Слепая симфония

Голова болела немилосердно. Первый приступ случился у меня прямо в парке, после разговора с матерью, из которого я узнал о своей скорой женитьбе. Как только я сунул аппарат в карман — меня накрыло, боль охватила всю голову целиком, молотило в виски, стучало в затылке, казалось, что еще немного, и потеряю сознание. Я сжал голову руками, застонал сквозь стиснутые зубы и почувствовал, как из носа потекла кровь. Ее запах я ощутил очень остро, но, чтобы окончательно убедиться, провел пальцами по лицу, потом поднес их ко рту и лизнул. Кровь. Прекрасно. Я откинулся на спинку лавочки и запрокинул голову, достал из кармана платок и прижал к носу. Сэт тронул лапой колено и вопросительно заскулил, пес чувствовал, что мне плохо, только помочь не мог ничем. Из того тупика, в который я загнал себя сам, Сэт не сумеет меня вывести, несмотря на весь свой ум. Так глупо... Господи, как же глупо — напиться и полезть к Алке. Знал же, что она только этого и ждет! Лучше бы в клуб пошел, снял первого попавшегося и... он бы хоть не залетел. А так? Теперь-то что делать? Кровь остановилась быстро, но голова болеть не перестала, а возвращаться домой не хотелось категорически. Я боялся, что просто придушу Алку за то, что она сделала. Она не пила, а потому прекрасно понимала, чем все это может кончиться, и пустила дело на самотек. Черт, кого я пытаюсь обмануть? Она изначально этого хотела, ведь так часто обтиралась об меня. Я же знал, что она хочет меня, знал, что не откажет, но и подумать не мог, что все закончится так: ребенок, женитьба — полный бред. Я решил, что попробую для начала поговорить с Аллой по-человечески, убедить не ломать себе жизнь. Я не люблю ее, и это не изменится никогда, я не буду больше с ней спать, напоить меня еще раз у нее тоже не выйдет. Так на кой черт ей этот брак? Чтобы у ребенка был отец, который его ненавидит и не увидит никогда? Ерунда. Или все дело в... квартире, в которой она наконец-то сможет поселиться на законных основаниях? Эта мысль показалась удивительно здравой и одновременно с этим — отвратительной донельзя. Получалось, что Алка меня использовала, а я позволил это сделать, но, как бы то ни было, я должен хотя бы попытаться ее отговорить. Я поднялся со скамейки и скомандовал Сэту идти домой — не стоит откладывать неприятный разговор. — Вик, у тебя кровь, — первое, что я услышал от Аллы, когда вошел в квартиру. — Не лезь, — процедил холодно, отпуская со шлейки Сэта, — не твое дело. Иди на кухню, есть разговор, — я повесил пальто, пошел в ванную и умылся. Я не знал, смыл ли всю кровь с лица, но это было неважно, так-сяк вытершись полотенцем, направился на кухню, сел за стол и начал: — Я не буду спрашивать, зачем ты это сделала, все и так ясно, я хочу знать — ты хоть понимаешь, во что ввязываешься? — Вик, я... — Я спросил, — так же холодно продолжал я, хоть внутри все кипело. — Ты понимаешь, что я не люблю тебя, и это не изменится никогда? — А вдруг... — Я не закончил, тот секс... Мне было все равно, кого отыметь, это тебя не смущает? Я просто хотел отомстить Роману. Глупо, знаю, но это — правда, и больше этого не будет. Кроме того, я не собираюсь менять свои привычки и встречаться с любовниками в съемных квартирах. — Ты хочешь сказать... — начала она, но я снова перебил. — Да, я буду приводить их сюда, в свою квартиру, и спать с ними на своей постели, в своей комнате, куда тебе по-прежнему запрещено заходить, — я цедил слова, чувствуя ее взгляд. — А чего ты ожидала? Что ночь, которой я не помню, изменит меня, и я в тебя влюблюсь? Так не бывает. — Вик, я понимаю, ты злишься на меня... Но... я не хотела, чтобы так, а резинок у меня не было. — Неважно, есть много способов, но ты не сделала ничего, и как думаешь, этот твой ребенок, он нормальным вырастет, видя, какой у него отец? Тебе это нужно? Подумай, как следует, а стоит ли наказывать его или ее? — Я не буду делать аборт, — упрямо заявила она. — Врач сказал, что после этого у меня никогда не будет детей. — И ты