Поймай меня

В кабинете у Чэна уютно и чисто. Здесь всегда чисто, почти стерильно. А Би по памяти может ткнуть пальцем в несколько мест, которые в свое время были отмыты персоналом с особым старанием. Обработай люминолом и засвети ультрафиолетом - засияет покруче рождественской елки. Криминалисты были бы в восторге. Только вот ни кабинет этот, ни сам клуб, в котором он находится, полиции неинтересны. Неинтересны так же, как и все остальное, хоть отдаленно связанное с фамилией Хэ. Чэн аккуратно стряхивает пепел в стоящую на краю стола пепельницу, затягивается в очередной раз неторопливо, кивая на полиэтиленовый пакетик в руке Би: - Видел такие раньше? - Нет. Точно - нет. Может, случайность? - Две недели, Би. В моем клубе кто-то толкает мет на протяжении двух недель. Похоже на случайность? Голос у Чэна спокойный, почти умиротворенный. Би эти интонации знает еще со школьных времен: мягкие мурлыкающие нотки всегда появляются перед тем, как Чэн ломает чужие ребра или, не меняясь в лице, мягко нажимает на спусковой крючок. Чэн этим мурлыканьем кому-то смертный приговор подписывает, только вот кому - пока сам не знает. Поэтому так и бесится. Би еще раз внимательно осматривает крошечный пакет, небрежно перехваченный обычной банковской резинкой красного цвета. - Он, сука, еще и логотипы свои ставит, - мурлыкающих ноток в голосе Чэна становится больше, - типа бренд. И Би внимательнее присматривается к иероглифу на пакете: - Эфа? Что это? - Змея такая. - И что за змея? - Желтоглазая, - растирает окурок в пепельнице Чэн, - водится в Азии. Отличается паскудным характером. Укусит - подыхать будешь месяц. - Я про нашу змею. - А про нашу мы ничего не знаем. Партии маленькие, похоже, домашняя лаборатория. Из уличных никто ни про какого Эфа не слышал. А вот "змею" одну парни нашли. Точнее "змея", - Чэн кривится раздраженно. - Мальчик из хорошей семьи, в одной школе с моим братом учится. - И? - Что и? Ты же не думаешь, что семнадцатилетний пацан варит мет в папином гараже, а потом сам толкает в клубах? Напугали только ни за что, ни про что. Продолжают искать, но его будто вообще не существует - никаких следов. - Бесит? - с улыбкой спрашивает Би. - Не то чтобы сильно. Найдем со временем. Интересно просто, что за бесстрашный экземпляр. Ты представляешь, насколько отбитым нужно быть, чтобы со своим товаром сунуться сюда, в мой клуб? Чэн замолкает, когда дверь в кабинет приоткрывается после короткого тихого стука, и на пороге появляется высокая девушка с подносом в руках. Каштановые волосы по пояс, яркий изысканный макияж и ноги-ноги-ноги. Длинные ноги. Очень длинные ноги. Новенькая, скорее всего: Би ее раньше не видел. Хотя попробуй тут запомни: они в этом клубе почти все одинаковые - нереально красивые, послушные и дорогие. Дополнительный доход заведения, которое и без этого славится как одно из лучших в городе. - Спасибо, Лия, - кивает Чэн, как только поднос оказывается на столе. И девушка с улыбкой склоняет голову, перемещая с подноса на стол виски для Чэна и крошечную чашку ристретто для Би. - Что-нибудь еще? - улыбка становится шире, а темно-карие глаза с интересом осматривают Би с ног до головы. - Нет, можешь идти. - Если понадобится что-то еще, я буду рада помочь, - почти воркует, тихо и сладко, теперь уже в глаза глядя и кокетливо убирая за ухо прядь волос. Даже не замечает, что Чэн смотрит на нее чуть нахмурившись, и к выходу идет нарочито медленно, плавно покачивая бедрами. Чэн хмыкает раздраженно, как только дверь за Лией закрывается. Вопросительно кивает Би: - Хочешь? - Нет. - Зря. Судя по взгляду, она бы тебе бесплатно дала. А может, еще и приплатила бы. - В другой раз, - усмехается Би. В какой-нибудь другой раз. В какой-нибудь другой Вселенной. Где на берегу не ждут голодные соскучившиеся чайки. - Ладно, как хочешь. Давай тогда о приятном, - Чэн делает пару глотков, отставляет стакан на стол, торжественно разводит руками. - У Цзянь поменялись планы. Возвращаются раньше, чем планировалось. Закуривает