердить? - Только квартирная хозяйка, если она слышала, как я вернулась домой. - А вот был бы у тебя любовник, он бы мог бы подтвердить ваше с ним совместное alibi. - Теперь вы осуждаете меня за то, что у меня нет любовника? - Ах, душка, при такой глупости, я сомневаюсь, что ты могла изобрести такой изощренный план. Ты же тупа как пробка. Поди прочь, - Морель замахал на нее руками. Когда Фантина, не прощаясь, выбежала из комнаты, он достал из одного кармана пузырек из темного стекла, а из другого кусок сахара. Открутив крышечку, Морель вылил несколько капель на сахар и положил его в рот. - Думаю, инспектор, нам пришло время прокатиться в лес. - Как вам будет угодно, - Жавер вышел из комнаты. В лес они поехали в экипаже, который привез Мореля. Тот уснул, привалившись к обтянутой темно-синим шелком стене. Жавер смотрел в окно. Вид парижского следователя ему был глубоко противен. Сам он вряд ли бы смог уснуть в компании человека, которого перед этим оскорбил. Видимо, Морель относился к такому типу людей, про которых говорят «как с гуся вода». Когда они оказались на месте недавнего преступления, Жаверу пришлось чуть ли не силой выволакивать гостя наружу. Морель был вялым и сонным. Резкость и быстрота пропали из его движений, теперь он шевелился, как ноябрьская муха. Сделав круг по поляне, Морель забрался обратно в экипаж и слабым голосом скомандовал: «Теперь в порт». Всю дорогу следователь находился в каком-то странном сладостном забытьи. Жавер подумал, что для человека, занимающего такую должность, Морель слишком беспечен. Годы службы в Тулоне научили инспектора всегда быть настороже, подобное качество он привык встречать и у других служащих полиции, ведь когда имеешь дело с уголовниками нельзя расслабляться. По прибытии в порт Морель стал приходить в себя: речь стала звучать более связно и четко, а движения становились все более и более быстрыми. В разговоре с таможенниками и капитаном корабля следователь проявил небольшое чувство такта, видимо, из-за того, что еще не совсем вернулся к своему первоначальному состоянию. Хозяина гостиницы Морель довел до истерики, обвиняя его в краже собственных лошадей и убийстве. В тот момент, когда старик, утирая слезы, вероятно, обдумывал свое дальнейшее житье, самоубийство или убийство человека, его оскорбившего, Морель вдруг снова достал пузырек и сахар и повторил уже знакомую процедуру, только количество жидкости увеличилось в два раза. Скоро он вновь пришел в странное состояние, будто видел сны наяву. В себя он так и не пришел. Жавер был вынужден практически на себе волочь тело из экипажа в участок. Он опустил грезящего следователя на стул. Внезапно странная мысль пришла ему в голову. Инспектор сунул руку в карман сюртука спящего и достал оттуда уже знакомый флакончик из темного стекла. На него была наклеена небольшая бумажка с надписью «Laudanum». Так по-латыни называлась опийная настойка на спирту. Жавер покачал головой и вернул пузырек обратно. Эксцентричное поведение парижанина теперь полностью объяснялось его губительным пристрастием к опиуму. Инспектор понимал, что в столице, тем более в министерстве юстиции, не могли не знать о слабости Мореля. Зачем отправлять человека, который не может трезво мыслить, расследовать убийство? Причина только одна – политика. Барух Ламдан надавил на кого-то в министерстве юстиции. Этот кто-то, видимо, был должен денег ростовщику. Высокие чины, на первый взгляд, пошли на поводу у еврея и быстро послали в Монтрейль–Приморский следователя, имевшего когда-то хорошую репутацию. Но эти действия, рассчитанные на неискушенного зрителя, были похожи на капитуляцию. На самом деле, это была хитро подложенная свинья. Отправленный вести дело Морель именно что <b>когда-то<b> имел хорошую репутацию. Опийная страсть разрушила его личность, видимо, так быстро, что о ней стало известно только на месте его службы. Морель должен будет создать видимость бурной деятельности и найти беднягу, который должен стать козлом отпущения. Ламдан будет доволен и не потребует свои деньги назад. Виски у Жавера заломило от бессильной злобы. В письме из министерства четко было сказано «не мешать ведущемуся следствию и оказывать господину Морелю всяческое