Poli-Am.

Итак, официально: Хэнк – козел. Он злоупотребляет своим положением регулярно: садится за руль поддатый, держит в ежовых рукавицах парочку информаторов-наркоманов, приглядывает за точками нелегального сбыта оружия и нет-нет да пропускает стаканчик с теми, кого долго и упорно (и часто — успешно) пытался засадить за решетку. Хэнк знает, что он не образцовый коп, но такой уж он есть: сварливый, матерый, местами жесткий, с дерьмовым саркастичным характером и внимательным пытливым взглядом, от которого на допросе подозреваемые исходят на говно и воду. Хэнк непозволительно мягкий только с сыном, но даже тут есть свое «но»: сына отобрали, и никакие его связи, ухищрения и ужимки вернуть собственного ребенка не помогают. Гребаное международное правило матери, чтоб его. Так или иначе, чуйка старого полицейского, как всегда, дает о себе знать не просто так. Хэнку хватило одного запроса в интернете, чтобы закопаться в информации об Аманде Стерн по самые уши. Вспоминая, с какой ненавистью Коннор Морган говорил об этой женщине – сжатые зубы, сверкающие глаза, искривленный рот, – и пролистывая ее послужной список, Хэнк вполне мог сделать вывод, что перед ним реинкарнация Геббельса в юбке. Аманда Стерн строила блестящую карьеру. У нее было несколько высших образований: педагогика, психология, социология и философия. Она говорила на куче языков, написала несколько международно признанных научных работ, преподавала в лучших университетах страны. Она разработала какую-то суперзаумную программу адаптации для сложных подростков и успешно ее практиковала: на сайте, подробно расписывающем ее методику, было несколько интервью и краткая биография почти всех ее воспитанников. Почти всех – потому что знакомых Хэнку близнецов не наблюдалось. Зато – кто бы мог подумать – была фотография с почти идентичным гэвиновскому ебальником, который, как сообщалось, «был глубоко заинтересован трудами миссис Стерн, сражен ее пламенеющей отвагой и тронут добрым, чутким сердцем». «Чуткое сердце» на внешний вид Аманды Стерн, чей портрет занимал треть сайта, явно не наложило отпечатков. Это была сухая, строгая женщина с недовольным лицом: узкий рот, набрякшие веки, ледяной взгляд. Хэнк подумал, что если такое выражение чувствительный Коннор видел каждый день, то не удивительно, что у пацана проблемы с нервами: такое табло кого хочешь в депрессию вгонит. Скромная приписка в самом низу страницы сообщала, что сейчас миссис Стерн не ведет активную педагогическую деятельность, предпочитая уединенную жизнь с семьей за лоном города. Хэнк листнул обратно, к списку воспитанников, и ухмыльнулся. Если он правильно посчитал, близнецы были последним проектом Аманды Стерн. Поговорить – и выведать – хотелось ой как сильно, но не было мотива. Смерть Патрисии Морган признали несчастным случаем: передоз в государственной лечебнице для наркоманов не был, к сожалению, кричащим делом – середина двадцатых, говна – лопатой ешь, не до того, – хоть крови местной администрации подпортил знатно. Ради интереса Хэнк подергал за ниточки... и узнал ничтожно мало: была зависима еще до рождения детей, жила на пособия, образования или семьи не имела. Обычная женщина с тяжелой судьбой. Но таких миллионы. Почему же именно близнецы попали под пронзительный взор Аманды Стерн? Любопытство жрало Хэнка с потрохами. У него было слишком много вопросов. Он тратит семь минут на звонок одному знакомому, который, спустя полчаса, достает ему прямой номер Стерн. За это Хэнк должен будет закрыть глаза на одну фуру, что через два дня въедет в город, и Андерсон считает это справедливой сделкой. Его наводчик предупреждает: – Она полицию не любит, – говорит он, – видимо, со своей игрой в Вольтера и Декарта где-то вляпалась и теперь носу не кажет из своего домишки. – Живет на широкую