Поймай меня

Жарко. И просыпаться тяжело. Кондиционером для белья пахнет — приятно, сосновой смолой — едва уловимо. Еще чем-то: не вычленить, не разложить на составляющие — ускользает, как сон, который никак не вспомнить, мечется тихим расплывчатым образом по краю сознания. На ресницах солнце радужными кругами отплясывает, и хочется не то зажмуриться крепче, прикрывая глаза предплечьем, не то проснуться окончательно, потянувшись к теплу и запаху. Прямо, рядом, близко – льняная макушка: в утреннем свете каждый волос словно изнутри светится. Светлая кожа. Линия шеи. Надплечье и острый седьмой позвонок. С родинкой. От которой Би глаза отвести не может добрые пару минут. Тянется медленно, осторожно кончиком носа до самой линии волос ведет. Ловит, втягивает в себя тот самый запах. Глубже, глубже, глубже. Так, чтобы рецепторы взбесились, чтобы ударило по нервам и осело на подкорке. Так пахнет свежий, испариной на тонкой коже от жары проступивший пот. Так пахнет парное молоко, оставленное на пару часов в стогу свежескошенного сена. Так пахнет теплый, не выплывший из глубокого сна Цзянь. И сейчас можно надышаться за все то время, пока было нельзя. Можно даже на вкус попробовать. Би осторожно губами по выступающему позвонку мажет, языком трогает. Дует легонько на влажный след, с улыбкой прислушивается к тому, как Цзянь недовольно во сне ежится и щекой по подушке елозит. Ворочается, лицом поворачиваясь, и в груди ухает, отдается болезненно-сладким, когда ладонь на щеку укладывает, шарит на ощупь, хватаясь пальцами за ухо. Некоторым нравится хищников за уши дергать. Некоторые хищники не против. Би осторожно, чтобы не разбудить, чуть дальше отодвигается. Так, чтобы не совсем близко. Так, чтобы каждую мелочь разглядеть. Ему, наверно, снится что-то: глаза под плотно сомкнутыми веками двигаются. Быстро, несильно нос морщит и сладко улыбается во сне. И это финиш. Заключительный аккорд. Точка невозврата, к которой приближаться не собирался, а в себя пришел, только когда засосало так, что никаким правилам и законам это уже не подчиняется. Би тянется и осторожно костяшками по щеке гладит. Тянется и губами на вкус сонную улыбку пробует. Замирает, задержав дыхание, когда Цзянь хмурится и шеей ведет, уходя от прикосновения. Не хочет он просыпаться, не желает. Он устал ночью. В сон провалился еще до того, как дыхание полностью выровнялось. В сон провалился сразу, как только уткнулся лицом в ключицы, и еще раз тихо назвал по имени. От одного воспоминания мурашками по коже пробивает. Би мягко за руку перехватывает, выворачивает шею. Неудобно. Зато можно к запястью прижаться. Так, чтобы чужой пульс мягкими толчками на губах оседал. Можно глаза прикрыть. Так, чтобы этим ощущением с головой накрыло. — Мальчик мой... Кажется, ночью он тоже это говорил. После того, как все так же на руках удерживая и не отрываясь от чужого рта, донес до кровати. Хотелось не просто трахаться, хотелось его сожрать. Первые минуты в памяти не отложились. Только что-то смазанное, горячее, с сорванным дыханием сквозь зубы и со вкусом чужой кожи на языке. А потом дошло: что-то не так. Цзянь странно замер, притих под ним и в покрывало вцепился так, что пальцы побелели. Би тоже замер, ошалело подумал, что все, вариантов у него два: убийство или изнасилование. Первое – привычно, второе – еще не пробовал, но… черт, все ведь бывает в первый раз. Цзянь только сглотнул тяжело и протестующе головой дернул, когда Би схватил за подбородок, вглядываясь в глаза. - Что? – почти зло получилось, грубо. И выдохнул тихо: - Ничего. Улыбнуться попробовал, и получилось откровенно хреново: так улыбаются за секунду до того, как в истерику срываются. - Цзянь, - и получилось еще злее, - что не так? Цзянь, глядя, как Би отстраняется, неловко на локтях приподнялся. Потом и вовсе на согнутые ноги сел, растрепанные волосы за уши убирая. Еще и еще раз. Отвернулся, уперся взглядом в стену, на которой ни орнамента, ни картины, ничего... — Я… все так. Ты только не спеши, ладно? Я просто никогда… И в глаза наконец-то посмотрел. И взглядом этим слегка переебало. — Тебе же восемнадцать... — Отстой, да? — Цзянь засмеялся тихо, плечами пожимая, снова отвернулся к стене. Черт знает, сколько так просидел. Успокаиваясь. Или пытаясь со смущением справиться. Повернулся, собираясь что-то сказать. Но потом, наверно, увидел что-то в лице, в глазах. Только губы облизал нервно: — Чего? Вздрогнул, когда Би, перехватив за запястье, мягко потянул к себе на колени. Но перебрался послушно, только на скулах алые пятна ярче стали, и пальцы, беспокойные, нервные, снова за волосы принялись, пока Би не перехватил за руки, убирая. Потом — за затылок, притягивая к себе. Мягко и коротко по всему лицу