Poli-Am.

В машине Коннор был тихим. Неестественно тихим. Хэнку не нравилось, как он дышал: поверхностно и почти бесшумно. Руку Морган держал на весу, обмотав ее своим шарфом; кровь медленно пропитывала бинты и шерсть, капала на джинсы парня. Он не обращал на это внимания. Коннор молчал. Бледное, покрытое испариной лицо было мертвенно спокойным, полуприкрытые глаза подернулись сонной дымкой. Обыкновенно Коннор был самим движением: все время дергался, суетился, чесался, а сейчас же он будто бесконечно устал от одного только вида за окном. Хэнку категорически не нравилось это смиренное спокойствие. Он прокашлялся. — Хватит ворон считать, — чуть более грубовато, чем хотел, сказал он. Нахмурился. — В смысле, разговаривай со мной, чтобы я знал, что ты там не окочурился еще. Коннор с минуту молчал. — Вы угрожали ему открывашкой, — пробормотал он, — я никак не могу забыть, как он на Вас посмотрел. Ему было страшно. Хэнк, полностью сосредоточенный на дороге — вечерело, на заснеженной трассе образовывалась пробка и Андерсон всеми силами пытался ее объехать — даже на мгновение растерялся. — О чем ты? — Оуэн, — уточнил Коннор все тем же бесцветным голосом, — Вы сильно напугали его. Хэнк нахмурился. — Если ты по какой-то причине не заметил, на это и был расчет: напугать так, чтобы он в штаны навалил. — И у Вас получилось, — тихо ответил Коннор, — он думал, Вы его убьете. Хэнку скривился. Что-то натянутое, ломкое чувствовалось в словах Коннора, какая-то очень нехорошая мысль, зревшая у него в голове. Хэнк плохо знал парня, но был почти уверен: тот замкнулся в себе потому, что тоже был напуган, – и отнюдь не потерей крови. Андерсон прочистил горло. — И ты, я так полагаю, думал также. Слушай, — слегка неловко начал он, — я не тот, кто играючи причиняет вред. Рид вот, например, может, правда, последние полгода он чуток присмирел после угрозы отобрать значок, — но я никогда не издевался над людьми просто так. Припугнуть могу, конечно, но зайти дальше… Коннор шумно выдохнул. — Над людьми, — тихо резюмировал он, — но Оуэн не был человеком в Ваших глазах. Он наркоман. Мне Вы угрожали сломать ноги, — добавил Коннор, — ведь я такой же дефектный, как он. — Коннор, — перебил эти пессимистичные рассуждения Хэнк, — есть большая разница между тобой, придурком, и дилером, подсаживающим на это дерьмо и распространяющим его среди других людей. Для наркомана ты вполне безобидный, только вредный и упрямый, как трехлетка. Коннор молчал. — К тому же, — продолжил Андерсон, — твою «жуткую тайну» я держу в секрете, хотя меня откровенно мучает совесть. Так что мы команда, — он решил пошутить, — хреновая, но команда. Коннор медленно к нему повернулся. Аккуратно обнажил руки по локоть. — Я, мистер Андерсон, в другой команде, — как-то обреченно обронил он, — слишком много лет в другой команде, — и замолчал до конца поездки. В пробку они все-таки встряли, поэтому к клинике – трехэтажное здание с неоновыми буквами на крыше и прозрачным фойе, – они подъехали уже в сумерках. Коннор то ли задремал, то ли отрубился, – он вздрогнул, когда машина остановилась, и рассеянно завертел головой. На лице его лежали глубокие тени. Из машины Морган вылез сам, но тут же принялся оседать на землю. Хэнк схватил его за здоровую руку и перекинул ее через плечо. — Ох, — промямлил Коннор, — спасибо. — Идти сможешь? Идти Коннор мог, но медленно, как черепаха. Он дышал через рот и облизывал обветренные губы, спотыкался через каждые пару шагов и путался в полах собственного пальто. Хэнк надивиться не мог на свое терпение: хотелось подхватить парня и дотащить до врача силком, но Андерсон смиренно ковылял рядом, слушая сбивающееся дыхание судмеда. В приемной пахло больницей и чем-то сладким. Коннор, окончательно выбившийся из сил, присел на скамейку, прислонился к стене и прикрыл глаза, предоставляя Хэнку возможность разбираться с проблемами самостоятельно. Андерсон выругался. — Чтоб тебя, Морган, — ворчал он, приближаясь к стойке. Девушка с сиреневыми волосами на ресепшене что-то смотрела на смартфоне. — Э, прошу прощения, тут такое дело… Девушка вскинула голову, и