Поймай меня

Неделя выдается сложная, долгая. Тянется монотонно и раздражающе, как подтаявшая на солнце и прилипшая к обуви жвачка. Неделя проходит под лозунгом "давай дружить." Давай дружить, мелкий. Давай делать вид, что ничего не случилось. Давай говорить о всякой херне по дороге домой. Ты расскажешь про злобную математичку со смешным прозвищем, про школьную баскетбольную команду, про странные куриные рулетики в столовой, которые почему-то пахли рыбой, про бразильских горбаток и трейлер к отстойному ужастику, который непременно нужно посмотреть прямо сегодня. Давай дружить. Ты только не молчи. Давай закажем пиццу, ту самую, отвратительную, — с ветчиной и побегами бамбука, — и на полном серьезе обсудим, что было бы, если бы Джиперс Криперс встретился с Джейсоном Икс. Давай сидеть на диване, пока не уснешь, давай от тебя опять будет пахнуть тем самым гелем для душа, который давно уже один на двоих. Давай дружить. Давай тебя буду нюхать только я. И трогать только я. Давай дружить, мелкий. Ну давай дружить. Цзянь дружить не хочет. Цзянь с каждым днем молчит все больше. С ним. С остальными-то как обычно, судя по неизменной улыбке от уха до уха, с которой он выходит из школьных ворот. Спать теперь ложится, как хороший мальчик — не позднее десяти, а утром встает ни свет ни заря, завтракает и с кухни сваливает до того, как приходит Би, обязательно оставив на столе чашку кофе, — не сладкого и горячего. Без молока. И Би, глядя в окно на просыпающийся город, греет об эту чашку ладони и думает, что эта гребаная чашка — единственное, что спасает от холода, которым все пропиталось. Не дом, а морозилка, того и гляди, после очередного неловкого диалога иней на стенах проступит или сосульки на потолке вырастут. Холодно. Холодно. Холодно. И спокойно. ...Би вечером у школьных ворот ждет, не выходя из машины. Спокойно смотрит, как он прощается с друзьями. Как Чженси похлопывает его по спине, плечам, небрежно ерошит на голове волосы и прихватывает за шею. Как Цзянь улыбается в ответ на эти прикосновения и заливается ярким, сочным румянцем, а сев в машину к Би, еще пару минут никак не может сосредоточиться. По дороге Би спокойно слушает рассказ о том, как прошел день, — краткий, бесцветный, состоящий из пары предложений. Минимум информации, максимум усилий. Дома спокойно смотрит на закрывшуюся дверь в комнату Цзяня, садится на диван и включает ужастик, который не может досмотреть уже который день: домашний кинотеатр прекращает свою работу, как только гаснет тонкая полоска света, пробивающаяся из-под двери цзяневской спальни. А утром, припарковавшись на обычном месте, Би спрашивает во сколько его забрать и, глядя, как он уходит, думает, что так спокойно ему еще никогда не было. В один из таких дней, во время спарринга в тренажерке, двое парней с трудом оттаскивают его от соперника, у которого кровавая юшка изо рта и носа хлещет на грудь, а Би потом спокойно вправляет выбитый сустав на пальце, стоит под струями ледяной воды в душевой до тех пор, пока трясти не начинает и думает, что еще немного — и он познает дзен. Вот-вот. Дзен становится ближе тем же вечером. Цзянь к машине едва ли не бегом несется, зашвыривает рюкзак на заднее сиденье и улыбается. Ему улыбается. Впервые за неделю. И Би с трудом подавляет желание уложить голову на сложенные на руле руки и смотреть. Смотреть-смотреть-смотреть. Не отрываясь. Но вместо этого, только мягко с места трогается и, влившись в поток, осторожно спрашивает, как прошел день. Цзянь отзывается на удивление радостно. Беззаботно. На одном дыхании рассказывает, что в спортзале наконец-то ремонт закончили, что его выгнали с математики, а на биологии проходили головоногих. — Кого? — Головоногих. Ну, осьминоги, кальмары... Прикинь, у них два сердца. Охренеть, как удобно, да? В смысле, если с одним что-то случилось, ну, инфаркт там какой-нибудь, у тебя всегда есть запасное. Интересно, а у кальмаров инфаркты вообще бывают? И еще у меня кеда порвалась, вот, — ногу демонстративно в доказательство своих слов приподнимает и так и зависает, словив ценную мысль, — кстати, о кальмарах: я есть хочу. И еще мама звонила. Велела слушаться тебя, Чэна и Зэна. Сказала, что вы со мной еще на месяц. Правда? — Правда, — соглашается Би, не отвлекаясь от дороги краем глаза наблюдает, как Цзянь кивает расслабленно, несколько раз радиостанцию переключает, ерзает, усаживаясь удобнее и жмурится, сползая вниз по спинке. — И выходные наконец-то. Клево, да? — улыбается снова и плечами пожимает, на недоверчивый взгляд Би напоровшись, — Чего? И вот хер его знает чего, но чего-то — точно. Происходит. Или уже произошло. Понять бы только — что. Понять бы причину этого бессмысленного трепа и улыбки, которая, похоже, вовсе не для него и не из-за него. Цзянь, словно с духом собирается, вздыхает несколько раз глубоко и размеренно, на светофоре рядом стоящую машину разглядывает, нервно убирает за уши выбившиеся из хвоста волосы. — И еще я сегодня к Чженси вечером. Он меня пригласил: у него игра новая, собираемся поединок устроить. Отвезешь? Радио слегка трещит, давится помехами, режет слух. А светофор последние секунды красного отмеряет: шесть, пять, четыре... — Отвезу, конечно. Когда забрать? ...три, две, одна... — Утром. ...и здравствуй, дзен.