Поймай меня

Почти всю дорогу молча сидит, рассматривает черноту за окном и собственное отражение в стекле. Только на заправке просит купить бутылку воды и, прислушиваясь к телефонному разговору Би, спрашивает, кому он звонил. И Би слишком подробно, просто чтобы не молчать, рассказывает о том, что дом стоит в отдалении от поселка, что бывает он там редко и о приезде всегда сообщает заранее: нанятая им семейная пара приезжает, чтобы включить генератор и бойлер и оставить в холодильнике продукты. - Сегодня, думаю, с едой придется как-нибудь самим. Зато горячая вода к приезду точно будет. - А свет? – Цзянь наконец-то поворачивается к нему лицом. – Ты сказал: не забудьте оставить свет. - Там лес, Цзянь. Если сломаешь ноги – меня лишат премии. Кивает, соглашаясь, но при этом смотрит так внимательно, что хочется за голову взять и отвернуть лицом снова к окну. Собирается еще что-то спросить, но потом только хмыкает тихо и сползает по сиденью чуть ниже. И спустя пятнадцать минут Би скручивает радио на минимум, оставляя едва слышным, убаюкивающим фоном и жалеет, что в машине нет пледа. Слишком бледным и измученным выглядит, слишком уставшим. Он, наверно, и правда устал. От всего: от образа вечно веселого и всем довольного пацана, от вечеров, которые проводит с охранником, а не с родителями, от своей взбалмошной, слепой влюбленности и периодически появляющихся синяков по телу. Злость, поутихшая за время в дороге, вспыхивает заново с новой силой. Би вспоминает и не может понять, почему не обратил внимания раньше. Да, ему восемнадцать, и он вечно носится, как угорелый, но… блять, но. Постоянно. На руках, на шее, на лице… Цзянь во сне ворочается, поворачивается лицом, и свежая припухшая ссадина отлично видна даже в полутьме салона. И Би, запарковавшись на гравийной площадке недалеко от дома, еще пару минут просто сидит, разглядывая эту ссадину и то, как хмурится во сне, как сжимает губы и пару раз дергается. - Цзянь. Просыпается мгновенно, сразу же глаза распахивает и улыбается сразу же, аж страшно становится: словно эта улыбка от уха до уха уже в лицевые мыщцы вплавилась и никуда уже не денется, никогда не отпустит и не даст хоть минуту побыть настоящим. - Приехали? Из машины не выходит, а почти выпадает с кошачьей грацией и замирает, держась за дверцу. - Ух ты. Проходит вперед, на ходу отмахиваясь от стайки мелких мошек, рассматривая дом. Би за спиной стоит молча, не мешает. Понимает, что есть, что разглядывать. После бетонных городских джунглей, выглядит, как параллельная реальность. Огромная площадка, идеально ровная, засеянная мягкой газонной травой и окруженная со всех сторон высоченными корабельными соснами. Дом в минималистическом стиле: одноэтажная вытянутая в длину коробка с прямыми углами. Правая половина – стекло с редкими балками-разделителями, левая – огромная веранда из светлого дерева с ротанговой мебелью и кипарисами в деревянных кадках. Свет повсюду оставили включенным, и в ночной темени дом выглядит как большой, светящийся изнутри прямоугольник. — Это правда твой дом? — Мой. А что? Улыбается едва заметно: — Да нет, ничего. Просто мне всегда казалось, что дома слегка похожи на своих владельцев. — И? Пожимает плечами, смеется смущенно: — Ну… знаешь… рвы, колючая проволока, глухие ставни на окнах. Стая ворон над крышей и… Замолкает, когда на взгляд Би натыкается. — Нет, мне нравится. Просто… странно. А соседи? — Ближайшие километрах в десяти. — И что ты тут делаешь, когда приезжаешь? – с готовностью подставляется под руку, когда Би, проходя мимо, ерошит волосы и, прихватив за шею, подталкивает вперед. - Завтра покажу. *** В просторной гостиной вертится по кругу, осматриваясь. Послушно идет за Би, кивает на его: - Там ванная. Здесь – гостевая. Твоя. Располагайся. Моя комната напротив. В холодильнике должны были оставить продукты, пока разогреется, можешь принять душ, если хочешь. - А там что? - Подвал. - И