выцеловывая и гладя по голове: — Нет... нет, не отстой... мальчик мой маленький, — ладонями легко по спине поглаживая, — иди сюда. Ты только не бойся меня, ладно? И время замерло, растянулось в томительно-сладкую вечность, пока Цзянь все так же, на коленях сидя, привыкал. К прикосновениям, к близости чужого тела и собственным ощущениям. Пока Цзянь не отстранился на секунду, выдыхая в самые губы: - Знаешь, меня и не целовали так никогда. И переебало окончательно. И ничего, кроме Цзяня, не осталось. Только он. Губы, сладкие, теплые, жадно к губам прижимающиеся. Рассредоточенный взгляд. Теплые, почти горячие руки, жадно изучающие каждую мышцу. Только замер нерешительно, когда к самому низу живота спустился и остановился, не решаясь прикоснуться к твердому, плотно натянувшему ткань пижамных штанов члену. - Можно? - Все можно. Дотронулся осторожно, вздрогнул, когда Би, не сдержавшись, выдохнул слишком громко. Послушно поднял руки, позволяя стянуть с себя футболку. Пискнул придушенно, когда Би на кровать опрокинул. Но не оттолкнул. Понятливо приподнял бедра, позволяя снять боксеры. Сглотнул тяжело, кажется, слегка пришел в себя: смутился, когда понял, что Би его разглядывает. Его вылизать хотелось. Совершенно так по-звериному. Всего. И Би вылизывал. С удовольствием и бесконечно долго. Пока Цзянь, распаленный, красивый, не начал выгибаться так, что пояснице наверняка было больно. Пока с губ, кроме частых выдохов, стоны вперемешку с его именем срываться не начали. Всхлипнул жалобно, когда Би обхватил ладонью член и закружил пальцем по головке. Кончил почти сразу, сильно и ярко. Едва ли не пополам сложился, отрываясь плечами от кровати, принимая почти сидячее положение и тут же откидываясь назад, с силой в матрас впечатываясь. Выгнулся дугой, пачкая ладонь спермой и задыхаясь его именем. Благодарно в шею уткнулся, когда Би, опираясь на локти, аккуратно опустился сверху, прижимая к себе и мягко целуя в висок. Обнял в ответ дрожащими руками, всхлипывая и все еще вздрагивая. Кажется, даже не сразу понял, о чем Би его спрашивает. И только головой замотал, когда Би тихо повторил еще раз: - Хочешь, на этом остановимся? - Нет. Нет, не хочу. Жадно лизнул ключицу, шею. Посмотрел потерянным взглядом, когда Би отстранился, стягивая брюки, располагаясь между ног и подхватывая под колено. Непонимающе поцеловал кончики пальцев, когда Би поднес их к губам. И едва не задохнулся, когда тихо попросил: - Оближи. Но рот покорно открыл, позволил скользнуть внутрь, обхватил губами, втягивая глубже. И накрыло совсем основательно. Накрыло так, что в памяти не отложилось, как снова оказался сверху, нашептывая что-то ласковое и успокаивающее в ухо, пока растягивал его, пока просил потерпеть, обещая, что скоро перестанет быть неприятно, что ему будет хорошо. Его хотелось брать медленно. С ним хотелось сплетаться пальцами. Целовать в висок. Просить не сжиматься: тихо и ласково, чтобы не напугать. Ему хотелось сказать, что все хорошо, когда, все еще слегка задыхаясь и смаргивая выступившие слезы, испуганно уставился на отпечаток собственных зубов на плече Би, лизнул виновато до крови прокушенную кожу: - Черт, прости. - Ничего. Ничего, все хорошо. Мне нравится, правда. Ему хотелось подставить это плечо еще раз, толкаясь глубже и пытаясь по тому, насколько сильно кусает, определить, насколько ему больно. Замереть, давая привыкнуть, перед первым неглубоким толчком. Перед первым глубоким. И разлететься на куски от восторга, когда пальцы, напряженно впивающиеся в плечи, сначала расслабились, а потом впились уже по-другому. Притягивая, царапая. И мир сжался, схлопнулся огненным коконом, оглушил тихим, на выдохе: - Еще… Би не знает, сколько это длилось: все слилось, смешалось в плавящее изнутри удовольствие и ощущение правильности происходящего. Запомнилось только, что, когда Цзянь кончил второй раз, почти одновременно с ним, - укусил еще раз. Больно и сильно. И вот это было на самом деле приятно. Би глаза скашивает, рассматривая собственное плечо: отпечатки зубов четкие и яркие. Неделю точно продержатся. Возможно, даже новые добавятся. От этой мысли нестерпимым жаром затапливает. Так, что сразу ближе податься хочется, прижимаясь лоб в лоб, обхватить руками, притягивая к себе. От чужого тепла и тихого сонного вздоха – мурашки по коже. Ворочается во сне, укладывая голову на плечо и все еще не желая просыпаться. Ворочается, зарываясь лицом в шею. Губами прижимается, целуя, но так и не приходя в себя. - Чжань Сиси… От этого тоже мурашки. Уже другие. Такие бывают, когда сухим стержнем фломастера по листу бумаги ведут. Медленно-медленно. С нажимом. Так, что передергивает и хочется уши ладонями прикрыть. Реально хочется... - Цзянь, просыпайся.