Хэнк споткнулся на полуслове: зрачки в голубых глазах были просто огромны. Сразу стало понятно, откуда появился сладковатый запах — старый добрый мефедрон никуда не делся даже в тридцатые. Хэнк едва успел сдержать свой поток раздражения, когда девушка ему улыбнулась. Брекеты у нее были с сиреневыми резиночками. — К кому Вы записаны? — Эээ… так, — Хэнк судорожно соображал, — у нас… колотая рана по неосторожности. Нужен кто-то, кто зашьет ее и не будет болтать лишнего. Прозвучало так, будто это сам Хэнк на досуге тыкает в людей чем-то острым. Судя по лицу девушки, она подумала о чем-то похожем. — Короче, смотрите сами, — Хэнк отодвинулся в сторону, открывая вид на полуобморочного Коннора. Тот, поняв, что у Андерсона коммуникация не задалась, совершил героическое усилие и подал голос. — Риверо, — хрипло пробулькал он. Кровь окончательно пропитала шарф и звонкой капелью разбивалась о кафель. — Мне нужно попасть к доктору Риверо. На… особых условиях. Пару секунд девушка что-то соображала, а потом наклонилась к проекции монитора. — Что же Вы не сказали, что у вас запланирован визит к остеопату, — весело прочирикала она, — вот, вижу запись. Мистер… — она повернулась к Хэнку, и тот растерялся. — Андерсон, — ляпнул он. Тут же исправился. — В смысле, Морган. Он Морган, не я. Я Андерсон. — Какая страховая у мистера Андерсона-Моргана? — ничуть не смутившись, уточнила девушка. Похоже, в ее состоянии ей вообще было наплевать, что происходит. Как, судя по пустующему холлу, и множеству остальных в этой больнице. Стоило проверить, кто этот притон финансирует. Хэнк повернулся к Моргану, но тот старательно развязывал жгут одной рукой — кровавая капель застучала по кафелю бодрее — и Андерсон снова остался один на один с бюрократической машиной. — Вообще, — сказал он, помявшись, — ему бы это… без страховой пройти. Чтоб ни единая душа не знала. Девушка приняла самый укоризненный вид, на который, видимо, была способна. — Даже визиты к остеопату, — она снова взглянула на Коннора, — особенно срочные визиты к остеопату согласовываются. Я не могу пропустить вас без страховки. Меня накажут. Хэнк раздраженно закатил глаза. — Если вы не видите, ему плохо, — он ткнул пальцем в Коннора, — и будет еще хуже. Мы можем заплатить, если нужно. — Заплатите, — упрямо сопротивлялась девушка, — страховой. Ему нужна хотя бы государственная страховка, иначе ни одно лечебное заведение его не примет. Правила есть правила, не я их придумала, но я обязана их соблюдать. Мы, — она обвела глазами фойе, — не можем привлекать к себе внимание столь вопиющим нарушением. Прием всегда оплачивается страховой, а вот дополнительные услуги — отдельно. Хэнк медленно, мучительно соображал. Коннор за его спиной закашлялся. Выглядел он совсем плохо. Хэнк покачал головой. — А по моей страховке он пройти может? У меня рабочая, от полицейского Департамента. — Он член Вашей семьи? Если страховка расширенная, тогда может. Хэнк стиснул зубы. — Типа…того. Он мой... п- п- — Хэнк мог сказать все, что угодно. Племянник. Пасынок. Перитонитный аппендикс, в конце концов. — Помолвлены мы, — с кислой миной закончил он. Со скамейки раздался полу-придушенный писк. Девушка, не обращая на него внимания, выразительно выгнула бровь. — Поздравляю, — сухо произнесла она. — Вы успели подать заявление на включение нового члена семьи в страховку? Хэнк посмотрел на нее почти возмущенно. — Да как-то не до того было, решили все буквально пять минут назад, — он повернулся к Коннору и отметил, что, несмотря на колоссальную потерю крови, тот почему-то красный, как кирпич, — а вы можете это сделать тут, у себя? Девушка задумалась, но, судя по хитрому блеску глаз, только сделала вид. — Возможно, — сказала она почти кокетливо, — если у пациента срочное обращение, я могу кое-что сделать. Но, во-первых, потом Вам нужно будет согласовать все вопросы со своим страховым агентом, а во-вторых, — она чуть ли не облизывалась, — эта услуга оплачивается отдельно. Вообще-то, Хэнк копил на отпуск. Он вздохнул. — Сколько? Девушка называла сумму, и Хэнк чуть не прилег рядом с Морганом. — Да вы что, охренели