***
Шел второй месяц моего пребывания в горах Альвахейма. В отличие от побережья, зима была здесь куда более холодной. Пронизывающий ветер приносил из-за перевала тяжелые серые облака, часто шел снег, превращая крутые вершины в нетронутые снежные холмы. Но все же я довольно быстро выздоравливал и уже через несколько дней после своего прихода в себя смог выйти из пещеры без помощи метаморфа. Мидей полагал, что самый пик холодов еще впереди и нам необходимо сделать нужный запасы дров и еды, поэтому я всячески помогал ему в этом деле. Много проблем нам доставляла охота. Из оружия у нас было только два метательных ножа, кинжал и моя чакра, которая больше подходила для равнины, чем для гор. С помощью длинной крепкой палки ётун сделал небольшое копье и даже пытался сплести тетиву для лука, но волосы горного быка не очень подходили для этого: тетива получилась непрочной и норовила порваться в самый неподходящий момент. Так что нам приходилось подолгу выслеживать добычу и подбираться к зверью как можно ближе. Мой дар псионика сейчас был бесполезен. Мне необходимо было найти хотя бы маленький ручей Иггдрасиля, чтобы взять силу, но вокруг, сколько я не ходил по третьему слою, была только пустая, красная равнина. Очевидно, что поток протекал внизу, а не в горах. Однажды мы с Мидеем выслеживали пару пятнистых косуль. Тонконогие создания, пользуясь тихой погодой, увлеченно выгребали копытами из-под снега сухую траву, изредка пугливо озираясь по сторонам в поисках опасности. Мидей подобрался ближе меня и первый метнул копье, попадая точно в цель. Но косуля не собиралась сдаваться просто так: животное дернулось и пустилось вслед за резво скачущим сородичем, оставляя на снегу пятна свежей крови. Нам ничего не оставалось, как преследовать добычу. Пройдя по следу, мы увидели, что косуля, волоча задние ноги, пытается перебраться с одного каменного выступа на другой, что были ниже по склону. Я метнул в нее кинжал, добыча теперь упала на бок и мелко вздрагивала. Мидей обвязался единственной веревкой, которую смог найти на той поляне после боя, и начал осторожно спускаться по крутому склону. Другой конец веревки мы привязали к камню, при всем желании я бы точно не смог удержать ётуна из-за разницы в телосложении. Наверное, чутье горного жителя в этот раз подвело Мидея, потому что лишь стоило тому поставить ногу на твердый с виду камень, как тот обломился под весом ледяного великана. Мидей упал и скатился вниз, скрываясь с глаз за краем выступа. Я похолодел, застывая на пару секунд, потом осторожно начал спускаться по следам ётуна. Дело было даже не в том, что в одиночестве и без особого опыта выживания в горах я был обречен. За время вынужденной зимовки, вопреки собственному убеждению, что такое просто невозможно для меня, я успел привязаться к метаморфу. Мой брат оказался немногословным спутником, он не лез ко мне с расспросами, не выказывал ко мне ненависти за уничтожение родного мира, и вообще, если говорил, то по делу и точно «в глаз». Он не боялся трудностей и, как правило, предпочитал решать их самостоятельно, прося помощи только в редких случаях, что не мешало ему быть при этом хорошим напарником. <tab Я даже научился различать эмоции на его ётунском лице. Красные глаза так вообще оказались довольно выразительными, хотя раньше мне казалось, что ётуны слишком безжалостны и лишены всяких чувств. — Мидей! — заорал я, понимая, что веревка, которой был обвязан ётун, натянута, значит, надежда есть. — Я в порядке! — пробасил метаморф откуда-то снизу. Я стал тянуть веревку, но после пары попыток понял, что не могу даже сдвинуться с места. — Ничего не получается, — крикнул я, — ты слишком тяжелый! Мидей ответил не сразу, я только видел, как с выступа обсыпается снег. — Попробуйте сейчас, мой король! Я попытался заново, на это раз более удачно, Мидей прилично полегчал. Перехватывая веревку руками и упираясь ногами в землю, я медленно поднимал метаморфа вверх. Наконец уже показалась голова метаморфа, Мидей решил принять облик ётунского ребенка. Я был так взволнован спасением брата, что напрочь забыл о тайне своего происхождения. Когда ётун уже показался на половину, я бросил веревку и принялся помогать Мидею, схватив того за руку. Через минуту мы уже оба твердо стояли на ногах, переводя сорванное дыхание. На мне не было перчаток, я практически стер ладони в кровь, вытаскивая метаморфа, и все еще продолжал держаться за брата. По моей руке, запястью стала подниматься синева, я заметил это слишком поздно. Но прежде, чем я бросил руку метаморфа, Мидей увидел наше «рукопожатие» и поднял ошеломленный взгляд на меня. В красных очах застыл немой вопрос, ведь прикосновение ётуна не оставило на моей коже ожогов. Пару секунд мы смотрели в глаза друг другу, потом я решил продемонстрировать свои истинный облик, ведь теперь Мидей догадался обо всем сам. Я почувствовал, как меняются черты моего лица, что начинаю видеть все гораздо лучше, ведь зрение ётунов было на порядок зорче, чем у тех же асов. Теперь уже два ётуна стояли на белом, заснеженном склоне, только один из них был полукровкой и гораздо ниже ростом, чем его чистокровный соплеменник. Мидей не сводил с меня глаз, выражение истинного изумления проступало на его лице. — Ты полукровка и сын… — тихо пробасил метаморф, обрывая