ногу? – интересуется Хэнк. Осведомитель фыркает. – Ни ты, ни я в жизни столько бабок не увидим, сколько прячет под матрасом Аманда Стерн. Хэнк, как вежливый человек, отправляет официальный запрос. Не будете ли Вы любезны… С глубоким почтением… И, для наживки – фамилию. Морган. Какой из двух – решайте сами. Лейтенант разберется потом. Аманда Стерн отвечает через сорок семь минут. Хэнк за это время успел сбросить уже два вызова от Фаулера, который вполне справедливо хочет поинтересоваться, где это носит его доблестных подчиненных. Эпитет «доблестный» Хэнк не применял к себе с двадцать девятого, поэтому честно отвечает, что таких не знает и идите, дорогой друг, в жопу, у меня стресс. Я вчера спасал мальчишку, пытавшегося утопиться в виски. Мне положено целое утро тишины. Мысли о Конноре Моргане… будоражат. Во-первых, он говнюк. Не такой, как его брат: хитрее, прозорливее, аккуратнее. Во-вторых, он полон противоречий: храбрый и дерзкий сегодня, он заикался и мямлил, как девственница, впервые увидевшая член, вчера. В-третьих, Хэнк искренне не понимает, как Коннор с его-то нервами может работать судмедэкспертом. Полицейскими не становятся просто так. Нужно закончить колледж, отслужить в армии, поступить в Полицейскую академию. У братьев Морганов явно была какая-то нездоровая привязанность друг к другу: как они преодолевали ее, пока старший получал бесконечное медицинское образование, а младший зубрил законы родной страны, Хэнк не представлял. Придется идти ковыряться в чужом личном деле. А это не совсем… этично. «Ну и похуй», – подумал Хэнк, и именно в этот момент Аманда подтвердила вызов. – Мистер Андерсон, – голос ее был так же высокомерен, как выражение постного лица. Где-то Хэнк это уже видел. – Чем могу быть полезна? Лейтенант прокашлялся и неосознанно, как на допросах, подался вперед. – Миссис Стерн, – сухо начал он, – я хотел бы побеседовать с Вами не в рамках расследования, а, скорее, как с выдающимся представителем своей сферы деятельности. Речь пойдет о близнецах Морганах и их матери, Патрисии Морган. Если мои данные верны, именно Вы курировали это семейство как социальный работник. Лицо Аманды дернулось. Потом она медленно кивнула. – Я надеялась, что услышу эту фамилию в других обстоятельствах, – процедила она. Хэнк едва сдержал усмешку. – Я расследую достаточно запутанное дело об… аудионаркотиках, – начал Андерсон издалека. Сплетать на ходу два, казалось бы, совершенно не связанных вопроса оказалось на удивление легко, и впервые Хэнк задумался о странной роли наркоты в жизни Морганов. – Пока тяжело сказать, откуда тянутся корни, поэтому приходится обращать свой взгляд в прошлое. Известны ли Вам обстоятельства смерти Патрисии Морган? Аманда коротко выдохнула. Ноздри ее раздулись. – Патрисия Морган была ничем не примечательной женщиной из семьи фермеров, – ответила она. – Она подсела на аудионаркотики еще в подростковом возрасте, перебралась в город, познакомилась с мужчиной, понесла. Ее зависимость преследовала ее всю жизнь, и, насколько мне известно, именно она стала причиной ее гибели. Вот и все, что я могу сказать. Хэнк покачал головой. – Особенность аудионаркотиков в том, что умереть от передоза ими очень сложно, – мягко возражает он, – человек должен находиться в состоянии крайнего истощения, чтобы его сердце или мозг не выдержали нагрузки. Аманда, к его внезапному удивлению, фыркает. – Мистер Андерсон, не мне Вам рассказывать, что творилось в лечебницах в середине двадцатых, – произносит она чуть презрительно, – даже если Патрисия Морган умерла от передоза героином, никто и никогда бы в этом не признался. А вскрытие проводить не стали, уж не могу сказать почему. Хэнк на мгновение завис. – А как Вы считаете, что стало причиной ее смерти? Аманда вдруг тоже подалась вперед, вперив