Змейка.

Все постепенно начало меняться. Тихо, размеренно, но так обнадеживающе. Сначала «змеёныш» начинает есть и выходить по ночам из каюты, часто сталкиваясь на палубе с Синдбадом. Правда, он все равно ничего не говорит, просто сидит достаточно далеко и смотрит в небо. Иногда голос будущего царя разрывает тишину, и он просто рассказывает. Мальчишка никак на это не реагирует, но когда Син понижает голос и начинает говорить тише, то слышит, как к нему придвигаются ближе, чтобы расслышать все. Но на вопросы все равно не отвечают. А спустя несколько дней, когда Синдбад был занят картами и бумагами, он слышит детский смех. Масрур смеяться так не может, а ведь раньше именно он и был самым младшим из присутствующих на корабле. Но теперь все изменилось. Поэтому, оторвавшись от дел, Синбад смотрит в маленькое окошко и начинает улыбаться сам. Совсем недалеко, прямо на деревянном полу, сидят младшие жители корабля и играют с резиночкой. Обматывают её вокруг пальцев и передают друг другу. У Масрура не получается, хоть плачь, он хмурит брови и пытается снова и снова, а бледные «змейкины»пальчики такие юркие и ловкие, что в пару движений создают невероятные узоры. Синдбаду хочется выйти туда, но «змейка» тут же убежит и спрячется. Они могут видеться исключительно ночью, но только Масруру позволено вести с ним диалоги. Что, на самом деле, не так-то и просто. Он слишком молчалив, но мальчишка почему-то привязался к нему. Это лучше, чем если бы он оставался один, но Синдбаду как-то даже обидно. Вообще-то, это он ему изначально ничего не смог сделать, а вот Масрур, наоборот, вырубил. Но смех свой показывают не ему, и в резиночку играют не с ним. Нет, он, конечно, занят, но это все равно странно. Хотя, по сути-то, совсем не важно. «Змейка», именно так теперь его называет в мыслях Синдбад, улыбается, и ему начинает казаться, что серые глаза переливаются желтым и зеленым. Интересно, какое у него имя? Сколько ему лет? На вид ему лет шесть, но, глядя на Масрура, понимаешь, что внешность обманчива. Уже скоро они приплывут на место, и уже там продолжат свои поиски. Интересно, как будет вести себя «змейка», когда только появившееся спокойствие рассеется в воздухе, пропитанном дорожной пылью? Его могут искать, да и на самого Синбада охоту могут устроить. Взгляд смотрит словно сквозь пространство ровно до тех пор, пока почти белые прядки на детской макушке не вздрагивают от резкого движения головы. Мальчишка вскакивает и бежит к парусам, взбираясь наверх так юрко, что его становится невозможно рассмотреть. Гибкий, как нити, маленький, как мышонок - он поднимается все выше, и ему помогает один из моряков. Он удивлен юркостью мальчишки, но все равно протягивает ему подзорную трубу. «Змейка» недоверчиво смотрит на мужчину, но трубу берет. Когда Синдбад выходит из капитанской комнаты, на нем уже закреплены детали доспехов. На корабле все оживленно бегают из стороны в сторону. Дети сидят наверху, а на горизонте уже видится суша. *** Когда они спускаются по трапу на землю, на «змейке» совсем нет лица. Он держится очень спокойно и уверенно: спина прямая, голова слегка вверх, нити спрятаны под светлую накидку на плечах. Но его страх Синдбад чувствует почти кожей, поэтому просто держится к нему ближе и в какой-то момент ловит чужую ладонь. Улыбается ему и видит, как забавно хмурятся брови. Удивительно, но у этого ребенка даже ресницы белые, как снег. Разве такое вообще бывает? Они остаются в одной из лучших гостинец острова, и там «змейку» ждет сюрприз. Ведь комнат-то снято много, но жить они буду в одной, втроем. Синдбад ждет, что в него снова будет указывать укоряющий в извращении перст, но этого не происходит. - Я посплю на полу, - глаза опущены в пол, а Синдбад только смеётся. - Что, все еще думаешь, я - извращенец? Малыш недовольно раздувает щеки и кивает. Но как-то слишком уж очевидно, что он лукавит. Ну и пусть. Синдбад просто отправляет его умываться, и предлагает помощь Масруру в застилании дивана. А потом подхватывает «змейку» на руки и укладывает рядом с собой. Тот не сопротивляется, не брыкается, тут же затихая, словно прислушиваясь к чему-то. - Хочешь, я расскажу тебе что-нибудь интересное? А взамен ты скажешь мне свое имя, – мотание головой из стороны в сторону. - А если за просто так? Хочешь послушать? - Хочу… - Тогда я расскажу тебе про этот город… Синдбад сам прикрывает глаза и начинает говорить. Размеренно, медленно и так красочно, что «змеёныш» боится громко дышать. Мир окутывает его мягким пологом, и он, незаметно для себя, засыпает, продолжая сквозь сон слушать теплый голос и греться в чужих руках. Ему часто бывает холодно, но он так привык к этому, что уже не обращает на это внимание. А рядом с этим странным человеком становится тепло. Ему было сложно доверять, ведь мальчишка не знал, как это делать. Но верить в то, что его все-таки продадут, было бы совсем невыносимо. Иногда ему