Не осталось ничего, кроме запаха виски

      Лёша не понял ничего из того, что произошло дома у Соколянского, но он увидел разъярённое состояние Вовы, поэтому даже не пытался расспрашивать его. Да и по сути, парню было абсолютно плевать. Лезть в отношения других людей - это дурной тон, а Джесус все равно пытался хоть немного соответствовать этике. Хотя, после такого бесцеремонного поцелуя, вряд ли какая-либо этика вообще существует для него. Брюнет быстрым, напористым шагом вышел из этой квартиры, потащив за собой Лёшу, и, спустившись по лестнице, вместо лифта, просто резко открыл дверь, и ударил какую-то девушку ей же.       — Ай! Кто там такой ебанутый!? — Запищала она, когда Вова тихо матюкнулся про себя, и приоткрыл дверь во второй раз аккуратнее.       Перед ним стояла невысокая девушка, которая надела каблуки на большой шпильке, очевидно, чтобы казаться выше, с русыми волосами, небрежно собранными в пучок, в красном пальто, которое доходило ей до колен, и если бы не каблуки, то она выглядела бы как нелепый гном, хотя такого же цвета помада, накрашенная поверх контура, создавала неприятное впечатление.       — Ой ну извините, а хули ты тут стоишь блять? Нужно ждать, пока мы выйдем, вообще-то! — Лёша стоял позади него, потому что ненавидел споры, особенно подобного плана, именно поэтому просто наблюдал все со стороны. Но вскоре понял, что это все просто так не закончится и что Вова, будь он спокойнее, реагировал бы совсем по-другому, и именно поэтому ему нужна была помощь.       — Извините пожалуйста его, дебила, — сказал высокий, оттаскивая вспыльчивого парня в сторону, и пряча за собой, на что Вова начал что-то бурчать, но в итоге просто замолчал, — он просто на взводе, и простите, что задели вас дверью.       Скандал довольно быстро принял приятный оборот благодаря обаянию парня, и девушка ушла по своим делам, оставив парней наедине.       — Дура тупая, блять, — завершил ёмкой фразой все дело Братишкин, и вызвал такси до дома, уже успокоившись, но все ещё со стороны он выглядел так, будто если его кто-то заденет, то он сорвётся, как собака с цепи и начнёт нападать на противника, сжирая его до костей, а возможно, не оставляя и их. Этого Джесус побаивался, только потому что он понимал, что если Вова все-таки помнит что-то со вчерашнего дня, то он вывалит это на него в ту же секунду. На улице было довольно холодно, и ожидание такси на улице было не очень хорошей идеей, но других вариантов не было, потому что позвонить в домофон и зайти хотя-бы в подъезд, Хесус не решался.       ***       Он ощущал скованность, как будто находился в смоле, застывшей, мерзкой, вонючей смоле, которая липла к телу, к одежде, оставляла пятна, которые никогда уже не отмоются. Как будто у него были крылья, и их покрыла эта самая смола, как будто эта смола постепенно заполняла помещение, покрывая руки, плечи, шею собой. Как будто он не мог двигаться, как будто застывает в ней. Как будто понимает, что это конец, и не знает, как с этим справиться. Его кто-то зовёт издалека, (или это уже галлюцинации?), и крики становятся все громче, заполняя собой пространство, они звучат как приятный голос, но он до боли знакомый, и почему-то вызывает головную боль, как будто он жрет стекло, мозг просто разрывается, но разорваться не может, потому что смола покрыла рот, если откроет, то затечет внутрь, и он весь изнутри станет пропитан ею, все органы будут в оранжевой, липкой, полупрозрачной смоле. Вонь от неё, кажется, разносится повсюду, но и нос уже забивается ей. Осталось только закрыть глаза, а крики становятся все громче, и он ничего не может с этим поделать, потому что любое движение заставляет одежду прилипать к телу, это ощущение настолько неприятное, что хочется открыть рот, потому что, возможно тогда будет проще, если он будет сам состоять из неё. Но так только кажется. И даже когда она покрывает уже последние волоски на голове, все ещё кажется, что если ответить, то будет лучше, если открыть рот. Крики не слышно... Стало страшно. Как будто отняли что-то ценное. Как будто струнка порвалась в очередной раз. Как будто в детстве снова порезал плечо. Но это все только кажется. Этого на самом деле нет. Потому что такого быть в реальности не может, ведь так?       ***       Дома Братишкин не обращал никакого внимания на Хесуса, как будто что-то усердно обдумывая. Лёша старался отвлекаться на все, что угодно, лишь бы не наблюдать на себе этот взгляд, когда брюнет со своей напряженной походкой появлялся в проходе его комнаты, когда проходил мимо, когда игнорировал и не пытался зайти, как будто дверь была закрыта, или как будто комната была оккупирована смолой. Вискарь с того вечера все ещё неприятно саднил глотку, было ощущение, как будто это было зря, как будто вообще то, что он сейчас находится здесь является фатальной ошибкой их обоих. Сам Карпов отвлекался на телефон, постоянно обновляясь ленту инстаграмма просматривая истории, абсолютно бесполезное времяпрепровождение. Он чувствовал голод, но понимал, что не хочет выходить, не хочет видеть его глаза, потому что он мог вспомнить.       