содействие». В министерстве вряд ли считали Жавера дураком, который поверит в профессионализм Монреля. Но власти предержащие полагали, что полицейский надзиратель охотно подыграет Морелю или хотя бы не будет ему мешать. За правильное поведение Жавера, вероятно, предполагалось повысить в чине. А жертвы? Разве должно быть дело до каких-то евреев, тем более иностранцев. Столичные шишки плохо знали Жавера и еще меньше разбирались в тонкостях ведения расследования. Для Жавера погибшие были не просто «какими-то евреями». Для него это была семья состоятельных буржуа, на которую покусились разбойники. Инспектор понимал, что, почувствовав полную безнаказанность, бандиты осмелеют и будут нападать вновь и вновь. С этими убийствами придется разбираться ему, а из Парижа больше никого не пришлют. Морель зашевелился на стуле: - А, Жавер, вы здесь. Поедемте снова в лес. В этот де момент в комнату вошел сержант Пти: - Господин инспектор, вас в приемной дожидается какой-то человек. Он уже второй раз за день приходит. Жавер повернулся к следователю и демонстративно развел руками в сторону: мол, дело не терпит отлагательств. - Пти, поедете с господином Морелем в лес. Морель пожал плечами и, покачиваясь, вышел из комнаты. Пти на почтительном расстоянии последовал за ним. Через несколько минут в дверь постучали: - Войдите. - Здравствуйте, - в дверном проеме стоял молодой мужчина. Он был щеголевато одет. Темно-синий двубортный редингот из лучшей английской шерсти подчеркивал красоту его темных вьющихся волос. - Здравствуйте. Меня зовут Мишель Ламдан, - мужчина замялся, - Михаэль Ламдан, если быть точнее. Я бы хотел забрать тела своих родителей и брата. Инспектор кивнул и взялся за перо. - Хорошо, я выпишу вам бумагу. Вы сможете их забрать хоть сегодня, - расчет Жавера был прост: трупы доктор уже осмотрел, и тот дал свое профессиональное заключение. Если Морель доберется до тел, то он вполне может начать утверждать, что покойные сами порезали себе глотки. - Так скоро? Слава о моем дяде, видимо, добралась и до этих мест, - горько усмехнулся молодой человек. - Вы будете устраивать похороны здесь? - Я… Понимаете, мои родители были очень религиозны, поэтому они завещали похоронить их в освященной земле. Такое место есть только в Париже. - Это ваше право, - Жавер поставил печать на бумагу и протянул Михаэлю разрешительный документ. - Вы заберете сестру с собой или приедете за ней позже? - Сестру? - Сестру – Лиору Ламдан, шести месяцев от роду. - Лиора? – мужчина был шокирован. – Я не знал. Даже не предполагал, что у меня есть сестра. Мы с родителями уже несколько лет не общаемся. Они не одобряли мой образ жизни, слишком далекий от законов Торы. Где она? С ней все в порядке? - Ваша сестра сейчас находится в приюте, там о ней заботятся. По заверению доктора, ее осматривавшего, она полностью здорова. - Это невероятная новость, - голос у Михаэля задрожал, губы задергались. Он зажал рот ладонью. Немного успокоившись, продолжил: – Если это возможно, я хотел бы забрать сестру с собой. - Разумеется. Просто назовите свою фамилию старшей монахине в приюте, и вам отдадут девочку. Вот адрес, – Жавер протянул сложенную вдвое бумагу. - Как я могу отблагодарить вас? – юноша потянулся к карману. - Доберитесь до Парижа без приключений, - резко ответил инспектор. - Бескорыстность в наши дни очень редкая, но от этого еще более ценная добродетель. Скажете хотя бы ваше имя? - Меня зовут Жавер. - Благодарю вас, инспектор Жавер, - произнес Ламдан и ушел. В участке инспектор решил не оставаться: встречаться еще раз за сегодняшний день с Морелем, ему не хотелось. Пусть Пти с ним возится, заодно будет больше ценить и уважать родное начальство, которое не надо одурманенное волочь в экипаж. Домой Жавер пришел в восьмом часу. Фантина только начала готовить ужин: она привыкла к поздним возвращениям инспектора. - Ужин будет готов через час. - Не торопитесь, Фантина, у вас сегодня был тяжелый день. Я приношу свои извинения. - Спасибо, инспектор, но не стоит. Это мне стоит выразить вам свои соболезнования: вам после всего этого пришлось терпеть этого человека еще целый день. Жавер улыбнулся. Получилось так себе, но улыбался инспектор так редко, что это проявление