Если бы только я...

      — Питер? Эй! Приём, Земля вызывает!       Расфокусировавшись, он не сразу замечает смутно знакомый голос где-то над ухом, но вот намного более ощутимый тычок тупым концом карандаша в плечо всё-таки срабатывает, принудительно заставляя вернуться в действительность.       — ЭмДжей? — поднимает голову Питер, встречаясь с пытливым взглядом карих глаз напротив, и, хмыкнув, она небрежно затыкает карандаш за ухо, опершись на спинку придвинутого к его парте стула.       — Ну наконец-то! А то весь день как воды в рот набрал. Уже почти неделя прошла, появились какие-нибудь идеи?       Идеи?.. Подождите-ка секундочку…       — Только не говори, что забыл. Или тебя на этой стажировке в подвале держат сверхурочно? — заметив его округлившийся взгляд, ЭмДжей устало вздыхает. — А я предупреждала, что глобальные корпорации людям ничего хорошего не несут.       Питер виновато прикусывает губу.       Честно говоря, времени поразмышлять над совместным проектом у него действительно не было. Уж точно не в последние несколько дней, половина из которых прошла в стенах лабораторий в бесконечном круговороте боли, а другая — на вынужденном больничном в попытке скрыть ото всех… последствия. Ведь даже в редкие минуты иллюзорного спокойствия, лёжа на холодной медицинской кушетке или свернувшись калачиком под одеялом в собственной кровати, он, как ни старался, не мог выкинуть из головы последнее, что видел перед тем, как мир вокруг разорвался в клочки от жгучей боли, — дуло пистолета, плавно соскользнувшее с его лица, и издевательски безразличный взгляд.       Одно дело когда всё случается в патруле — Питер до сих пор помнит, как не раздумывая впервые вызвал огонь на себя, спасая гражданского, и множество других раз, когда дело доходило до стрельбы, да и супергеройские стычки в какой-то момент перестали внушать трепет перед перспективой быть подбитым чем-то похуже пуль. Вот только оказалось, что, будучи намертво пристёгнутым к креслу, не имея возможности ни дёрнуться в сторону, ни оказать сопротивление, когда ты не способен сделать буквально ничего, а на тебя направлено оружие, которое, ты знаешь, не промахнётся… ты по-настоящему вспоминаешь, что такое страх.       А затем тебя настигает боль. Ослепительно-пустая, и алая, и кромешно-чёрная одновременно, затмевающая всё вокруг, сжимая сознание до безумно пульсирующей точки, без малейшего шанса на избавление.       — ЭмДжей, я… — запинается он, чувствуя, как новая волна воспоминаний против воли захлёстывает мысли, а сердце всё более гулко стучит в груди, но вместо осуждения или привычного остроумного комментария ЭмДжей лишь качает головой и, немного помолчав, вдруг тихо добавляет:       — Слушай, я знаю, что у каждого свои проблемы и обстоятельства, и в твои лезть вовсе не пытаюсь, но… — глубоко вдохнув, словно собираясь с духом, она осторожно касается его руки, — ты в порядке?       Внезапно ощутив, словно все мысли в голове разом попадали с прежних мест, смешавшись в полнейшую кашу, Питер с изумлением поднимает взгляд, читая в её лице неприкрытое беспокойство, будто она действительно ощущает что-то тревожное, не видимое глазу, пусть и не в силах определить первопричину. Но стоит ему только открыть рот, как она, смутившись, отдёргивает руку, резко заинтересовавшись чем-то за окном.       — Кхм… Не то чтобы я переживала, — бормочет себе под нос ЭмДжей, спрятавшись за кудрявой чёлкой, спадающей на глаза, не замечая, как предательски краснеют кончики её ушей, — просто мы вроде бы как друзья, а друзьям свойственно спрашивать такое, а волноваться за совместные научные проекты уж тем более, так что…       — Спасибо, ЭмДжей. Правда.       — А? — оборвав поток оправданий на полуслове, она оборачивается только чтобы с изумлением увидеть Питера, неловко улыбающегося впервые за последние пару недель. Правда, поймав её взгляд, он мгновенно тушуется, внимательнейшим образом принимаясь разглядывать стену за её спиной.       — Я имел в виду… Ты ведь права, ну, типа… Прошла уже целая неделя и всё такое, а мы ещё даже не начали обсуждать наш проект, и… В общем, как насчёт совместного мозгового штурма?       — Что, прямо сейчас? — недоверчиво прищуривается она, точно пытаясь уловить какой-то подвох в происходящем. — И мир не разрушится, если ты сию секунду не сбежишь на свою стажировку? Ну, типа… как было с оркестром, и заседаниями интеллектуального клуба, и… примерно всегда?       — Мир точно разрушится, если даже идея Флэша в итоге окажется продуманнее нашей, — заговорщически понизив голос, заверяет её Питер. — А если мы уступим Неду и Бетти в общем зачёте, то ещё и продуем им желание, так что сейчас самое время.       — И всё-таки что-то ты скрываешь, — не сводя с него внимательного взгляда, бормочет себе под нос ЭмДжей и, выхватив из-за уха карандаш, раскрывает перед собой блокнот, с непроницаемым выражением лица добавив: — Однажды я тебя разгадаю, будь уверен, Питер.       Когда они заканчивают, уже вечереет. Кругом незаметно растворяется привычная суета, в коридоре смолкают последние отголоски учебного дня, а в классе остаются сидеть лишь они вдвоём. Поздние лучи заходящего солнца рассыпают последнюю пригоршню бликов по стенам, теряются среди тающих на окнах теней листвы, путаются в кудрях ЭмДжей, вспыхивая золотом на её щеке, когда она довольно улыбается, попадая в бумажный сугроб на верхушке мусорной корзины очередным скомканным черновиком.       Впервые за долгое время Питеру кажется, что пусть на короткое время, пускай хотя бы в пределах одной этой комнаты, но всё вдруг наладилось.       — Ты правда думаешь, что кто-то согласится? — недоверчиво приподнимает бровь ЭмДжей, когда они шагают бок о бок вдоль опустевшего школьного стадиона, пиная кроссовком гальку. — Я понимаю, ты типа под крылом у Старка и все дела, но просить Мстителей протестировать задумку двух школьников это уже что-то совсем за гранью фантастики.       — Спросить всё равно не помешает, — отзывается Питер, мысленно перебирая всех, кто в ближайшее время может повстречаться ему в Башне, — так что будем надеяться, что нам повезёт?       — Примерно как тебе сегодня повезло с метанием черновиков?       — Умей проигрывать! — со смехом уворачивается он от шутливого толчка локтём. — Мы ведь даже не соревновались ни за что конкретное!       Они останавливаются у полуприкрытых школьных ворот — дальше дорога уводит в разные стороны.       — Приз за попадание в мусорную корзину? Захватывающе, — ЭмДжей разворачивается к нему, слегка покачиваясь на пятках, и, немного помолчав, всё же даёт любопытству взять верх. — Что, например?       Стылый осенний воздух на мгновение перехватывает в груди перед прыжком в неизвестность.       — Например… проводить тебя домой?

***

      — Сегодня позже обычного, мистер Паркер, — делится наблюдением Пятница, приветственно подмигивая огоньками мастерской, когда о стол легонько цокает кружка, а Питер воодушевлённо плюхается в уже ставшее его собственным кресло. — Мистер Старк просил передать, что сегодня, вероятнее всего, будет занят до глубокой ночи. И если вы не найдёте печенье — как, собственно, и произошло, — то оно будет дожидаться вас на верхней полке в крайнем правом шкафу.       Едва не вдохнув кофе через нос, Питер недоумённо косится под потолок, откуда раздаётся короткий механический смешок.       — Последнее было от мисс Романофф, не переживайте так.       К тарелке с припрятанным печеньем действительно оказывается приложена небольшая записка от Наташи, сетующей на вездесущих и отчего-то вечно голодных коллег по команде, и, запихнув одно за щёку, Питер невольно вспоминает недавнюю встречу, пусть и случившуюся по вине не самых приятных обстоятельств правительственного масштаба. Однако за воспоминаниями о внезапном визите Наташи следуют и несколько более… мрачные картины того дня, и, отставив кофе в сторону, он сосредоточенно обращается к голографическому экрану перед собой.