Вова ушёл в другую комнату, и по звукам, сел за комп. Он пытался отвлечься от произошедшего утром, и поэтому начал вести стрим. Тем более, что денег стало не хватать, и работяги уже заждались. Карпов же сел за свой ноутбук, и просто смотрел какой-то паршивый сериал, но это было совсем неважно, потому что из головы не выходил тот ебаный поцелуй и страх. Страх за то, что он не сможет оправдать это алкоголем. Время перевалило за 12 ночи, Вова закончил вести стрим, и, возможно, лёг спать, по-крайней мере, звуки затихли. Живот уже начал предательски болеть, и терпеть это было невозможно. По-хорошему нужно было что-то поесть и выпить обезбол. Надеясь, что хозяин квартиры уже давно в отключке, Хесус довольно тихо вышел из комнаты, и направился в сторону кухни в поисках священной на тот момент для него еды. В холодильнике не было ничего, кроме тех самых макарон и остатков пиццы, и второй вариант был немного лучше первого. И все бы ничего, если бы не облокотившийся на дверной косяк брюнет, который стоял в нескольких метров от Хесуса, и внимательно наблюдал за его действиями, как пантера за мышкой. И Лёша действительно чувствовал себя запертым в клетке, как будто бежать больше некуда. Хесус старался делать вид, что не замечает его. Тянул время, а оно текло как смола. Когда Лёше всё же пришлось обернуться, то выражение лица Вовы никак не изменилось.       В полной тишине они вдвоем смотрели друг на друга. И Карпов бы не сказал, что он почувствовал страх. Он скорее наоборот был очень рад видеть его, чувствовал тепло. Как будто ему разрешили глотнуть воздуха перед тем, как снова захлебнуться смолой. После такого тотального одиночества даже подобное внимание к его персоне было подарком.       — Ты гей? — Коротко и просто. Просто блять, но только не для Хесуса. Что он чувствовал к нему? Он и сам не знал. Это было что-то большее, чем дружба, но что-то меньшее, чем любовь. Он был для него спасительным якорем, за который можно было ухватиться в надежде. Но он потянет так же глубоко под воду. Для него не так имел значение пол, душевная составляющая была важнее. Возможно он просто от переизбытка эмоций поддался напору алкоголя тогда. Потому что к нему давно никто не проявлял подобного дружелюбия. А Вова был в нужном месте в нужное время. Так он и будет считать. В этом он себя убедил.       — Нет. А ты? — «Что за тупость? Здесь речь о тебе, а ты не понимаешь, в чем дело. Переводишь стрелки. Долбоеб».       — Нет. Что тогда было ночью? — Струны уже закончились, рваться больше нечему. Он встретился со своим страхом, и почему-то перестал его чувствовать.       — Алкоголь, наверное. Ничего особенного, забей. — Врет сам себе. Где-то в глубине души Карпов сам знал это, но не хотел принимать. Но проще же сказать так, правда? Хотя и хотелось открыться этому человеку. Все нутро выложить, отдать информацию, и пусть он делает с ней, что хочет. Но он выбирает скрывать все в себе. Отлично, ты снова проебался.       — В смысле блять? Алкоголь - это не оправдание. Не надо мне тут хуйню эту сочинять. Ни один натурал по пьяни не сосется со своим знакомым. И какого хуя я должен просто забить, когда меня целует парень?       Хотелось просто сбежать, сбежать, и никогда больше с ним не встречаться, забыть уже наконец-то это лицо и его запах. Запах? Все, чем он пах — это вискарь.       — Возможно, ты и прав. — Сказал Джесус, и просто молча пошёл вон из комнаты, оставив Братишкина наедине с собой и своими мыслями. Эта смола уже заполонила собой все, но крики становились только громче. Лёша скорее сказал это наотьебись, но по сути, он не решил для себя ещё ничего. Просто так проще, чем объясняться перед ним. И Джесус, по сути, опять просто убегает от Вовы.       — Ахуеть. Я не по этой теме. Я натурал, мне девушки нравятся, понимаешь? — Пытался оправдаться Вова, как будто больше перед собой, чем перед Хесусом.       — Понимаю. я ненавижу эти блядские фильмы я ненавижу эти блядские песни мы вроде думаем, что любим кого-то впадаем в депрессию, мы не вместе.       Хесус вернулся в свою комнату, и понял, что здесь ему находиться не хочется. Но смысл в том, что ему надо здесь находиться. Потому что убежать нельзя, потому что уже приехал, потому что обещал. По этому он просто в своей уличной одежде лёг лицом в подушку, и все мысли как-то сами собой улетучились. Все оставить на завтра. Снова убежать от проблем. Довольно быстро он отключился.       