решила, что родить лучше? Хорошо, рожай, но женить меня на себе зачем? Я буду платить тебе... алименты или как это называется. — Если бы все было так просто, ты не знаешь моего отца и старшего брата. Отец сказал, что убьет и меня, и того, кто сделал ребенка, — теперь Алла всхлипнула. — Не смеши, не в средние века живем и не мусульмане, — я снова сжал виски руками, — ничего он тебе не сделает, поорет и успокоится. — Вик... он ведь чуть не сел за то, что избил мою старшую сестру, когда узнал, что она беременная. — За это не садят, не ври. — Погоди, она умерла в больнице через неделю, его тогда судили, но оправдали, хоть из полиции и выгнали. Вот почему я просила тебя разрешить мне ночевать тут. Он... он выпивает, а когда напьется... Ты не знаешь, каково это — прятаться у соседей, синяки замазывать тоналкой, чтобы не видели... — тут она снова всхлипнула. — А теперь они с братом на пару. — Надо же, я почти поверил. И почему тогда твоя мать от него не ушла? — Некуда идти, вот и терпит. — Всегда есть выход, — я фыркнул, — из любой ситуации, но не в этом дело. Это ты моей матери рассказала про свою беременность, она поверила, а я — нет. Знаешь, сейчас можно любую справку купить, было бы желание и деньги. — Давай вместе сходим на УЗИ, — послышалось в ответ, — и ты сам убедишься, что я не вру. — А отцовство твоё УЗИ тоже определяет? — продолжил я. Эта мысль пришла в голову, пока я шагал к дому. Ведь отцом этого ребенка может быть кто угодно, мало ли, с кем она таскалась? А повесить решила на меня, а мать моя только рада — а как же, сын от гомосексуализма вылечился! — Вик... как ты... можешь? — раздельно выдавила Алла, возмущение в голосе было почти натуральным. — Очень просто, — я усмехнулся, — я понятия не имею, от кого ты залетела, не помню, что у нас с тобой что-то было, так матери и скажу. Твое слово против моего, понимаешь? Ты говоришь, что я тебя трахнул, я — что этого не было. Кто из нас прав? — Но я действительно беременна. — И что? Где доказательства, что от меня? Пока их не будет, ни о какой женитьбе и речи не может быть, — я встал, — ни ты, ни мать не сможете меня заставить это сделать. — Но мой отец... — снова напомнили мне. — Это твои проблемы, об этом нужно было думать до того, как ноги раздвигать, — раньше я не позволял себе такой грубости по отношению к женщинам, но попыткой развести на женитьбу Алла сама поставила себя вне закона. — Я сказал все. Более того, я не желаю больше с тобой разговаривать, ни о чем, и мне все равно, что ты будешь рассказывать моей матери. Я развернулся и пошел к синтезатору, хоть голова и по-прежнему болела, но я все равно не мог бы сейчас лечь спать, меня колотило от услышанного, и я хотел найти спасение в музыке, как делал это всегда. Пальцы привычно коснулись клавиш, мелодия, передающая настроение, зазвучала сначала тихо, а потом все громче. Сейчас мне было плевать — мешаю я кому-то спать или нет; боль, ярость, обида и гнев находили выход в крещендо, разрывающем окончательно мою собственную голову. Я не доиграл. Почувствовал, как из носа снова потекло, резко шагнул назад, чтобы не залить клавиатуру, и почти упал, зацепившись ногой за палас. Пытаясь удержать равновесие, хватался руками за воздух, а потом пальцы нащупали ткань — гардина. Я сжал ее в руках, на ногах устоял, но карниз все же свалился под громкий лай Сэта и Алкин вопрос: — Что случилось? Я проигнорировал его, выпрямился, потом вытер лицо гардиной, надеясь, что стер всю кровь, прошел мимо девушки, как мимо мебели, прямо к холодильнику, достал из него лед, чувствуя, как внутри противно заныло. В ту ночь я точно так же насыпал в чашку кубики льда, и так же дрожали пальцы, только по другой причине. Я скрипнул зубами, отгоняя болезненные воспоминания, взял чашку со льдом и пошел к себе. Дверь я запер изнутри — теперь делал так всякий раз, заходя в комнату — не хватало, чтобы Алка приперлась. Если до истории с ребенком я просто ее не замечал, то теперь узнал, что такое ненависть. Та, от которой раскалывается