внимательный взгляд в Андерсона. Ее тонкие брови чуть подрагивали. – Скажите, лейтенант Андерсон, – чуть задумчивым тоном начала она, – Вы упомянули, что разговор коснется Моргана. Вы знакомы с Ричардом? Хэнк мгновение помедлил, прикидывая линию поведения. Ему не нравилось, что инициативу в диалоге перехватили. – Ричард Морган мой коллега, – наконец ответил он. – Хороший полицейский с задатками. Аманда кивнула будто сама себе. – Рано или поздно Ричард должен был проявить себя, – произнесла она, – он всегда был на голову выше сверстников. Приятно знать, что он нашел свое место. – Вы не общаетесь? – тут же ухватился за возможность Хэнк. – Насколько я понял, Вы поддерживаете плотный контакт со своими воспитанниками. Нос Аманды едва заметно дернулся. – Я была вынуждена… прервать мои отношения с Ричардом, – холодно отчеканила она, – и в принципе прекратить мою педагогическую деятельность. Однако для меня было неожиданностью узнать, что он выбрал карьеру полицейского. Помнится, мы говорили о политике и науке. Что могло заставить его сделать такой выбор? И, ощущая какое-то злорадное ликование, Хэнк произнес имя, которое тщательно избегалось все утро. – Не могу знать. Но Коннор тоже служит, если Вам интересно. С каким-то сардоническим упоением Андерсон наблюдал, как на мгновение холодная маска Аманды треснула. – А, Коннор, – произнесла она так, словно у нее под носом что-то стухло, – конечно же. Следовало бы догадаться. Хэнк пошел в атаку. – Вы лестно отзываетесь о младшем близнеце, – заметил он, – но совершенно не упоминаете старшего. Ваши отношения были напряженными, не так ли? Аманда поджала губы, аккуратно подбирая слова. – Коннор был… не менее одаренным, чем его брат, – сказала она так медленно, как только могла, – но использовал свои дарования для другого. К сожалению, я поздно это поняла. Когда я только принимала их личные дела, одного из братьев характеризовали как замкнутого, расчетливого, агрессивного. Подумав, она добавила: – Я думала, это про младшего. Оказалось, не совсем. Хэнк немного растерялся. – Коннор с Ричардом не особо-то похожи, – возразил он. И сразу вспомнил щенячий взгляд старшего Моргана. Аманда на удивление гадко усмехнулась. – Ошибаетесь, лейтенант, – слегка торжествующе произнесла она, – они похожи гораздо больше, чем Вы думаете. Они умны. Недоверчивы. Неплохие стратеги. Они оба имеют друг над другом колоссальную власть, и оба используют ее совершенно интуитивно. Разница только в том, что Ричард не может поладить с окружающими людьми, а Коннор не может поладить с самим собой. Она откинулась на спинку кресла, на котором сидела, и сложила руки на коленях. Лицо ее омрачилось тенями воспоминаний о прошлом. Хэнк ждал. – Коннор был не в восторге, когда я появилась. Он сразу начал сопротивляться, – Аманда прикусила щеку, – Ричард был открыт к изменениям, Коннор же вцепился в их старую жизнь. Иногда я думаю, что была слишком строга к ним, – она прикрыла глаза, – но именно железная дисциплина помогает таким, как Коннор и Ричард, обрести контроль над собой. Когда я поняла, что со старшим братом мне не наладить контакт, я попробовала помочь ему другими… методами. Но для этого требовалось разделить его с братом – и именно в этот момент умерла их мать. Хэнк слушал так внимательно, как только мог. Аманда же будто все глубже погружалась в себя. – Это стало огромным ударом для Коннора. Он был необъяснимо привязан к Патрисии. Ричард же перенес утрату… стойко, – она чуть усмехнулась. – Я думаю, Коннор надеялся избавиться от меня, потому что Патрисия как раз начала экспериментальное лечение, и, вроде как, даже делала успехи, но тут случилась трагедия. И Коннор как с цепи сорвался. Андерсон подался еще вперед, чуть не сваливаясь с кресла. Сумо под ногами всхрапнул. – Он наделал глупостей и, как