На утро было легче. Ночь сильно влияет на психику, а сейчас было намного легче. Остался один день до стрим феста, уже завтра он должен быть. У него были знакомые в Москве, так что он решил съездить сегодня к ним, даже к тому же парню, который хотел изначально приютить Хесуса у себя. В остальное время Лёша особо не пересекался с Вовой, предпочитая даже есть вне дома. Сам Братишкин был поникший и задумчивый, занимался своими делами, так же уезжал из квартиры, практически не находясь в ней. Мысли были забиты тем, что хотелось уже наконец-то уехать, и никогда больше не пересекаться. В моменты, когда они все же встречались взглядами, Вова смотрел на Хесуса с интересом, как будто хотел что-то спросить, но не подходил к нему ближе, потому что боялся спугнуть, и понимал, что после признания ему очень тяжело. А для Карпова это не признание. Это просто способ уйти от себя и своих чувств. Просто так как-бы отшутиться, потому что если бы он сказал, что натурал, то вызвал бы намного больше вопросов, ему пришлось бы объясняться перед Вовой, а смотреть в эти осуждающие глаза, которые полны разочарования, непонимания, и тщательно скрываемого отвращения он не хотел от слова совсем. Когда Вова вернулся домой, в районе часа ночи, то ударился чем-то об дверной косяк, и покрыл его отборным матом. Джесус сделал вывод, что Братишкин пьян.       На следующий день настало долгожданное время стрим феста. Ехать не хотелось, но раз уже начал, то дело нужно закончить. Для себя Хесус решил, что он будет просто скрываться где-нибудь, не особо контактируя со всеми, просто оставив после себя факт того, что он здесь был. Карпов уже продумал все в своей голове: вот он, сидит на пуфике с чаем в руках, в какой-то каморке, вокруг хаос, но в его комнате никого нет. Но это слишком идеальный вариант, и скорее всего, все будет в точности наоборот. Хесус встал с кровати и нервно поморщился, но в этот раз не от солнца, а от мерзкого запаха жженых яиц, и шел он, очевидно, с кухни. Так как дверь в туалет находилась по соседству с этим зловонным местом, Вова успел заметить его, и, что странно, начал диалог.       — Там яичница на столе, можешь съесть. Я готовку в рот ебал, но она не сгорела, а это нихуевое продвижение.       — Ага, я сейчас поем, а она отравлена, знаю я ваши гоблинские замашки, — Джесус к такому не был готов, но, видимо, Вова уже просто смирился с фактом того, что Хесус назвал себя геем, хотя тот сам так и не считал.       — Ахаха, что? В смысле Гоблинские? — Он выглядел весьма счастливым, и это было мило. Леша поморщился этим мыслям.       — На всю квартиру так несет твоим… Творением, как будто ты тут уринотерапией начал заниматься. Я не особо уверен в своей безопасности. — Неловко усмехнулся Леша, как обычно, в принципе. Всю манеру поведения поведения Джесуса можно описать одним словом “неловко”.       — Если бы я хотел тебя убить, я бы сделал это раньше.       После этих слов Хесус ушел в ванную для того, чтобы привести себя в порядок. Он не понимал ничего. Это казалось сюрреалистичным. Все это. То, что он согласился приехать, то, что он до сих пор здесь, этот поцелуй по пьяни. Виски опять ебано саднил в горле. Самой большой мечтой было уехать отсюда обратно домой. Это казалось пыткой. Чувства смешивались воедино, и он не мог понять, есть ли у него что-то к Вове, или это просто из-за одиночества крыша поехала. И чувствует ли к нему что-то сам Братишкин? Почему тогда он решил позвать Лешу в Москву? Зачем ему это? Мысли путались в голове, а он как будто чувствовал, что вместо воды на него капает смола. Кап-кап. По чуть-чуть. Вместе с водой. И с каждой минутой ее становилось все больше. Она начала заполнять душевую кабину, и он не мог пошевелиться. Ноги не двигались от слова совсем. А она все заливала и заливала. Он услышал крик, где-то вдалеке. На голову начало жестко давить, мозг как будто сверлили дрелью. И смола мучительно медленно заполняла пространство. Когда она залила рот, и уже подходила к носу, то он не мог пошевелиться совсем. Стало очень страшно, началась буквально паника. Этот мерзкий запах яиц и виски смешался в носу с запахом крови(?) и смолы. Хесус пытался содрать с себя эту смолу, но она не отлипала от тела, руки почти не двигались, сил не было. Он открыл рот и внутрь попала смола, она затекала в горло и протекала в желудок. Нос залило поганой жидкостью, и все дыхательные пути были в ней. Джесус больше не мог дышать. Паника увеличилась втрое, и он дико пытаться вырваться, пошевелиться, лишь бы не задохнуться. Он пытался дышать и кричать, сторонний крик же стал намного громче, мозг разрывался от него. Он чувствовал, что задыхается, в глазах начинает темнеть, и в последний момент, он срывается и падает куда-то, ударяясь всем телом.       Он приходит в сознание только через несколько минут, и понимает, что он выпал из душевой кабины, и, очевидно ударился головой.       Никаких следов смолы не было, и он уже решил, что сходит с ума.       За дверью послышался крик Вовы: «Заебал уже дрочить там, яичница остынет!» я продолжаю быть никем среди гнилых хрущёвок, я не добился в своей жизни ровно ничего, оставь пожалуйста, воспоминания в памяти, это главное, а у тебя всё будет хорошо.