голова, сводит судорогой пальцы, и бьет дрожь, как от удара током. Я достал из кружки кубик льда и приложил к носу, запрокинув голову. Теперь я понял, почему мать спокойно отреагировала на моё признание в гомосексуальности. Скорее всего, Алка пообещала вылечить меня от этого, наставить на путь истинный, потому-то и верит мать ей, а не мне. Да и вообще, я знал, что мать до сих пор винит меня в том, что брат погиб, в тот день именно мне захотелось пойти в парк, я ныл с утра и действовал всем на нервы. В итоге, мать попросила Игоря меня туда отвести, а закончилось это его смертью и моей слепотой. А еще я был очень похож на брата, потому она и уехала подальше, откупаясь деньгами и подарками. Не могла видеть или не хотела? Или слишком больно было? Не знаю, да и какая разница? Важен результат, а он неутешительный, и явно не в мою пользу. До выяснения отцовства я еще сумею потянуть время, а потом? Если окажется, что ребенок все же мой? Что делать тогда? Они же не отстанут: ни мать, ни Алка, ни ее предки, они заставят жениться, несмотря на то, что я терпеть ее не могу. Кубик льда в руках медленно таял, по лицу стекала вода, а головная боль не успокаивалась. Видно, придется пить таблетки, если мне не изменяет память, они лежали в верхнем ящике тумбочки. Я сел, выдвинул ящик и через пару минут достал искомое. Хорошо, что теперь на упаковках пишут название и по Брайлю, значительно облегчает жизнь таким, как я, дарит еще немного независимости. Выходить на кухню за водой не хотелось, и я разжевал таблетку «Цитрамона» так, благо его кисловатый вкус мне всегда нравился. Я чувствовал себя, как загнанный в ловушку зверь, как волк, которого обложили со всех сторон. Не обойти, не вырваться... и никто не придет на помощь. Снова зазвонил телефон — мать. Ясное дело, будущая невестка уже настучала на меня, скота бездушного, но выслушивать нотации еще раз я не собирался, достал мобильный из кармана и просто выключил. Вода с тающего кубика текла по щекам, как слезы... Или это все же были слезы? Отчаяние, которое сейчас буквально душило. Совсем недавно мне было так хорошо, я радовался каждому дню, любил и думал, что любим, а теперь снова не осталось ничего, кроме боли, пустоты и ненависти. Даже к Андрею я не испытывал такого, как сейчас к Алке. Он хоть и лгал, но все же подарил иллюзию счастья; она не дала ничего, но собиралась отнять последнее, что у меня оставалось — свободу. И как быстро они спелись с матерью! Женская солидарность, так, кажется, это называется? Теперь я понял, почему мать хотела, чтобы Алка и ночевала здесь, надеялась, что рано или поздно той удастся меня соблазнить? Мне стало противно, будто я животное какое-то, которое скрещивают по выбору хозяина, не спрашивая питомца. Выходит, матери настолько хотелось иметь внуков, что она плюнула на мои желания? Я чувствовал, что начинаю запутываться в мыслях и выводах, а измученное сознание просто отключается. Сон пришел как спасение от надвигающегося безумия и принес с собой надежду на избавление от головной боли. Надежда не сбылась. Я проснулся с такой же болью, как и засыпал, если даже не худшей. На моих наручных часах было около семи утра, может, аптека по соседству уже открыта? Мне нужно купить более действенное средство, чем «Цитрамон», а значит — придется вставать. Я поднялся, привел себя в порядок и направился вместе с Сэтом в аптеку. Там лекарство мне продали, только настоятельно советовали обязательно обратиться к врачу, если головные боли не прекратятся. Женщина-аптекарь говорила, что это очень серьезно, и шутить с таким нельзя. Она же смерила мне давление, которое оказалось нормальным, и напоследок вложила в руку бумажный прямоугольник: — Что это? — спросил я. — Адрес и телефон кабинета томографии, — сообщили мне, — вам стоит туда обратиться, хотя бы для собственного спокойствия, чтобы вы знали, что с головой все в порядке. — Запишите мне это в телефон, под цифрой восемь, — я протянул женщине мобильный, — если не трудно. — Конечно, — она быстро