начинает казаться, что это очередная тренировка. И как только он поверит, то его обязательно предадут. В очередной раз доказывая, что никогда нельзя верить в лучшее. Но, может, стоит попробовать? Вдруг в этот раз все получится? «змееныш», не знает, он слишком давно запутался. Просто сейчас ему терять уже нечего. В любом случае ему выписан смертный приговор. И пусть лучше его убаюкивает этот мягкий голос , чем ждут новые скитания по обжигающим пустыням в полном одиночестве. Самые сильные перемены начинаются уже в городе. Синдбад сам не понимает, когда все так поменялось, но теперь «змеёныш» не отходит от него ни на шаг, а в особо людных местах даже цепляется за длинные одежды. Это немного сковывает маневренность движений, но не раздражает совершенно. Скорее, наоборот. Теперь мальчишка сидит с ним, даже когда Синдбад был занят бумагами. Он просто устраивается где-нибудь неподалеку и путает пальцами нити, сплетая всевозможные узлы и в считанные секунды распутывая их. Правда, когда будущий король подходит к нему и сам протягивает свиток, зеленоватые глаза начинают сиять так, что скрыть это за безразличностью уже не получается. С тех пор они сидят за бумагами вместе. «Змейка» мало что понимает, но старается, как может, не прося помощи, но все равно принимая её от Синдбада. В этом он оказывается очень чутким учителем. Но однажды мальчик потерялся. Просто взял и исчез. Масрур тогда тоже сильно переживал, и на пару с Синдбадом они оббегали половину города. А когда нашли, так и не показались ему на глаза. Наблюдая, как красные нити, с привязанными на кончиках камнями, опутывают деревья будто окровавленная паутина. «Змеёныш» скользит между ветками так гибко, словно в его маленьком, светлом тельце совсем нет костей, изворачиваясь и сплетая все новые узоры. Разрушая их в одно движение и снова обматывая нити вокруг рук, чтобы начать все заново. Таких тренировок Синдбад не видел еще никогда. Зато теперь он отчетливее понимает, почему за «змейкой» точно кого-нибудь отправят. Никому не захочется выпускать такое искусство из своих рук. А если до сих пор о нем ничего не было известно, то прятали его, действительно, очень тщательно. Они смотрят на это, не отрывая взгляда, до тех пор, пока мальчишка не вскарабкивается на самое высокое дерево, спускаясь оттуда по нитям, обвязанным вокруг рук. Они впиваются в бледную кожу до синих полос, практически разрывая, но «змеёныш» даже не морщится. Его больше интересуют движения собственных рук, потому что один неверный жест - и он рухнет с высоты, после которой выжить точно не сможет. Так и происходит: неверное движение, еще одно и резкий рывок вниз. Масрур оказывается на месте первым, готовый поймать тельце, но необходимости в этом нет, потому что правая рука вся в крови, но именно на ней и висит ребенок. Синдбад подходит медленно. Неотрывно глядя, как «змееныш» сам распутывается из собственных пут, и только потом поднимает его на руки и несет в их комнату в гостинице. Масрур идет следом и отчетливо видит расстроенное детское лицо, положенное на сильное плечо будущего царя. Это смотрится удивительно мило. Синдбад в таком положении теряет последние росчерки подросткового возраста. Он выглядит намного старше собственных лет. Ему пришлось таким стать ради таких, как сам Масрур и «змеёныш». Это был его собственный выбор, и он не жалеет. Но Масруру почему-то совсем чуть-чуть жаль. Когда они приходят в комнату, он сразу оставляет их вдвоем. А Синдбад аккуратно отвязывает впившиеся в кожу окровавленные нити. - Тебе нужно, чтобы они были немного шире, тогда будет намного легче. - Их будет слишком видно. - Но тебе теперь и скрываться не нужно. Ты должен научится не убивать, а защищать. Понимаешь? Мальчик насупливает брови, терпит, пока руку прижигают каким-то раствором из склянки. Синдбад смотрит на хмурое детское личико и мягко говорит: - Ничего, оно сильно щиплет, но потом от ран не останется и следа. Зеленовато серые глаза смотрят на него в упор, а потом мальчик свободной рукой спускает свои черные штаны чуть ниже, чтобы они больше не открывали следы от швов и шрамы на светлой коже. Синдбад замолкает. И впрямь, на этом ребенке отметин столько, что он может казаться детищем ненормального ученого, а Синдбад тут ему про какие-то «царапины». Но это не значит, что их должно стать еще больше. Просто ему хочется, чтобы кутаться в длинные одежды было не обязательно, чтобы нечего было под ними прятать, но он уже опоздал, верно? То, что есть - уже не исправишь, но в его силах сделать так, чтобы новых шрамов больше не появлялось. В этот вечер он отдает «змеёнышу» его парные клинки и практически чувствует благодарный взгляд, упирающийся в собственную спину. Из ребенка, который был воспитан, как оружие, уже не получится непоседливой невинности. Ну и плевать. Синдбаду важно, чтобы этот малыш просто перестал скулить по ночам и дрожать от страха перед собственными кошмарами.