***

      Тем поздним сентябрьским вечером он не сразу вернулся обратно к себе, заверив мистера Старка, что всё с ним в порядке и приступ удушающего кашля был вызван лишь ветром на высоте. В холодном полумраке верхних этажей ноги сами собой завели Питера в знакомую гостиную, словно бы её стены, точно крепость из подушек и одеял в далёком детстве, могли укрыть собой ото всех проблем разом, даже от самых-самых ужасных. И пусть стены, пожалуй, были самыми обыкновенными, но, самовнушение работало на ура, потому что, стоя на пороге гостиной, впервые за целый вечер он ощутил, как беспокойство, сдавливавшее грудь, хоть самую малость, но наконец ослабило свои тиски.       Однако стоило сделать лишь пару шагов внутрь, как Питер застыл на месте, уловив в разлитом по воздуху полумраке чей-то дрожащий вздох, сорвавшийся в приглушённый всхлип. Настороженно вглядываясь в тёмные очертания гостиной и еле слышно ступая вперёд, пару мгновений спустя он беспомощно замер перед кофейным столиком, с болезненно сжавшимся сердцем глядя на сгорбившийся в углу дивана знакомый силуэт.       — Наташа?       Отняв лицо от укутанных в плед коленей, она скользнула по Питеру усталым взглядом, и уголки её рта дёрнулись в слабой попытке изобразить некое подобие улыбки.       — А я-то думала, все уже спят, — тихо прошептала она, шмыгнув носом, и быстро утёрла ладонью мокрые щёки. — Вот уж не рассчитывала, что однажды ты застанешь меня… вот такой.       — Что-то случилось? — само собой вырвалось у Питера, тут же успевшего тысячу раз пожалеть, что он вообще заговорил. Ну конечно же случилось! И если сама стойкость в лице Наташи внезапно дала трещину, то проблема была явно значительней, чем можно было прикинуть на первый взгляд.       — Не стоит мне на тебя всё это сваливать, просто забудь, — отмахнулась было она, начав выпутываться из пледа, но Питер лишь упрямо скрестил руки на груди, не двинувшись с места, и, встретив его в мгновение посерьёзневший взгляд, Наташа со вздохом опустила голову и легонько похлопала по дивану возле себя.       — Случилось то, что я выжила, — невесело констатировала она, когда Питер присел рядом, — и теперь расплачиваюсь за это. Тони наверняка уже рассказал тебе, что было после второго Щелчка?       Питер кивнул. Мистер Старк в детали не вдавался, но в числе прочего всё-таки упомянул, что заточение в камне Души оставило на Наташе свой отпечаток. И пусть в гостиной было темно, но Питер не мог не заметить, насколько усталой она выглядела теперь.       — Я мало что помню. В одну секунду я была на поле битвы в Ваканде, а мгновение спустя… мир заволокло оранжевым, и во все стороны, куда ни взгляни, протянулась эта чёртова водная гладь, такая… безжизненная, и пустая, и бесконечная, — содрогнулась Наташа, сильнее натянув плед на плечи и опустошённо глядя куда-то перед собой. — Сначала я подумала, что умерла — потом уже мне объяснили, что так отчасти и произошло. Но что-то мне подсказывает, что даже смерть не настолько жестока, как это проклятое место.       Питер молча протянул ей вовремя оказавшуюся между ними коробку салфеток, и Наташа благодарно кивнула, вытащив одну и высморкавшись.       — Я просто шла куда глаза глядят, целую вечность, но всюду была одна лишь вода… а потом стали появляться они. Мои воспоминания. Я правда считала, что уже давным-давно разучилась бояться, что стала жёстче, что выстроила вокруг себя непробиваемую броню, но вот это… В моей жизни было много всякого, много страшных, жестоких моментов, и все они… были передо мной там. Возникая снова, и снова, и снова, куда бы я ни пошла, и все эти люди, все, кого я…       Содрогнувшись, Наташа зажмурилась и спрятала лицо в колени. Чувствуя себя абсолютно растерянным и не зная, как ещё её поддержать, Питер со всей осторожностью, на которую был способен, робко приобнял её, поглаживая по плечу.       — Теперь я вижу их. Даже когда не сплю, — сдавленно пробормотала Наташа в плед. — Внезапно, без предупреждения, ни с того ни с сего. Иногда мне кажется, что комнату из ниоткуда вот-вот затопит под потолок. А сегодня я увидела, как вместо другой, будущей меня… за Камень Души погиб Клинт. Извини, Питер, я правда не должна была…       Не выдержав, она снова всхлипнула, и, беспомощно ткнувшись виском ему в грудь, тихо заплакала.

***

      — Пятница, открой проект моего костюма, — просит Питер, и разложив перед собой на экране послойную модель паучьей маски, сосредоточенно хмурится, делая записи вокруг чертежей. Рядом, прижатый кофейной кружкой, лежит сделанный рукой ЭмДжей эскиз — изящный шлем, вроде мотоциклетного, с непрозрачным лицевым щитком.       Оба они хотели придумать что-то полезное. Создать проект, который не был бы экспериментом ради эксперимента, но оказался бы действительно полезен даже самым обычным людям, здесь и сейчас. И, прогоняя в голове одну идею за другой, Питер не мог раз за разом не возвращаться мыслями к тому, как всего несколько дней назад стал безмолвным свидетелем Наташиных слёз — острых, обагрённых кровью осколков её брони.       Предлагая ЭмДжей разработать шлем от панических атак, он при всём желании не имел права посвятить её в произошедшее между Мстителями и Таносом, но она подхватила идею без лишних слов, практически сразу подсунув ему последнюю сводку Всемирной организации здравоохранения об участившихся после космического вторжения случаях ПТСР.       Дело оставалось за воплощением.       Копаясь в слоях голографической электроники, Питер не без горечи припоминает, как его самого когда-то впервые накрыло панической волной — не от пережитого стресса, а всего лишь от обострившегося в особо загруженном патруле чутья, но именно тот вечер, когда он, вцепившись в натянутую на лицо маску, до утра проторчал на безлюдной крыше (а потом последовательно получил от переволновавшихся Мэй и мистера Старка), сегодня помог ему догадаться, что прямо в его собственном костюме заложено то, что они с ЭмДжей и пытались найти.       — Пятница, заканчивай впихивать данные в модель и отправляй мистеру Старку на рассмотрение, — заканчивая вторую (а может, уже и третью) по счёту кофейную кружку, бросает Питер, наскоро делая последние пометки в черновиках. Быть может, он и не до конца уверен, доводилось ли мистеру Старку лично сталкиваться с паническими атаками, но, зная о ситуации Наташи, подробный отчёт о сенсорном подавлении в паучьей маске и потенциале более широкого применения идеи как минимум должен его заинтересовать.       — Готово, — отзывается Пятница, и, выдохнув спустя, кажется, целую вечность, Питер наконец-то откидывается в кресле, устало потирая глаза.       Самое сложное теперь — добраться в кровать.       Когда он гасит лабораторию, на часах мерцает уже половина второго. Пустующие холлы Башни безмолвно утопают в безмятежном ночном полумраке, подсвечиваемые лишь огнями ночного Нью-Йорка по ту сторону панорамных окон, и Питер практически на автопилоте преодолевает весь путь до своей комнаты, не встретив ни единой живой души по дороге. Но когда до двери остаются считанные шаги, рука сама собой замирает в воздухе, не коснувшись замка, а сонливость разом улетучивается, потому что стены за углом коридора вдруг вспыхивают оранжевым, и раздаётся приглушённое шипение осыпающихся на пол искр.       — Спасибо, — доносится до него негромкий Наташин голос. — За медитацию и за короткий путь домой. За всё.       — Будем надеяться, что эффект вскоре проявится, — звучит в ответ, и не составляет большого труда догадаться, что из портала Наташа вышла в сопровождении мистера Стрэнджа.       Питер настороженно замирает, не решаясь толкнуть свою дверь, какой бы бесшумной та ни была, но мгновение спустя Наташа тихо скрывается в своей комнате, а шорох падающих искр сходит на нет, и он с облегчением утыкается лбом в дверной косяк. Как же некрасиво получилось бы, честное слово…       — Питер?       Чуть не подпрыгнув на месте от неожиданности, он резко оборачивается, пытаясь нашарить за своей спиной дверную ручку, напрочь позабыв о том, что двери полагается ещё и отпирать, и сталкивается лицом к лицу с глубоко озадаченным Стивеном Стрэнджем собственной персоной.       — Здрасьте! А я… я не подслушивал, просто мимо проходил. Вернее прохожу. Уже прошёл. А вы вообще сами тут одновременно оказались, вот и… получилось так.       Замок наконец тихо кликает, но момент безвозвратно упущен, и Питер, умолкнув, осторожно поднимает взгляд — чувствуя, как холодная дрожь вдруг пробирает с головы до ног, а в животе что-то болезненно скручивается, словно вот-вот стошнит.       Потому что впервые с того злополучного дня, как его угораздило загреметь в лаборатории, он вспоминает, как, толком не отойдя от транквилизатора, спутал одного доктора с другим — и к ужасу своему осознаёт, что, как бы у страха глаза ни были велики, сходство между ними определённо есть.       Пугающее, неочевидное, скрывающееся в самых незначительных чертах — но есть.       — Питер, всё в порядке? — профессионально окинув его пристальным взглядом, спрашивает мистер Стрэндж. — На тебе лица нет.       Тыльная сторона испещрённой шрамами ладони касается его лба, покрывшегося испариной, но Питер не находит сил ответить, словно загипнотизированный, пришпиленный к месту этими серо-голубыми глазами, пронизывающими насквозь даже в полумраке коридора.       Абсурдный, беспочвенный, совершенно нерациональный страх пускает свои трещины внутрь, безжалостно сжимая испуганно трепыхающееся в клетке из рёбер сердце, и в памяти одна за другой вспыхивают картины последних недель — каждая ночь, проведённая в лабораториях, и каждый день, проведённый в ожидании следующей такой же ночи, каждое безучастное слово и каждый собственный крик, бессильно срывающийся до хрипоты, солёные дорожки на щеках и металлический привкус во рту, кровь на белых халатах вокруг и бесконечный тихий звон стекла о сталь.       И боль.       Пылающая бездна, в которой невозможно коснуться края.       — Мне надо идти, извините. Мне правда пора, — практически шёпотом выдавливает из себя Питер, чувствуя, как темнеет в глазах, и, пошатнувшись, делает шаг назад, как за спасательную соломинку ухватившись за ручку двери.       Доктор ничего не отвечает — лишь, опустив протянутую руку, взволнованно смотрит, как Питер, почти не дыша, медленно, точно под прицелом, отступает за порог, прежде чем ещё раз тихо извиниться и наконец захлопнуть за собой дверь.       Этой ночью сны, сгущающиеся над Башней, окрашиваются багровым.