снова. К счастью, не на Би смотрит, а на тонкий язычок пламени, который покорно лижет сигарету и снова прячется в своем металлическом гробике. К счастью, не на Би смотрит - не замечает, что если на лице и отразилось что-то, так точно не радость. - Насколько раньше? - Точно пока не знаю, но твои мучения вот-вот закончатся. Вернешься к нормальной работе, как и хотел. Доволен? - Угу, - Би возвращает чашку с кофе на стол, - а дальше? - Что "дальше"? - Его охрана. Кто дальше будет этим заниматься? - Не обсуждали пока. Возможно, какое-то время поживет с родителями. Воссоединение семьи и все такое. Если нет - выделим кого-то из обычного состава. Теперь-то все тихо. Кстати, - Чэн ближе подается, с довольным видом смотрит, - госпожа Цзянь просила передать тебе сердечную благодарность за твое доброе отношение. - Мне за это платят, - равнодушно отзывается Би. Привкус кофе на языке отдает неприятной горечью, и крошечную чашку, стоящую на столе, почему-то очень хочется ебануть о стену. - Зэну тоже за это платят. Только вот про Зэна он с ней не говорит. - А про меня, значит, говорит? - Да. Насколько я понял - постоянно. Она очень рада, что вы нашли общий язык и ты так хорошо к нему относишься. Би за сигаретами тянется, в надежде, что глоток дыма, пропущенный через легкие, поможет удержаться и не спросить. Вот только кому и когда это помогало... - И что же он говорит? - Да без понятия. Она вскользь упомянула. Что-то про то, что ты удивительный человек. Думаю, на его языке, это звучало несколько иначе, но общий посыл такой. Мальчишка в восторге. Госпожа Цзянь счастлива, что после того, что с ним произошло, он чувствует себя спокойно. Все довольны. - Я рад. Би, задумчиво перед собой глядя, подбородок трет. Еще раз прокручивает в голове утренний разговор с Чжэнси. Я рад. Еще я, кажется, слепой дурак, но не будем о грустном. Чэн его замешательство истолковывает по-своему. - Осторожнее, Би. Я уже говорил: не забывай кто он. - Я отлично знаю, кто он. - Я на всякий случай. Чтобы ты думал, что делаешь. Войдет еще во вкус, решит, что вы друзья и потребует тебя в качестве постоянной охраны на ближайшие пару лет. Хочешь? Би в ответ улыбается коротко: - Мне идти пора. Удачи в поисках змеюки, - уже поднимаясь, серьезно смотрит на Чэна. - И передай госпоже Цзянь, что заботиться о ее сыне - большая честь для меня. Из кабинета Чэна Би выходит с чувством странной зудящей тоски, которая бывает, когда приходится врать тем, кому до этого всю жизнь говорил правду. Не сожаление, не угрызения совести, - уж это ему вообще несвойственно, - именно тоска. Рассказать бы как есть, как в свое время обо всем важном рассказывал и такое же важное, не перебивая, от него слушал. Рассказать, улыбаясь, что, если Цзянь захочет, он останется. На год, два и целую вечность. Охранять, беречь и слушать вместе как солнце шипит на закате. Только вот: раз - Чэн не поймет, два - если об этом станет известно чете Цзянь, лучше Чэну оказаться не у дел. Лучше ему ничего не знать и остаться в живых. Насчет себя у Би сомнений нет: господин Цзянь людей на тот свет отправлял и за гораздо меньшие проступки. Конечно, вероятность того, что он узнает - ничтожно мала, нулевая практически, но если это все-таки случится - Чэна за собой тянуть не хочется. Би, уже в дороге, в очередной раз за день мобильный проверяет: что ж ты молчишь-то весь день, бестолочь мелкая? О чем ты там своей дурной головой думаешь? Хотя, учитывая все услышанное за день, о чем подумать Цзяню есть. Оценить, взвесить и попробовать поверить. И для Цзяня это будет сложно. Для Цзяня это будет так, как бывает в восемнадцать. А вот для Би должно было просто быть. Тогда еще, в самом начале. Нужно было не соглашаться на игры в амнезию, не слушать его "так лучше будет", не слушать его "я не могу". Или хотя бы уточнить, что именно он не может: с больной привязанностью расстаться или новой обзавестись. Нужно было не допускать того, что теперь исправлять придется, и на что времени нет совершенно.