совсем?! — У Вас там мистер Андерсон-Морган что-то подозрительно синий, — невинно заметила девушка, — так что, оформляем? Хэнк, еще раз скосив глаза на помирающее наказание сегодняшнего вечера — на Коннора, то бишь, — потянулся за бумажником. Но Морган внезапно встрял в разговор. – Кто… будет знать о визите? – Страховая будет знать о визите к остеопату, – ответила девушка, не переставая что-то печатать, – потому что у вас внезапно защемило нерв в плечевом суставе и вы обратились за срочной помощью. Еще, конечно, мистер Андерсон, но он и так здесь. А лекарства, которые пропишет вам мистер Риверо, — а он обязательно, обязательно пропишет вам лекарства, — вы сможете приобрести только в нашей аптеке и по специальным ценам. Так работают срочные визиты. Так что, пойдете на прием? — Да, да, конечно, — пробормотал Коннор и уронил голову на грудь. Потом, продышавшись, медленно поднялся на ноги, держась за стенку. Хэнк взял его под локоть. Коннор благодарно кивнул. С них содрали еще пятьдесят долларов сверху за прием — Хэнк боялся даже примерно прикинуть, на сколько сегодня опустел его счет, — и, наконец, Андерсон сгрудил вялого Моргана на кушетку в кабинете. Тот вскинул голову и, посмотрев на Хэнка мутными глазами, прошептал: — Двухпроцентный, — и снова замолчал, оставив растерянного Хэнка с еще одной загадкой. Риверо, в противовес фамилии голубоглазый и светловолосый, нарисовался в дверях через секунду. — Так-так, — произнес он, — плечевой сустав, значит. А дальше Хэнк полчаса наблюдал, как спасают жизнь наркомана. Почему-то он никогда не задумывался, что этой прослойке людей нужна особая, предельно аккуратная форма лечения: даже простая царапина для них могла закончиться летально. Риверо явно был специалистом: была капельница, острые медицинские крючки, давящие повязки, несколько замеров давления и постоянно бормотание из серии «мой бог», «везунчик», «вот так», «терпи, еще чуть-чуть». Потом он дал Коннору большую кружку воды с разведенным витамином C. Тот алчно выпил все до последней капли и рухнул на кушетку, прикрыв глаза. — Вот так, — сказал Риверо, — почти закончил. Еще введем пятипроцентный раствор… — Двухпроцентный, — перебил Хэнк. Потом пояснил: — Он себе что-то вкалывал. Ну, когда только поранился. Риверо медленно кивнул. — Хорошо. Он у вас сильный, — похвалил врач, — и принимает разумно. Смотрите, кровь останавливается. Если бы он не контролировал, сколько употребляет, то не отделался бы так легко. «Если это легко, — подумал Хэнк, глядя на бледное и мокрое лицо Коннора, — то я балерина». Морган мужественно пережил еще парочку уколов, лишь слегка поморщившись, и Хэнк с каким-то оцепенением наблюдал, как из точек, куда втыкалась игла, мелкими каплями скатывается кровь. Получается, тогда в баре Коннор колол, не думая о том, что может сделать себе хуже. Правда, через пару минут ранки успокоились, и Коннор задышал ровнее. Риверо что-то писал на бланке. — Обильное питье и отдых, — начал перечислять он, — витамин С, гранатовый сок, яблоки. Магний. Купить жидкое железо и заставить пить перед едой в подслащенной воде. Рану перевязывать раз в три-шесть часов. Будет выделяться сукровица, шрам может кровоточить. Тогда вкалывайте коагулянт. Но он молодой и сильный, должно начать заживать через пару дней. И, разумеется, — врач вскинул глаза, — не принимать на время реабилитации. Хэнк, зависший на несколько секунд, словно вернулся в реальность. — О, с этим просто, — сказал он слегка рассеянно, — он вообще больше не употребляет. Под угрозой смерти. Ну или сломанных ног. Врач хмыкнул, но ничего не сказал. И протянул бланк. Сумма не то что бы была космической, но сердце Хэнка пропустило пару ударов. Оставалось надеяться, что у Моргана есть хоть какая-то совесть и он возместит не только потраченные нервы — пару бутылок виски было бы кстати, — но и материальные вложения. — А что я должен купить на эту сумму? — чисто из вредности поинтересовался Хэнк. — Аппарат МРТ? Риверо пожал плечами. — Купите жениху инвалидное кресло, — посоветовал он. — А то ноги сломаете, а кататься будет не на чем. Не будьте столь слепы, мистер