я поняла, впервые разругался с братом в пух и прах, – закончила Аманда, приоткрывая глаза, – и именно уже это было ударом для Ричарда. Примерно в то же время мне пришлось разорвать с ними контакт, и как сложилась их судьба дальше, мне неизвестно. Но, если Вы знакомы с обоими братьями, полагаю, они снова вместе. Досадно слышать. Хэнк чуть не подавился, вникнув в последнюю реплику. Аманда же не обратила никакого внимания на его сипение. – Это все, что мне известно о смерти Патрисии Морган. Близнецы болезненно, но преодолели это рубеж вместе. На тот момент они были детьми: сложными, трудными, но детьми. Хэнк фыркнул, понимая, что Аманда не расскажет больше. И тут Стерн произнесла фразу, от которой у Андерсона волосы на затылке встали дыбом. – Поэтому, если Вы подозреваете Коннора или Ричарда, Вы делаете это напрасно. Хэнк вытаращился на нее, напрочь забыв о томном и загадочном тоне разговора. – Почему я должен их подозревать?! Аманда выгнула бровь. – Ричард мать ненавидел и видел в ней корень всех проблем, в том числе и причину их с братом разлада, – пояснила она, – а Коннор был тем, кто мать регулярно навещал в лечебнице. Он думал, что я не знаю, но он провел с наркоманами времени больше, чем на своих занятиях по физике. Как вы это там называете? Она криво усмехнулась. – У одного есть мотив, а у второго нет алиби.

***

Коннор осушил третий пластиковый стаканчик и потянулся к четвертому. Кулер булькнул. Голова пульсировала, сушняк продолжал раздирать глотку. Участок за его спиной гудел как улей, но Коннору было насрать с высокой колокольни, что там такого интересного произошло: перед ним стояли другие задачи. Список был лаконичен. А) Не захлебнуться. Б) Незаметно просочиться в архив и каким-то чудом подкинуть плеер, не привлекая при этом внимания. Правда, если не справиться с первой задачей, как-то автоматически отпадала и вторая, но Коннор был готов идти до конца. Брат с серьезным лицом переговаривался с детективом Ридом, наклонившись к нему так близко, что их плечи касались. Коннор поймал себя на том, что как-то слишком пристально вглядывается в лицо собственного близнеца, пытаясь уловить на нем хоть какие-то признаки заинтересованности – романтической или сексуальной, – но Ричард оставался таким же постным, как и всегда, разве что чуть заметно хмурился. Коннор дернул носом. Может, лейтенант Андерсон ошибся, и вся эта чушь про странную связь между Ридом и Ричардом просто выдумка? Скорее всего, так и было. А потом Гэвин, криво усмехаясь, с силой хлопнул Ричарда по колену и… не получил в челюсть. Коннор аж рот открыл. Брат спокойно выпрямился, смахивая невидимую пылинку, и бросил на него выразительный взгляд. «Поторопись». Коннор закашлялся, привлекая ненужное внимание. Ричард едва не закатил глаза. Гэвин, будто бы вспомнив о существовании второго близнеца, удивленно повернулся к нему и выдал: – Что такое, мелкий, все вчерашнее аукается? Коннор злобно на него зыркнул – как получилось из-за слезящихся глаз – и, буквально протиснувшись между Ричардом и глумящимся Ридом, поспешил к выходу из участка. Вот только свернул к лестнице, едва вышел из опенспейса. Карточка доступа, ловко опущенная Ричардом ему в карман, приветливо пиликнула, пропуская его в архив. Пароль у брата был… тривиальный. Дата его – их – рождения. И его, Коннора, время. В архиве было чисто и почти стерильно. Улики и вещдоки сиротливо лежали на бесконечных полках, подписанные и пронумерованные, дожидающиеся, пока они будут использованы в качестве доказательства в очередном деле. Коннор тенью проскользнул между полок и завернул за угол, отсчитывая стеллажи: он не помнил номер и букву, но помнил, что на две полки выше должна лежать сгоревшая гирлянда и кусок окровавленного мыла, который невероятно развеселил детектива Рида в свое