Хэнк даже сам себе не мог объяснить, откуда родился такой план.
Он крутил-вертел детали головоломки, как кубик Рубика, складывая и примеряя их друг к другу, пока не пришел к занимательному выводу: либо братья Морганы связаны с наркокартелем, либо один из них наркоман. Вся эта мутотень с Патрисией Морган, Амандой, клиникой для наркоманов, аудионаркотиками, о которых братья знали чересчур много, все это давало наводку: что-то тут нечисто. Ричард меньше всего подходил на роль зависимого, а Коннор же, наоборот, вписывался, как авторская саркастичная ремарка в пьесе девятнадцатого века: емко и по существу. Оставалось только проверить.
Коннор
раскололся на первой же секунде, одним своим посеревшим лицом выдав себя с потрохами. За пацана было даже обидно.
И, разумеется, поковырявшись в его личном деле – нарушение минимум трех правил, еще один выговор и лишение премии пожизненно, – Андерсон нашел его слишком… безликим. Скучным. Искусственным.
Подделка.
Но, вообще-то, Хэнка разбирал смех.
Как он, тот, кто построил карьеру в отделе борьбы с наркотой, мог не заметить этого говнюка у себя под носом? Как Ричард Морган, которого передергивало от одного упоминания об аудионаркотиках, начисто игнорировал зависимость своего брата? Как Гэвин Рид, который, вообще-то, третье лицо, наблюдательное и беспристрастное, просто упустил этот факт: что их судмед откровенно ширяется? Немыслимо.
Если Фаулер когда-нибудь об этом узнает, он будет вправе потребовать все три значка на стол. Просто охренеть.
Хэнк Андерсон, скрестив руки, терпеливо ждал, подпирая собой стену. Торопиться ему было некуда. Коннор Морган, согнувшись в три погибели, блевал в мусорное ведро, отчаянно всхлипывая. Но Хэнку было насрать. Почти насрать.
В нем боролись два противоречивых чувства: он узнавал в этой сгорбленной, сотрясаемой судорогами спине своего неловкого, обворожительного, слегка пришибленного судмеда, но вместе с тем и видел прожжённого ублюдка, мастерски водившего всех за нос.
Хэнк ненавидел наркоманов. И, получается, Хэнк ненавидел Коннора?
Не совсем правда, но смотреть пацану в глаза не хотелось. И в принципе видеть его тоже не особо хотелось.
Вместе с тем его пробирало на жалость, когда Коннор в очередной раз закашливался.
– И часто у тебя так? – спросил Хэнк чисто из вежливости, когда парень в очередной раз со стоном отстранился от ведра.
– Я… нервничаю, – прохрипел Коннор, утирая тыльной стороной руки рот, – и алкогольное отравление.
Хэнк переступил с ноги на ногу.
– Тебя били в детстве? Брат? Мать? Отец? – он вдруг замялся. – У тебя вообще был отец?
Коннор мотнул головой, одновременно как-то сжимаясь, будто от удара.
– Вы будете меня допрашивать, верно? – обреченно спросил он и тяжко, по-собачьи вздохнул.
Хэнк хмыкнул, слегка неловко переминаясь с ноги на ногу.
– Я ненавижу, когда врут, Коннор, – откровенно поделился он, – а ты – ебаный лжец. Ты прикидываешься мягким, добрым, чуть дерганым невротиком, но самом деле ты одна из самых манипулятивных сволочей, каких я только встречал, – а я был женат, Коннор!.. – Хэнк прокашлялся, понимая, что его несет не туда. – Но меня не интересует, сколько и как ты употребляешь. Меня интересует только то, как ты умудрился обвести стольких людей вокруг пальца. И ты мне ответишь, усек?
Коннор внезапно истерично хихикнул.
– А то что? – у парня все-таки были яйца. Маленькие, сморщенные, но яйца. Хэнк даже улыбнулся.