в нем?.. В глазах мгновенно любопытство вспыхивает так, что сразу улыбнуться хочется. Би сдерживается, щурится, подходя ближе: - Никому не скажешь? Головой трясет слишком усердно: - Нет. И Би просто не может удержаться: наклоняется к самому уху, замечая, как Цзянь напрягается, застывает в предвкушении. - Генератор. Фыркает недовольно, собирается что-то сказать, а потом запрокидывает голову и… это слишком близко. И в голове смутно проносится, что он не пытается отстраниться: так и застывает, глядя в глаза. Долго, внимательно. А потом хмурится едва заметно и шаг назад делает. - Очень смешно. Я в душ. Би… - мнется неуклюже, глаза отводит. – У тебя футболка чистая есть? У Би есть. И футболка, и понимание, что Цзянь в его доме, в его футболке – это плохая идея. Кивает: - В шкафу. Появляется спустя десять минут, с улыбкой от уха до уха, раскидывая руки в стороны: - Нравлюсь? Первое: футболка конкретно так великовата. Второе: это не просто плохая идея. Это пиздец. Би отворачивается, продолжая размеренно овощи нарезать. - Очень. Хорошо, что до Цзяня иногда просто не доходит. Хихикает за спиной, медленно обходит кухню: — Офигеть. Кажется, что стен вообще нет. — Да, я так и старался сделать, когда готовил проект. — То есть, ты готовил? Би только плечами пожимает, на кухонную тумбу продукты из пакетов выкладывая. — Я когда-то планировал стать архитектором, – улыбается, глядя, как Цзянь недоверчиво голову на бок склоняет. — И почему не стал? Холодная вода приятным напором по ладоням бьет, и Би на несколько секунд застывает, склоняясь к раковине и подставляя запястья. — Потому что оказалось, что за охрану пиздлявых мальчишек вроде тебя платят больше. — Неа. — Что «неа»? — Неправда. — Неправда, – соглашается Би, выключая воду. — Помочь не хочешь? Цзянь ближе подходит, кружит возле кухонной тумбы, задумчиво трогает пальцами столешницу и рукоятки ножей в деревянной подставке. Молчит, только руками в стол упирается, едва ли не повисая, смотрит, как Би отточенными движениями крошит овощи на доске. — Ты же обычно охраной не занимаешься, да? — Да. Нож другой дай. Вон тот, с черной ручкой. Тянется неторопливо, нож из подставки достает с неожиданно противным, скребуще-металлическим звуком, и, кажется, вообще забывает, что достал его для Би. Рассматривает, упираясь кончиком пальца в острие, вертит, ловя отблески света на лезвии. — А чем занимаешься? Цзянь говорит спокойно, в несвойственной ему медлительной манере, на Би не смотрит, все нож изучает. И вроде ни о чем таком не спрашивает, но Би успевает уловить перемену. У Цзяня так бывает: когда образ смешливого мальчишки без царя в голове вдруг слетает ненадолго и вместо него появляется что-то настоящее — холодное и серьезное. — Нахожу оптимальные варианты решения острых конфликтных ситуаций. — А выжившие бывают? Би даже думает, что послышалось. Думает, что он шутит. А потом натыкается на очень серьезный взгляд. Взрослый и вдумчивый. Смотрит не отрываясь, протягивая нож. Цепко пальцами за лезвие держится, не отпускает, когда Би за рукоятку берется. — Иногда. И пальцы на лезвии разжимаются. Хмыкает тихо, предплечьями на столешницу укладывается, в глаза снизу вверх заглядывает: - Можно я спрошу? - Ты все равно спросишь. - Кто я, Би? - В смысле? - Мать, которую я вижу только по праздникам. Пачки денег в пакете, которые она передает. Похищение. Личная охрана. В восемнадцать. Знаешь, ни у кого из моих друзей охраны нет. Смотрит выжидающе с затаенной надеждой во взгляде, и первая мысль, о том, что можно соврать – отступает. Би просто руками разводит: - Я не могу. - Ясно, - кивает понимающе, - а мне когда-нибудь расскажут? - Думаю, да. Тарелки в шкафу слева. Достань. Достает. Расставляет. Ест. Как ни странно – молча. Последние минут пять вяло в тарелке ковыряется, даже не замечая, что Би смотрит. Настолько в свои мысли ушел, что, кажется, вообще забыл, что не один. Изредка прикусывает