время. И, наконец, он нашел. Сразу несколько ячеек в стеллаже было отведено под вещдоки серийки, расследуемой седьмым участком. Помимо телефона, на которой звонили Мэлроу, барахла Маилза (Ричард сорок минут спорил, что следует завести отдельное дело об убийстве, а не записывать наркомана в «сопутствующие жертвы», пока его в весьма грубой форме не заткнул Хэнк) и остатков одежды Тодта, на которых, предположительно, должны были быть пятна тириума (кто ж знал, что он испаряется (Коннор знал)), соседние участки передали весь хлам, который сумели наскрести: бумажник, чей-то портфель со следами крови, один потрепанный кед и поводок, с которым обнаружили первую жертву (собаку так и не нашли). После взрыва кто-то добросердечный повесил в соседнюю ячейку их с Норт халаты, полностью забрызганные кровью. При одном взгляде на них у Коннора зазвенело в ушах. Он достал плеер на раскрытой ладони и вперился в него внимательным взглядом. И вот тут перед Морганом встала дилемма, которая мучала его похмельную голову с самого утра. Вообще-то, про плеер знали только он, Ричард, Гэвин и Хэнк. Когда Коннору придется писать отчет, ему придется объяснить, что спровоцировало взрыв. Соврать он не сможет: Норт была свидетелем, и, если их показания разойдутся, могут начать копать глубже. Самым разумным вариантом – они с Ричардом это бегло обсудили – было бы подкинуть плеер обратно в помещение морга, но вот незадача: его тщательно убрали и дезинфицировали после кишок Маилза, и, скорее всего, при уборке плеер нашли бы. Другим вариантом было засунуть плеер в карман халата. Глупо, самонадеянно, даже в какой-то степени романтично: надеяться, что прокатит и все спишут на раздолбайство сотрудников, находящихся в столь глубоком шоке, что не заметили столь важной детали. Но, опять же, что, если они составили полную опись предметов, находившихся в морге во время взрыва? Тогда внезапное появление плеера вызовет еще больше подозрений. И тут Коннора осенило. Подозрений… в чем? Он может вернуть плеер в открытую. И никто ему слова не скажет. – Это важная улика, Коннор, – сухо сказал брат, – возможно, с ее помощью мы можем выйти на преступника. «Это дешевая дрянь, которой я ширяюсь с семнадцати лет, – отчаянно хотел возразить Коннор, – и ты в упор не замечаешь, когда люди рядом обдолбаны в сопли! Тебе даже не узнать, сколько раз ей пользовались, если не сдать ее в специальную лабораторию за бешеную тучу бабок! Может, Маилз с ней на горшок ходил, и как тебе поможет эта информация?!» Коннор Морган, так-то, не думал о расследовании. Коннор Морган думал, как не спалиться. Его нервное, немного дерганное поведение имело один приятный бонус: мало кто воспринимал его всерьез. И иногда – редко, но все же, – Коннор этим пользовался. Коннор... не любил привлекать внимание. И Коннор капитально обосрался, когда взорвал труп. Этого уже не скрыть. Но он вполне мог списать тот факт, что он утащил плеер с места преступления, на состояние шока или полной дезориентации, и просто написать дополнительную объяснительную. Вероятность того, что плеер окажется новым, чтобы проследить все случаи его использования, ничтожно мала. И Ричард ничего не заподозрит. И Гэвин. И Хэнк. Коннора, так-то, не в чем подозревать. Никто из них даже не догадывается, что он торчит. Но его гребаная тревожность накрутила ситуацию до предела, – рука смертельно чесалась уже минут семь, и только невероятным волевым усилием он заставлял себя сдерживаться, – и теперь он глубоко дышал, успокаиваясь. Спокойно. Он выпрямился, собираясь отойти от стеллажа. Сунул руку в карман. И только тут заметил за своей спиной тень. Лейтенант Хэнк Андерсон, скрестив руки на груди, внимательно наблюдал, как на сером лице Коннора Моргана проступает паника. Потом Хэнк усмехнулся. – Итак, – хрипло начал он, – полагаю, ты