– А то я заложу тебя твоему брату и подниму файлы, где ты проходил медицинское обследование, которое не должно было допустить тебя до Полицейской академии, – Хэнк откровенно наслаждался их пикировками, – кому ты заплатил, Коннор?
Парень снова дернулся. В слабом свете ламп накаливания Хэнк видел, как нездорово блестит его кожа.
– Друзьям Аманды, – наконец ответил он, – они все…в дерьме. Им не надо было, чтобы всплывал тот факт, что я… торчу. Иначе бы их накрыл большой медный таз, который бы достал и Аманду. А она убьет любого, кто замарает ее имя, – Коннор слабо ухмыльнулся, и Хэнк искренне восхитился засранцем. Ловкий, юркий, умный. В его вкусе. – Но вы не заложите меня Ричарду.
– С чего бы это?
– Потому что я пойду и вскроюсь в ближайшей подворотне, – парень поднял на него доверчивые, немного дикие глаза, – и тогда мой брат окончательно потеряет связь с реальностью, убьет детектива Рида и сядет на очень долго. А Вас будет мучить совесть, – Коннор на мгновение замялся, – будет же?
Хэнк намеренно небрежно пожал плечами, потешаясь, когда на лице судмеда мелькнуло ошарашенное выражение.
– Ты не в той позиции, чтобы шантажировать меня, Коннор, – сказал Хэнк, – твоя карьера, твое доброе имя и твои, упаси Боже, отношения с братом меня вообще не волнуют. У тебя нет рычагов давления на меня, поэтому единственное, что тебе остается, – внимательно меня слушать и не рыпаться. Ясно?
Коннор судорожно выдохнул, растирая лицо руками. Видимо, осознавал, в какую жопу вляпался.
– Что Вы хотите знать? – тихо и как-то отчаянно спросил он.
Хэнк сканировал его долгим, внимательным взглядом.
– Твоя мать. Напряги извилины и вспомни все, что ты тогда видел и слышал в лечебнице, и внятно изложи мне, – он проигнорировал шокированное лицо Коннора, явно ожидавшего допроса с пристрастием. – Я хочу знать, по каким каналам ты достаешь эту дрянь и как они могут быть связаны с нашими жертвами. А еще ты мне расскажешь, как ты все это время умудрялся наебывать своего братца, и назовешь хоть одну внятную причину, по которой я не должен сейчас же настучать на тебя в службу наркоконтроля и не сдать тебя злобным дяденькам в белых халатах. Задача ясна?
Коннор пришибленно кивнул, задумчиво расчесывая себе руку. Хэнк не выдержал и выписал ему подзатыльник.
– И еще кое-что, Коннор, – добавил Хэнк, когда парень перестал обиженно пищать, – если я хоть раз увижу тебя под кайфом, я не посмотрю, что ты взрослый и самодостаточный мужик, – я
сломаю тебе обе ноги. Ты меня понял, Коннор Морган?
– Да, – прошептал Коннор.
– Я не слышу.
– Да,
сэр, – чуть громче проговорил Морган, и на лице его Хэнк прочитал отчетливое желание вскрыть собственные вены чайной ложкой.
«Не в этой жизни, пацан», – хмыкнул про себя лейтенант Андерсон.
Он протянул руку.
– Плеер, – потребовал Хэнк. Коннор покорно отдал ему устройство. – Он остается здесь. Скажу Фаулеру, что сам положил его в хранилище тем вечером, когда вы с Манфред взорвали этот несчастный трупешник. Камеры никто смотреть не будет, не до того сейчас.
Коннор смотрел на него большими глазами, а потом закусил губу.
– Ричард знает, что плеер у меня. Как я объясню?..
– Придумай что-нибудь, Морган, – резко одернул его Хэнк, – по этой части ты же у нас мастер, верно?
Парень вдруг дернулся как-то совсем нездорово, будто от судороги, и на мгновение зажмурился. Хэнк замер. Переборщил? Сделал больно?
Вообще-то не этого он хотел.