***

У школьных ворот в это время пусто: занятия еще не закончились и без оравы вечно орущих, кучкующихся группками школьников, это место оказывается непривычно тихим, почти сонным. Мобильный молчит по-прежнему, но стоит Би скинуть короткое сообщение о том, что он на месте, Цзянь будто из-под земли вырастает. Пулей вылетает из ворот и несется навстречу, притормаживая уже у самой машины и нервно одергивая футболку. Волосы распущенные, - наверняка, снова резинку потерял, - румянец на щеках и крепко зажатый в руке мобильный. И улыбается. Улыбается, безуспешно сдержаться пытаясь. Улыбается, старательно эту сладкую улыбку зубами прикусывая. Он, похоже, весь день так делает: тонкая кожа на нижней губе лопнула и кровоточит. Здоровается невнятно, — себе под нос, — пристегивается, пряча глаза, и снова с рюкзаком своим обнимается. Беззащитный и трогательный до щемящего чувства в груди. Напуганный слегка и, кажется, счастливый. - Быстро ты. У ворот стоял? - Нет, конечно, - выразительный взгляд на мобильник ловит и тут же в карман рюкзака упихивает, - так получилось. На пляж, да? Погода хорошая. Только мы недолго, ладно? У меня там... я... сейчас покажу, подожди... Молнию рюкзака дергает, чертыхается беззлобно, когда пара ярких ручек под ноги вываливаются, и, не обращая внимания, запускает руку в глубину, выискивая нужное. С излишним усердием роется, полностью на этом процессе сосредоточившись. И краснеет, краснеет еще сильнее. - Я сейчас. Поехали пока, ладно? И Би соглашается: - Ладно. Ладно. Хорошо. Спрячься. Давай не будем. Вот прямо сейчас - не будем, раз уж так сложно. Ты только губу изодранную в покое оставь: невозможно смотреть же. Цзянь нужное находит только после того, как выезжают с парковки и в общий поток вливаются. Трясет в воздухе рукой, демонстрируя и так и этак деталь из ярко-красного пластика размером с ладонь - такие в детских конструкторах бывают. - Вот. Знаешь, что это? - Трофей? - со смехом спрашивает Би, - ты кого-то из малышни ограбил? - Нет, - головой мотает и, кажется, расслабляется немного, - это - шестигранная призма. Шестигранная. Шес-ти-гран-на-я. - Я понял, Цзянь. И? - Домашнее задание. Она меня ненавидит. - Призма? - Училка по черчению. Она специально самое сложное выбрала. Вытащила из этого своего мешка и улыбается еще. Знаешь, что она Чжаню дала? Кубик. Кубик, блять. А мне - вот это. И грозится к экзамену не допустить. Как это нарисовать можно? - Начертить, - на автомате поправляет Би. - Да неважно. Мне с этой херней до утра возиться. И не факт, что получится. Вздыхает тяжело и, не глядя, отшвыривает на заднее сиденье. А Би с улыбкой думает, что нужно не забыть домой потом забрать. Цзянь, судя по тому, как нервно барабанит пальцами по колену, отвлекаясь только на то, чтобы волосы в десятый раз за уши заправить, забудет обязательно. У Цзяня в голове о другом мысли. Жалко, озвучивать пока не решается. Даже на пляже уже оказавшись, когда бок о бок вдоль береговой линии бредут, все равно дергаться продолжает, старательно заполняя паузы в разговоре бессмысленной болтовней. Натянутый как струна, напряженный. Даже тонкие, почти бесцветные брови непривычно нахмурены. С задумчивым видом раз за разом отщипывает куски от длиннющего багета, купленного по дороге, ленивыми, плавными бросками скармливает паре чаек, которые поблизости топчутся. От последнего