человеческих чувств можно было расценивать как добрый знак. Инспектор прошел в столовую, сел на стул и, прислонившись затылком к стене, закрыл глаза. В последнюю неделю он очень мало отдыхал и очень много работал. Сон сморил Жавера практически мгновенно. Фантина зашла в столовую, чтобы подать на стол ужин и увидела спящего Жавера. Она немного растерялась, не зная, что сделать: разбудить хозяина или тихо удалиться. Замешкавшись, женщина невольно стала разглядывать инспектора. Сейчас он выглядел моложе, чем когда бодрствовал. Сон разгладил морщины, с ними исчезло и суровое выражение лица, теперь оно было просто усталым и очень грустным. Спящего можно было назвать даже по-своему красивым. Проснулся Жавер от ощущения, что его внимательно рассматривают. Он резко открыл глаза. Перед ним стояла его служанка: - Хорошо, что вы проснулись, инспектор. Мне было жалко вас будить. Ужин готов. - Спасибо. - Я хотела спросить вас. Этот человек еще долго пробудет в Монтрейле? - Думаю, дня три. Максимум неделю. Фантина поежилась. - Вам неприятно встречается с ним? Не приходите пока в участок. Я скажу вам, когда он уедет. - Спасибо, инспектор, - ответила Фантина, - но если я не буду убираться в участке хотя бы неделю, он снова зарастет грязью. Лучше я приду пораньше утром. Господин Морель не похож на людей, что встают затемно. - То есть на нас с вами, - второй раз за день улыбнулся Жавер. Фантина рассмеялась в ответ. Прогнозы инспектора воплотились в жизнь гораздо раньше, чем он предполагал. Утром, когда он только шел к участку, ему навстречу попался растрепанный и задыхающийся от быстрого бега Пти. Видимо, он торопился, чтобы сообщить какую-то важную новость. - Инспектор, тут такое случилось, такое! Следователь Морель убийцу поймал. - И кто же это? - Лесник! - И как же господин Морель пришел к такому выводу? - Не знаю! Ей-Богу, не знаю. - Расскажите мне, что вы делали вчера? - Ну, сначала мы поехали на то место, где покойных нашли, - Пти начал было креститься, но одернул себя и продолжил: - Господин следователь был тогда совсем плох: еле ходил, говорил что-то непонятное. Потом ему на холодке полегчало. Он будто даже удивился, что по лесу ходит. Спрашивает меня: «А где здесь лесничий живет?». Ну, я показал его домик. Господин Морель прямо из постели лесничего и поднял. Стал спрашивать его, что и как, не он ли убил семью Ламдан. Тот уперся, не я, мол, и все. Господин следователь в крик: признавайся, говорит, собака. Лесничий взял топор и на господина Мореля бросился. Я его, естественно, повязал. Господин следователь бегал и кричал: «Убийца! Убийца!». Мы лесника в тюрьму повезли. Морель по дороге опять стал какой-то сонный. Я его до постоялого двора на себе отволок. Он там очухался и в тюрьму обратно поехал. Ну, я с ним, разве бросишь такого припадошного. Господин следователь приехал туда, показал какую-то бумагу. Начальник тюрьмы выделил ему трех конвоиров и возок с решетками, туда лесника засунули. Спрашиваю: «Куда вы его везти собираетесь? Ночь же на дворе». Он в ответ: «В Париж, судить». Ну, я законы-то знаю, поэтому говорю «Как же так? Судить же тут положено, в Монтрейль–Приморском». А он мне какую-то бумажку с гербовой печатью тычет. Мол, по самому высочайшему дозволению. Господин Морель сел в свой экипаж и укатил на рассвете. Я сразу к вам, но пока от тюрьмы до города добежишь. Они уже, наверное, далеко. - Лошадей нашли? Пти удивленно замигал глазами: - Каких лошадей? - Две гнедых и одна пегая. Лошади хозяина гостиницы. - Нет. Никаких лошадей у лесничего я не видел. - Будем искать, - мрачно ответил инспектор. Жавер отпустил Пти домой отдыхать. Добравшись до участка, инспектор первым делом написал письмо и отправил его по частному адресу в Париж. Очень небольшой круг лиц знал, что по этому адресу проживает известный сыщик Видок. <i>Не смогла я, не смогла. Раз Видок упоминается исследователями творчества Гюго как один из прототипов и Жавера, и Вальжана, у меня просто не хватило сил бороться с собой, поэтому в следующей главе появится сыщик Видок. Я понимю, что пишу длинно и у меня мало экшена, но Гюго писал еще длинней, но, правда гораздо лучше, чем я. Так что потерпите, дорогие читатели =) Экшн будет, и драма тоже. <i>