– Да, лейтенант, – покорно пробормотал Морган, мужественно сцепляя зубы. Потом громко выдохнул. Успокоился.
– Вот и хорошо, – Хэнк, наконец, двинулся в сторону двери, – вечером жду от тебя связного и захватывающего рассказа. Не забудь отпроситься у своей няньки.
И, все еще слегка хмурящийся от странного ощущения, будто только что собственноручно подписал себе приговор, Хэнк отправился наверх.
***
В итоге они огребли втроем.
Фаулер медленно, с чувством, зачитывал статью построчно, делая паузу в самых выразительных местах и пытаясь испепелить то Гэвина, то Хэнка (оба огнеупорные) взглядом. Ричарда же, который был в режиме самовоспламенения, он старательно игнорировал, потому что серьезно опасался детонации в своем собственном кабинете со стеклянными стенами, которые потом придется оттирать. От чего: от морального дерьма Рида, от проспиртованной душонки Хэнка или от ошметков гордости Ричарда – еще было неизвестно, но клининг приходил раз в два дня, а сам Джеффри в уборщицы не нанимался.
Игнорировать, однако, получалось херово, потому что будто проглотивший палку Морган монотонно повторял «Это ошибка, капитан. Эти данные не должны были попасть в руки прессы» раз в пару минут, портя спектакль Фаулера своими комментариями.
На Хэнка же с Гэвином нравоучения не производили должного впечатления от слова «совсем», если верить их абсолютно стеклянным глазам и полному отсутствию интереса на лицах; впрочем, Андерсон периодически задумчиво почесывал бровь, и это жест, знакомый Фаулеру еще со времен Академии, вселял надежду: это был жест того старого, собранного, профессионального Хэнка, которым в Управлении гордились и любили.
– «В последнее время профессиональная деятельность лейтенанта Андерсона вызывает множество вопросов», – читал Джеффри, – «однако еще большему сомнению подлежит грубая, нередко жестокая манера детектива Гэвина Рида вести дело. Темной лошадкой этого трио остается детектив Ричард Морган, которого в узких кругах называют «гончей»: безжалостный, стремительный, практически беспринципный». И как это понимать? – Фаулер отложил статью. – Вы хоть осознаете, что канал Манфреда читает не только весь Детройт, но половина Америки?
– Повторяю, капитан: это ошибка. Данных о нашем деле не было в еженедельном….
– Мало ли что читают. Я вот не читаю.
– Ну, обосрались, с кем не бывает. Че кипятишься-то?
Фаулер заскрипел зубами.
– Я кипячусь, – процедил он, – потому что за два месяца у нас новая жертва, сопутствующий труп и никаких, мать его, версий. А вы над этим делом торчите втроем.
Даже Ричард заткнулся.
– Я кипячусь, – продолжал рычать Фаулер, – потому что у меня на завтрашний брифинг были забиты места еще сегодня в десять утра, а обычно конференц-зал полупустой.
Гэвин втянул голову в плечи.
– Я в ярости, – проорал капитан, – потому что в условиях, в которых вам следует приложить все усилия и работать, как подобает взрослым людям, вы собачитесь и не можете засунуть свое чрезмерное эго себе в жопу – и я говорю про всех троих!!!
Они молчали, не зная, что сказать. Фаулер встал и прошелся по кабинету.
– Если вы, блять, не понимаете, – тяжело дыша, проговорил он, – я вам объясню. У вас есть три дня, чтобы предоставить мне версию. Три дня я смогу сдерживать тот поток дерьма, который сейчас на вас, всех троих, прольется, и из которого вы никогда не выберетесь: СМИ ничего не забывают. Через три дня встанет вопрос не только о вашей профессиональной пригодности, но и о простой, блять, истине: а что вообще в наш век может полиция, если лучшие ее кадры банально, блять, не могут договориться?!
Фаулер в сердцах треснул кулаком по столу и замер, пытаясь совладать с собой.
Его подчиненные мрачно молчали.