куска, - закругленной хрустящей краюшки, - прежде, чем отдать, сам откусывает. Жует не спеша, а потом долго и серьезно на Би смотрит. Думает о чем-то: все мысли тревожные, все сомнения на лице отражаются. Би тоже думает: о том, что слишком сложно все стало. Сложно, как не было даже тогда, когда он рядом на диване сидел и его хотелось так, что рот слюной наполнялся, а в паху болезненно ныло. Сложно, как не было даже после тех выходных в загородном доме, когда казалось, что сломалось, рухнуло то, что еще и построено не было, и из осколков этих, не факт, что собрать что-то толковое получится. Сложно, потому что черт знает, что у него в голове творится. Сложно и страшно, что если надавить чуть сильнее - его на десять шагов назад отшвырнет: к тому времени, где он молчал много, глаза прятал и отчаянно делал вид, что ничего, ну совершенно ничего не произошло. - Я же говорил: голодные, - осторожно пробует Би, кивая в сторону чаек. Отворачивается. Отворачивается растерянно и с тихим выдохом. Снова, сам не замечая, за истерзанную губу принимается: втягивает в рот и выпускает, сильно зажав зубами. Его успокоить хочется: по голове погладить или по щеке, постепенно к подбородку, к губам спускаясь. Пройтись пальцем по искусанному, воспаленному месту, надавить подушечкой, чтобы перестал. За шею обхватить и к себе прижать, удерживая за плечи. И пусть даже в ответ не обнимет. Пусть просто разрешит постоять вот так, просто вспоминая как это - чувствовать его в своих руках. Цзянь пару шагов ближе к воде делает, садится и, не глядя, набирает пригоршню камней. Разглядывает на ладони, выбирает один, самый крупный — белого цвета, размером с грецкий орех, — прячет в карман. Вытирает ладони о джинсы, отряхивая прилипшие к пальцам песчинки и ракушечное крошево. Голову запрокидывает, чтобы в лицо смотреть и поясняет сбивчиво: — Ну... пусть будет. Я просто подумал, мы столько раз сюда приезжали, нужно же что-то на память оставить, правильно? - удивление на лице Би по-своему расценивает, на одном дыхании продолжает, - я всегда так делаю. В смысле, утаскиваю какой-нибудь сувенир на память, если место нравится. Кивает в подтверждение своих слов, когда Би опускается рядом и внимательно в глаза смотрит: - Цзянь, я не ухожу никуда. - Ну да, еще две недели, я помню, - с тоской и почти неслышно. С тоской и совсем потерянно. Не решаясь вслух сказать то, о чем, наверняка, не в первый раз думает. - Я и потом никуда не исчезну, Цзянь. Мы все равно видеться можем. Хмыкает, отворачиваясь. Злится - Би видит. На него, на себя - кто знает, пойди разбери тут. Молчит, в сторону глядя. Молчит, крепко стискивая зубы и явно стараясь не спросить, о чем хочется. Не удерживается все же. Голову пониже опускает и тихо, почти строго спрашивает: - Даже если тебе платить не будут? Напрягается весь в ожидании ответа, сидит, затаив дыхание, и только пальцы в мелкую гальку впиваются, тонут на две фаланги, стискивая в кулаке. Вздрагивает все телом, когда ладонь Би на шею ложится, вывернуться пытается, не давая голову повернуть. Но стоит схватить за ухо и потянуть, шикает недовольно и в глаза все-таки смотрит. - Да, Цзянь. Даже если мне платить не будут. И даже если ты сам попросишь. Я все равно никуда не уйду. И говорить это на удивление просто. Что вообще может быть легче, чем глядя в чужие глаза, обещать самому себе счастье?