губу и тонкие брови хмурит. Окончательно забывшись, скулу костяшками трет. Вздрагивает, когда Би слишком громко ставит стакан на стол: - Я спать. И, кстати, пока помню, - Би, проходя мимо, цепляет за подбородок пальцами, тянет, заставляя голову запрокинуть, - еще раз я увижу вот такое – я сломаю ему руку. Цзянь только рот ошарашенно приоткрывает, смотрит испуганными глазами, а потом поджимает губы так, словно очень старается не заплакать. *** Сна ни в одном глазу. И, кажется, даже не предвидится. Внутри кипит. Клокочет злостью и раздражением. На уродца этого, который не понимает, от чего отказывается. На Цзяня, который скорее самого себя сожрет, чем признает, что Чженси – это мимо. На себя, за то, что нужно было не отпускать его вот так. Поговорить нужно было. Потому что больше ему говорить не с кем. Нужно было сказать… Дверь открывается абсолютно бесшумно, только полоска света темноту прорезает. - Би? Застывает на пороге нерешительно, дверную ручку из пальцев не выпускает, словно ждет, что он сейчас рявкнет на него из темноты и нужно будет ноги уносить. - Ты спишь? - Нет. Так и стоит силуэтом в дверном проеме, переминается с ноги на ногу. Дверь открывает шире, полностью. Лимонно-желтый свет из коридора мягко всю комнату затапливает. Медленно к кровати подходит, садится нерешительно на самый край. Против света сидит, и лица почти не видно, но, кажется, глаза поднимает тоже медленно. Рассматривает внимательно, скользит взглядом по лицу, шее и голой груди, когда Би на кровати садится. - Чего ты? Молчит долго. Молчит, а потом резко вперед подается, губами - мягкими, теплыми, - к губам прижимается. Неумело, неловко рукой за шею обхватывает, тянет к себе. И на секунду, на одну бесконечно долгую секунду, в мозгу коротит что-то, заставляя захлебнуться воздухом и почти податься навстречу. Потому что теплый. Вкусный. Потому что пахнет. Потому что хочется его давно и сильно. - Цзянь, - Би мягко в плечо упирается, отодвигая от себя, – какого хера ты творишь? Выдыхает судорожно и тянется еще раз. Перехватывает за запястье, убирая руку Би, двигается ближе, едва не теряя равновесие, и целует еще раз. Отстраняется, когда понимает, что реакции нет, смотрит вопросительно. И Би выдыхает устало, ладонью лицо трет: - Так… сейчас ты встаешь и выходишь отсюда к ебаной матери. Быстро. - Би… - Я сказал: быстро, блять! Застывает на пару секунд, а потом вскакивает на ноги, почти теряя равновесие. Дверь хлопает так, что едва с петель не слетает. Еще раз хлопает - уже в комнату Цзяня, и совсем тихо становится. Тихо и темно. Би в потолок пялится. Поминает всех чертей по матушке. Говорит себе: нет. Говорит себе: точно нет. И через десять секунд распахивает дверь в чужую спальню. Цзянь на кровати подскакивает как ужаленный. Коленями в проминающийся под весом матрас упирается. В его, Би, футболке. С мокрыми, заплаканными глазами. Но смотрит, смотрит при этом так, что дыхание перехватывает. Пальцем в сторону двери тычет: - Повернулся и вышел отсюда к ебаной матери! Быстро, блять! Не просто злится. Настоящая ярость. Чистая, искренняя, с примесью обиды и отчаяния. С места срывается рывком, рядом в одно мгновение оказывается. Взъерошенный. Злой. Самый лучший. Изо всех сил в грудь ладонями толкает: - Я сказал, вали отсюда нахер. Я… Замолкает резко. Замолкает, влетая спиной в стену. Замолкает, когда Би обхватывает лицо ладонями и целует. Сразу – глубоко, сразу – так, как хотелось. Выебывая языком чужой рот и вклиниваясь коленом между бедер. Прижимая к стене и подхватывая на руки. Так, чтобы ни одной мысли в голове. Так, чтобы кипятком от макушки до пяток. Отстраняется резко, все также удерживая на весу, в глаза заглядывает: - У тебя пять секунд, чтобы подумать. Цзянь, намертво в плечи вцепившийся, глаза открывает медленно. Фокусируется медленно. Облизывает губы. Потом – еще раз. Тихо выдыхает: - Че? И Би хищно улыбается: - Поздно. Проебал.