– Убирайтесь, – наконец сказал капитан, – мне еще нужно найти крысу, которая слила информацию. Никто, кстати, не видел эту новенькую, Норт Манфред?
И дверь за их спинами звучно хлопнула.
***
Коннору не хватало воздуха.
Он оттянул ворот майки, жадно хватая ртом кислород, и еще раз стер рукой пот. Не помогло. Все тело покрылось испариной, липкой и холодной, будто пленкой. Тело неимоверно чесалось.
Его
колотило. Руку, разодранную до мяса, прошивала судорога. Ноги предательски дрожали.
Он облажался. Так крупно облажался.
Хэнк знает.
Хэнк его ненавидит.
И
Ричард узнает.
Коннор попытался вдохнуть и зажмурился.
Горло сжималось от одной мысли, как брат посмотрит. Что скажет.
Нет. Нет, этого не может быть.
Почему Хэнк?! Почему из всех возможных людей на планете именно
Хэнк?!
В висках шумело. Он шкрябал по коже короткими ногтями, силясь унять зуд, но это не помогало. Сотни маленьких насекомых бегали по нему, как по плацдарму, и Коннор
чесал, чесал, чесал, пока кожа не стала красной и не покрылась розовыми хлопьями, которых было больно касаться. Но зуд не проходил.
Он был
под кожей.
Он такой идиот. Он такой бесполезный. Он жалок, как и говорила Аманда. Слабак. Ничтожество. Омерзительное, гадкое существо. И теперь все об этом узнают.
Желудок крутило, и Коннор часто сглатывал слюну, напоминая себе дышать. Раз и два – вдох и выдох. Раз – два. Раз…
Держаться.
Успокоиться.
Блять, они все знают.
Успокоиться.
Когда приступ отступил, Коннор сбежал в морг. Тихо, по стенке, на подкашивающихся ногах он ввалился в темное и холодное помещение, наконец-то вдохнув полной грудью. Голова закружилась, и он сполз на пол.
Спокойно.
Хэнк еще ничего не рассказал, и, может, не расскажет. От того, как Андерсон смотрел на него, –
как на мусор, – было больно. Но он сам виноват. Во всем виноват только он.
Спокойно.
Он сможет что-нибудь придумать. У него всегда получалось.
Да, он бездарный. Да, он намного, намного хуже, чем брат. Да, теперь Хэнк Андерсон даже близко к нему по доброй воле не подойдет, потому что он знает – знает – о том, что Коннор слабак. Ему теперь противно.
Даже самому Моргану противно, а что уж говорить про Хэнка?
Ричард. Ричард его убьет.
Спокойно.
Коннор… Коннор может что-нибудь предпринять. Может. Выход есть всегда: он победил Аманду, победит и здесь. Надо только успокоиться – и что-нибудь придумать.
Спокойно.
Дышать получалось все лучше, и Коннор тихонько поднялся на ноги. Подошел к столу. Разблокировал компьютер.
Все постепенно. Сначала сделать то, что требуется: объяснительная. Вечером поговорить с Хэнком. Ему будет противно. Что он скажет.
Господи, Хэнк его
ненавидит. Господи.
Спокойно.
Он машинально открыл почту, пробежался по входящим и замер, увидел ник, который старательно игнорировал последние несколько дней.
«Видел статью. Что ж, твой братец капитально обосрался».
Коннор дернулся, ощутив привычную вспышку злости, когда кто-то говорил гадости о Ричарде. Открыл новости, пробежался глазами. Сжал зубы.
«Твой тоже».
Ответ пришел моментально.
«Им конец, если что-то не предпринять. И ты это прекрасно понимаешь».
«Есть идеи?»
«Даже лучше. Через два часа у меня. Один. Нужно поболтать. Адрес скину».
Коннор гулко сглотнул. Голова начинала болеть.
Ему нужно было что-то делать. Хоть что-то, чтобы не сойти с ума.
И
Камски предлагал план.