выполнила просьбу, и через некоторое время я уже был дома. Я надеялся, что не придется звонить по этому номеру, но боль не стихала, даже те сильные таблетки помогали сначала ненадолго, а потом и вовсе перестали действовать. Алла пыталась задавать какие-то вопросы, но я просто ее игнорировал и даже есть перестал то, что она готовила, резонно опасаясь, что она что-то подмешает. Музыка спасала меня, но тоже ненадолго, я играл, пока боль не становилась невыносимой, стискивая железным обручем голову, а потом просто уползал к себе. Я даже представить не мог раньше, что головная боль может быть такой силы. В минуты приступов я забывал обо всем: о Романе, об Алле, о том, кто я такой и какого хрена тут делаю. Впиваясь зубами в подушку, старался не выдать стонами, как же мне на самом деле хреново. Сломался я через неделю и позвонил по тому номеру. Приятный женский голос был полон сочувствия и желания помочь. Девушка рассказала о том, какие услуги предоставляет их кабинет, упомянула, что рядом есть и УЗИ, так что могу пройти и это обследование. Я было отказался, но потом вспомнил об Алке и... в итоге записал себя на томографию, а мою настырную «невесту» на УЗИ. Я собирался сам услышать — действительно ли она беременна, и если да — то какой срок, и спросить у врача, можно ли определить отцовство до рождения ребенка. Аллу я просто поставил перед фактом, что послезавтра идем в больницу, ожидал возражений и споров, но этого не последовало. Неужели она действительно не соврала? Но, если и так, это ничего не изменит. Я назвал ей адрес и время, к которому мы оба должны будем прибыть на обследование, и снова скрылся в своей комнате. Все это время я общался только с Сэтом, если это можно назвать общением. Я шепотом рассказывал псу о своих горестях, а он вылизывал мое лицо, пытаясь утешить. Забыть о Романе я так и не смог. Даже сквозь головную боль пробивался его образ, я слышал его голос, снова чувствовал запах красок. Где-то внутри постоянно скреблось странное чувство, что я упустил нечто важное, очень важное, и, если я это вспомню, если сложу все части головоломки вместе — все изменится к лучшему. «Ложь пахнет потом» — постоянно вспоминал я свои же слова. Да, это было действительно так, с годами пребывания в темноте, я научился чувствовать ложь по едва ощутимо усилившемуся запаху пота, по участившемуся дыханию. Эти приметы еще никогда меня не подводили, так почему с Романом произошел такой сбой? Когда он рассказывал о своем бывшем — Лексе, был спокоен, когда говорил, что все кончено — тоже не лгал, или это мне так хотелось? Я удивлялся, как мог так быстро залипнуть на этого художника? Предложил жить вместе после двух дней знакомства... Почему? Потому, что тогда увидел вспышки света? Или просто слишком устал быть один, и захотелось засыпать и просыпаться, чувствуя рядом теплое тело? Или просто в постели с Романом было так хорошо, как еще ни с кем? Он удивительно чувствовал меня, не спешил, был очень нежным и терпеливым, у нас оказалось слишком много общего и в сексе. Мы оба обожали долгие ласки, любили целоваться и давно отбросили в сторону брезгливость и стыд. Совпали темпераменты, предпочтения, даже размеры и те... Так почему же все так резко оборвалось? Почему он ни разу не позвонил за все это время? Просто для того, чтобы сказать, что все кончено и у него есть другой? Это не вязалось с тем, что я успел узнать о Романе. Я помнил, как он сказал, что старомодный и не встречается сразу с несколькими, тогда мне было очень приятно это услышать, теперь — засело гвоздем и не давало покоя. И я решил, что как только разгребу свои проблемы с головной болью, наведаюсь в клуб, благо хозяин его живет в соседней квартире. Он же приглашал меня еще раз сыграть? Вот и приму приглашение, а заодно и расспрошу у тамошних парней о Романе. Плевать на гордость, не до нее, когда мне безумно одиноко и больно без моего художника. Приняв это решение, я облегченно вздохнул и смог спокойно уснуть, впервые за последние несколько недель.