чувствуешь себя вполне бодро, раз мы с тобой сталкиваемся с самого утра в таком занятном месте. Объяснишь мне, чем тебя заинтересовали улики, а, Коннор? Коннор молчал, судорожно пытаясь втянуть воздух. Руки дрожали. Хэнк буквально просканировал его взглядом. – Вижу, ты нервничаешь, – сказал он, – полагаю, это частично из-за вчерашнего эпизода. Уверяю тебя, все в порядке: подъездную дорожку я отмыл, а Сумо был даже рад гостям. Так что не парься, парень, и дыши. Коннор медленно выдохнул через сжатые зубы. Его заметно тряхнуло. Хэнк качнул головой. – Вот и славно. А теперь, Коннор, не мог бы ты объяснить, что такого ты прячешь в своем кармане? Моргану показалось, что у него в глазах потемнело. Пронзительный взор Хэнка буквально проделывал в нем дыру. Сердце отчаянно колотилось. Холодный пот побежал по спине, в висках застучало. Коннор шумно сглотнул. Андерсон сделал шаг вперед. Коннор вжался спиной в шкафчики. – Спокойно, – негромко сказал Хэнк, – никто не собирается причинять тебе вред. Я просто хочу поговорить. Он сделал еще один шаг, и Морган с трудом удержался от того, чтобы зажмуриться. – Видишь ли, – начал Хэнк, – мне кое-что долгое время не давало покоя. Во всем этом дерьме замешаны аудионаркотики. Мэлроу погибла из-за них. Беднягу Тодта разорвало пополам. Первая жертва тоже скончалась не от сосульки с крыши посреди июля. А вот Маилз буквально лопнул сам по себе. Не находишь это странным? Хэнк теперь стоял так близко, что Коннор мог ощущать жар его тела. Ноги предательски задрожали. – И тогда я позвонил этой девочке, Норт, и задал пару вопросов. И она освежила мою память: оказывается, в тот вечер ты имел почти прямой доступ к одной весьма занимательной вещице, которая, я почти уверен, сейчас и лежит в твоем кармане. Коннор судорожно выдохнул и опустил голову. Хэнк, с высоты его роста, сверлил его взглядом. – Как у тебя оказался плеер, Коннор? Дрожащей рукой Морган медленно достал плеер из кармана. Хэнк удовлетворенно хмыкнул. – Случайно, – на выдохе прохрипел Коннор, – я не хотел… Хэнк подошел совсем вплотную. Он наклонился к уху Коннора. – Почему же ты не вернул его сразу, Морган? Коннор подавился воздухом. Его тело трясло, как в лихорадке. – Ричард, – промямлил он первое, что пришло в голову, – я не хотел его подставлять. Фаулер… Ричард бы был в плохом свете, и я… Рука Андерсона опустилась на макушку Коннора и с силой потянула. Тот запрокинул голову, встречаясь с холодными, жестокими, светлыми глазами. Его парализовало. – Нет, Коннор, – спокойно произнес Хэнк, – ты не вернул плеер потому, что ты гребаный наркоман, сидящий на аудионаркоте со времен смерти своей матери. Не надо мне врать. Андерсон с такой силой толкнул Коннора в стеллаж, что у того выбило дыхание из легких. Хэнк прижал его, не давая возможности даже дернуться. – Ты можешь наебать своего доверчивого братца, смотрящего тебе в рот, – вкрадчиво произнес он, – или идиота Рида, отказывающегося воспринимать реальность дальше своего носа, но не меня. Я коп, Коннор, и весьма неплохой. И теперь, когда я буду задавать вопросы, ты будешь отвечать мне правду. Тебе понятно? Сглотнув слезы, Коннор кивнул. Хэнк чуть отстранился, отступая, и тут же схватил его за предплечье. Ощупав выступающие вены, он хмыкнул, подтверждая свою догадку. Потом он отошел окончательно. Захлебнувшись воздухом, Коннор сполз на пол, громко дыша. Хэнк смотрел на него с легким любопытством. Потом присел на корточки. – Дыши по счету, – сказал он, – на «раз» – вдох, на «два» – задержать дыхание, «три» – выдох. Давай-давай. Раз – и… Вот так, парень, приходи в себя. У нас с тобой сегодня будет очень долгий и очень серьезный разговор. И ты даже не представляешь, как у меня яйца сводит от любопытства. И, вопреки только что пережитому ужасу, Коннор слабо хихикнул.