фразу на полуслове. Он так же, как и я в своем время, не мог ни узнать родственные черты Лафея. — Не стоит об этом распространяться, Мидей. Мне оставалось только отойти в сторону, снова возвращая себе облик аса, и сматывать веревку. Мидей какое-то время стоял молча, потом все-таки осторожно спросил: — А Лафей знал… Но я не дал ему закончить: — Да плевать я хотел на этого синемордого! Мой отец Один — и точка! — горячо вспылил я, запоздало понимая, что только что сказал. Я сплюнул себе под ноги. Проклятье! Я дал понять метаморфу, что никогда не признаю в нем своего брата и такое родство для меня оскорбительно. — Я не хочу больше говорить об этом, Мидей. — Это прозвучало извиняющимся тоном. — Как только мы вернемся в Рудбард, я освобожу тебя от клятвы служить мне и ты будешь свободен. Я не смотрел на ётуна, чувствуя его взгляд на себе. — Давайте для начала заберем добычу, мой король, — пробасил метаморф, давая понять, что все вернулось на круги своя. Мне же пришлось лишь согласно кивнуть, с облегчением переводя дух. Разговор был окончен. Мы достали убитую косулю и вернулись в пещеру. Оставшийся день мы оба провели в глубоком молчании, думая о своем.Глава 31
28 сентября 2014 г. в 21:07
Помня слова магистра о том, что к власти скоро прейдет Низам, я решила, что больше не имею права занимать покои королевского дворца. Поэтому я собрала вещи и вернулась жить в гильдию, магистр заботливо выделил мне прежнюю комнату. Амбросиус предложил продолжить мне изучение дара, и я согласилась, с замиранием сердца вспоминая, как не смогла применить дар по отношению к вору. А что, если в следующий раз моей жизни будет угрожать смертельная опасность? Мне просто необходимо вести работу с даром, учась пить поток в любом состоянии, как бы ни было тошно на душе. Лагрея была полностью со мной солидарна в этом и всячески подбадривала.
Помимо этого я посвящала все свободное время лечебному дару, и по словам преподавателя, из меня мог получиться превосходный целитель.
Каждый вечер моего внимания настойчиво добивался Полоз. Парень приходил к воротам гильдии, и вскоре уже все знали, к кому это пожаловал местный воришка. Поначалу я возмущалась — какое он имеет право после всего показываться мне на глаза? — и упрямо игнорировала его появления, но настойчивость вора не знала границ. Поняв, что он так и будет обивать пороги гильдии в любую погоду, однажды я все-таки вышла к нему.
Наверное, не стоило этого делать. Но желание почувствовать рядом кого-то, кому я небезразлична, было превыше меня. Я ведь так и была одна в Рудбаре, сама по себе. За время, проведенное в городе аланов, у меня не появилось близкого друга или подруги, кому можно было просто поплакаться в жилетку. Нет, я не стала плаксой. Но иногда так хотелось ощутить рядом крепкое надежное плечо. Хоть какую-то опору.
Мы ругались с вором, и не раз. Полоз в запале доказывал, что поступил абсолютно правильно, считая, что помог мне переключиться с мыслей о суициде на желание жить. Мне же казалось, что я предала Локи той ночью, а вор пытался убедить меня в обратном.
Наш спор то затухал, то разгорался с новой силой.
Так, мы могли подолгу сидеть с вором в беседке в саду, а когда было совсем холодно, в Большом зале, за самым крайнем столом.
Говорил в основном вор. Устав со мной пререкаться, он рассказывал мне про свое детство, как рано лишился матери, как его воспитанием занимался Даган и один старый вор, который и передал ему секреты своего мастерства. Как попал в гильдию, как первый раз пошел на дело, как полюбил меня и кажется, что это на всю жизнь.
Я не верила в такую любовь и прятала грустную улыбку. Проклятье, почему для вора сказать нечто подобное было чем-то само собой разумеющимся, в то время как у Локи любое признание получалось слишком двусмысленным? Чего душой кривить, именно такие слова я хотела бы слышать от своего любимого. Ведь женщина живет, пока любима. Вот ведь угораздило меня связаться с этими двумя...
Однако, несмотря ни на что, Полоз оказался довольно продуманным и смышленым парнем, мне были по душе некоторые его взгляды на жизнь, мнение о роли мужа и отца в семье. Но ему было далеко до Локи. Даже не так, они были слишком разные. Полоз был эдаким своим парнем в доску, к тому же гораздо моложе меня, что сказывалось на моем восприятии вора. Младший брат, хороший друг, но не более того. Или ему просто нужно время для зрелости?
О бывалой близости я пыталась забыть как о досадной ошибке. Только сама прекрасно понимала, что это невозможно, и все случившиеся тяжким камнем будет лежать на моем сердце. Но сделанного не исправишь.
Но все же вор во многом мне помог. У Полоза получалось рассмешить меня в ту тяжелую пору, ведь вор умел совершенно потрясающе улыбаться. Его лучистая улыбка во все тридцать два зуба, яркие, веселые глаза, заразительные смех делали его похожим на теплое и ласковое весеннее солнце, а светлые, курчавые волосы только добавляли это сходство. Я начинала смеяться вместе с ним, вор принимался выделываться еще больше, рассказывая очередную историю в лицах, показывая смешные рожи, и вскоре мы оба хохотали как сумасшедшие.
Чистое, голубое небо над головой, белый, искрящейся снег в лучах солнца, согревающая улыбка молодого Полоза и упреки собственной совести. Такой я запомнила свою первую зиму в Рудбаре.