Лучше промолчи, прошлое забудь Вряд ли ты сможешь его вернуть...
- Мы можем пойти через черный ход… - Люцифер сжал руку побледневшего Михаила. Было раннее утро, стрелка часов едва доходила до цифры девять. Теплые, яркие солнечные лучи проникали в окна больницы, освещая белоснежные стены. - Не получится. Там тоже папарацци. – небрежно бросил Закари облокачиваясь на стену с ленивым видом. Мужчина не выглядел взволнованным, испуганным… Нет. Он был в предвкушении и в его глазах плескали огоньки былого азарта. Карие глаза сверкали и гипнотизировали своим светом. - Я могу пойти первым и взять все на себя… - пожал плечами Куинто, бросая хитрый взгляд на Алекса, сняв с носа очки. Доктор Сингер не сказал ничего нового, лишь рассказал об операции поподробнее, объяснил некоторые мелочи, которые никто, ну, конечно, кроме Закари, не понял. Они обговорили дату операции и посидели с Себастьяном. Роше скучал. Румянец пропал, былая добрая, открытая улыбка померкла, став какой-то бледной, натянутой. А глаза… Глаза человека, для которого будущего нет. Лишь голос выдавал надежду… - Это задача директора, тебе так не кажется? – приподнял одну бровь Миша. Но Джаред уже понял. Не надо быть гением, чтоб предсказать будущее. Как парень и ожидал, Зак лишь вскинул брови в немом удивление и развел руки в стороны, мол, поторопился. Они стояли на первом этаже, за углом, и словно школьники, боявшиеся выйти к родителям после собрания, прятались. Тут были все, кроме Дженсена, ведь личность нового вокалиста никто не хотел обнародовать. Ричард расстегнул верхнюю пуговку своей розовой, с коротким рукавом, рубашки, хмурясь: - Давайте я? Глядя на это все, Алекс не понимал одного: что требуется? Им надо просто выйти и сесть в машину? Или выйти, сделать какое-то заявление и сесть в машину? Он растерян, не знает, что делать. Что.. - Так, хватит сидеть тут! – Закари отлип от стены. – Я с Джаредом выхожу первый, парнишка своим острым взглядом выискивает журналиста из более солидного издания, и пока Я отвечаю на его вопросы, выходят Алекс с Ричардом, подходя ко мне. Одно интервью. Одному телеканалу/журналу. В это время надо незаметно провести Михаила до машины. Позвоните Марку, пусть подгонит транспорт, как можно ближе. Он говорил ровно, четко, без запинок, словно зачитывал список покупок. Для него это было обыденным действием, не новым. Группа согласно кивнула, так как другого варианта у них не было, никто и не подозревал, что журналистов будет ТАК много. - И какой у тебя план? – спросил Джаред, пока они шли не спеша к выходу. -Какой план? – улыбнулся Закари, глядя на парня сквозь темно-красные стекла броулайнеров в темной оправе. Куинто выглядел великолепно, как и всегда, отметил про себя Джаред, с легким привкусом стыда. Мужчина всегда следил за собой и вся неряшливость смотрелась так уместно, как это и было задумано человеком. Например, легкая щетина, у любого другого мужчины не смотрелась бы так превосходно с черной, в тонкую, белую полоску, федора, белой рубашкой, темным блейзером и простыми, узкими, плотно облегающими стройные худые ноги, джинсами. Боже, он был красив. КРАСИВ. Джаред зажмурился, отгоняя наваждение, что не укрылось от Закари, и он наградил парня отческой улыбкой. - Нет, я был не прав. Ты не изменился. Ты все так же глуп, наивен. Видишь только то, что перед тобой и не умеешь анализировать и совмещать факты. Глупышка… Но, - он остановился, - нам пора. И запечатлил легкий, как прикосновение перышка, поцелуй в углу губ Джареда. - Что за черт?! – прошептал Кастиэль, выглядывая из-за угла.***
Журналисты загудели, защелкали фотокамеры, не давая парню сосредоточиться, и только властный голос вернул его обратно: - Ищи. Скользнуть взглядом налево; окинуть толпу справа; просканировать центр, и… - Половина третьего! Мужчина в синем галстуке, - шепнул Джаред на ухо Заку. Падалеки не прогадал, и Куинто направился прямо к корреспонденту с главного телеканала. - Закари, рады видеть вас в привычной обстановке, среди фотокамер! – журналист не растерялся, и быстро подсунул микрофон с логотипом канала, к Заку, предварительно ткнув оператора вбок. Тот рассмеялся и бодрым голосом стал отвечать, краем глаза отмечая приближение Спейта и Блэка. И стоило им подойти, как множество микрофоном и камер направилось уже на всех троих. Журналисты тыкали в них диктофонами, переваливаясь через заграждения, и среди этого гомона нельзя была разобрать ни одного вопроса. - Эй, потише, потише! – Куинто выставил вперед руки, и корреспонденты затихли. – Ну, что касается Себастьяна… Джаред стоял чуть подальше, но все слышал. Это было так знакомо… Стоял жаркий июньский день. День. Самое пекло. Солнцу никого не жаль, оно не греет, оно сжигает. Но всем плевать. Толпы журналистов, фотографов, простых поклонников. Охране не хватает сил сдерживать напор людей, атакующих ограждения. Когда из здания выходит высокий мужчина, то вся толпа взрывается диким криком. Он едва заметно кривит губы. Глаз его не видно из-за темных очков. Корреспонденты выкрикивают разные вопросы. Поклонники ревут, заглушая журналистов, а от фотовспышек не спасают даже очки. К охране присоединяется еще наряд полиции, и сдерживать толпу становится чуть легче, но мужчина не спешит спускаться вниз, пока ему под ноги не бросают две красные розы. - А что же с новым вокалистом? – задает вопрос какая-то девушка, приподнимая микрофон. - Вы обо всем узнаете на концерте. Больше я вам не могу ничего сказать, – пожимает плечами Алекс, и ловит взгляд Закари, который намекает, что пора уже уходить, Михаила удалось вывести практически незаметно. - Простите, но еще один вопрос, к Ричарду. – все также девушка. Она поправляет светлые волосы и с вызовом смотрит на гитариста. Тот обернулся и кивнул ей. - Это правда, что у вас романтические отношения с вашим пресс-атташе Джаредом Падалеки? И вновь рев журналистов, тут же подхватывающих этот вопрос. А фотовспышки сверкают, и камеры запечатляют растерянный взгляд Спейта… Все знают – непросто застать Ричарда врасплох, так, чтоб он не мог подобрать слова. Наконец, он сглатывает и немного нервно отвечает: - Что? Откуда у вас такая информация? Я одинокий голубой волк. И от этих слов Джареду почему-то становится плохо. Он понимает, что это лишь для камеры, для фанатов, но неприятный осадок на сердце все же остается. Последние репетиции прошли как в тумане. Все нервничали, словно им предстоит отыграть свой первый концерт. Джареду вечно звонили разные издательства, спрашивая об интервью, и получали отрицательный ответ. Каждый день парень звонил на радио «Наша музыка» и делился музыкальными новостями. Ричарду нравилось слушать, как его парень с упоением рассказывает очередную сенсацию; как горят его глаза при этом, и гитарист радуется, что эти глаза видит только он. Жуткий собственник. - Они предлагают мне место радиоведущего… - признался однажды ему парень. – Но я отказался. Тупое предложение. Но Ричард услышал горечь в этих словах. Дженсен переживал больше всех, но он, за эти несколько дней, достиг немалых успехов, что и отметил Нил, находившийся практически на каждой репетиции. Лучше всех чувствовал себя Закари. Он каждое утро приходил на студию раньше всех, и отдавал Алексу какие-то распечатки, которые директор отказывался показывать. А Куинто улыбался. Хитро. Торжествующе. Предвкушающе. Последний день перед вылетом в Лондон. Ничего яркого. Такой же серый, будничный день. Лишь голос мамы приносит небольшой, легкий, освежающий ветерок. Её голос успокаивает и дарит надежду на лучшее будущее на то, что все будет, как глупо бы это не звучало, хорошо. Ричард на этот раз не ночует у него, и, если честно, то Джаред даже рад этому. Хочется побыть одному, обдумать все. И понять… Ветер бьет в лицо, самолет гудит, а сердце бьется в предвкушении. Вся группа стоит перед личный авиатранспортом, но не поднимается по трапу, а смакует этот момент. Как с неба капает легкий дождик, и главный пилот просит их подниматься на борт. Ричард не успевает ничего сделать, когда они располагаются в самолете, и рядом с Джаредом садится Закари, даже не посмотрев на гитариста. И тот занимает место рядом с трясущимся Дженсеном, успокаивающе поглаживая его по спине. - Чего ты хочешь? – прошептал Джаред, понимая, что мужчина не просто так подсаживается, а с определенной целью. Но тот лишь смотрит на парня чистыми, невинными, полными святого непонимания глазами. - Мне просто так нельзя сесть к старому другу? Куинто сейчас похож на подростка-ботаника. Зализанные волосы, фиолетовая рубашка, поверх который был одет в тон свитер с каким-то традиционным узором. И, как заключение, очки. Не солнцезащитные, в темной оправе. - Ты хоть понимаешь, как это смешно звучит? – улыбается Джаред, но вздыхает и кладет голову на плечо Зака. – Ты самый мерзкий и страшный человек, которого я когда-либо встречал. - Я знаю… - И Куинто улыбается впервые за это время не злобным оскалом, а извиняющейся улыбкой. Иногда наша жизнь поворачивается к нам не той стороной, и мы пытаемся искать выход не там. Путая черную дверь с белой, мы выходим к пустоши, на которой нет ни единого признака жизни. Мы сверяемся с картой. Смотрим вперед и не видим ожидаемой яркой поляны. Но в это же время, кто-то, кто начал свой путь раньше нас, но все же шел позади, повернёт ручку белой двери и выйдет к журчащему ручью и ясному небу. Оно ему будет не нужно. Не так, как нам. Для него это все не будет центром, не будет смыслом жизни. И он уйдет, сказав на последок, что еще заглянет, и поляна останется в одиночестве, в ожидании нас. А мы… Мы будем сидеть в своей пустыне и понимать, что жизнь тем самым ручьём утекает, не оставляя нам не единого шанса на жизнь. - Что за черт!? – прошептал все тот же Кастиэль, проходя мимо Закари и Джареда.