Андерсон. Аудионаркотики еще никого не отпускали. Хэнк только опустил взгляд. Он перетащил Коннора в машину — тот слабо хлопал глазами и пытался что-то сказать, но откровенно отрубался, — и добросовестно накупил всякого дерьма в аптеке. Аппарата МРТ в наличии, конечно, не было, но был массажер для поясницы, пачек двадцать разнообразных витаминов, то, что прописали Моргану, и воротник Шанца (Хэнк просто не удержался). На его счете денег оставалось на хлеб, воду и бензин для машины, но требовать что-то с Коннора, который заснул сразу же, как лег на сидение, было просто зверством, поэтому Хэнк завел мотор и покатил к своему дому, попутно размышляя, что чуйка не подвела, и судмед действительно мастерски создавал проблемы, затягивая Хэнка в свои приключения так легко, будто всю жизнь практиковался. До дома добрались быстро. Андерсон рассудил, что у Моргана-младшего возникнут вопросы, если он привезет его близнеца в таком состоянии, поэтому бросил Ричарду смс-ку «Он у меня, останется на ночь» и с чистой совестью перевел мобильник в авиа-режим. Телефон Коннора, который он нашел в кармане пальто Моргана, мигал красным огоньком и отказывался включаться. Видимо, не было зарядки. Хэнк уложил парня на диване. Сняв с него ботинки, Андерсон захихикал – их судмед носил веселые синие носки с рыбками. Коннор был длинным: ноги свешивались с подлокотника. Он не проснулся, только немного повозился, обхватив себя руками – видимо, замерз. Хэнк принес свое одеяло, отмечая, что кожа у Коннора стала чуть розовее, и накрыл Моргана с головой. Тот заворчал и моментально укутался в кокон – лишь вихрастая макушка торчала наружу. Хэнк, поставив рядом с диваном стакан с водой, плюнул на все и отправился спать. Время едва перевалило за девять вечера, но он был измотан. Думать о том, что будет завтра, совершенно не хотелось. День был перегружен даже для него.

***

Миссис Лавино оказалось тучной смуглой испанкой с высокой, тронутой проседью прической, крупными серьгами-кольцами и очень недобрым, почти плотоядным взглядом. Она явно была не в восторге от того, что ее оторвали от работы: на значок, протянутый Гэвином, взглянула презрительно, скрестила руки на груди. От ее тяжелого, полного уверенности взгляда по спине побежали мурашки. Ричард словно наяву увидел, как она почти без усилий заламывает пациента и делает ему явно не рекомендованную, а потому болезненную, унизительную колоноскопию. Чисто в профилактических целях. Иногда даже ему, Ричарду Моргану, следовало… выбирать выражения. — Миссис Лавино, — начал он самым спокойным и располагающим тоном, на какой был способен, — мы хотели бы задать пару воп– — Прямо здесь? — перебила его женщина низким, прокуренным голосом. Потом закатила глаза. — Иисус Благочестивый, идите за мной. А ты – возвращайся к работе, — рявкнула она на Джерри, и того моментально сдуло в неизвестном направлении. Они прошли по коридору (мимо девятой палаты) (он даже не обернулся) (почти герой), мимо комнаты отдыха, до маленькой кухни для персонала. Лавино шла как большая утка — переваливаясь. Гэвин осматривался по сторонам с таким любопытством, что Ричард испытал жгучее желание выписать ему подзатыльник. Себя он пытался держать в руках. Даже вон тот фикус на месте. На кухне Лавино сделала себе кофе и грузно опустилась на стул. — Я не буду говорить про Энрике, — сразу заявила она, — это дерьмо настолько древнее, что мхом поросло. Даже не начинайте, ради Младенца Иисуса. Ричард на мгновение завис, сбитый с толку. — Кто такой Энрике? — Бывший муж, — хмыкнула Лавино, — мудак редкостный, как земля его носила, для всего семейства до сих пор загадка. Но вы не по его душу, поняла уже. Выкладывайте. Ричард раздраженно выдохнул. — Не забывайте, что Вы разговариваете с представителями… — Не надо мне тут, — снова перебила его Лавино, — во-первых, я старше тебя раза в два, мальчик. Ты еще под себя ссался, когда я полицию уважать перестала. А во-вторых, знаешь, чему учит работа в лечебницах для больших шишек? Сбивать с них спесь, — она хохотнула, — да, в этом abuela Лусия хороша! Ричард едва не зарычал. Гэвин, напротив, откровенно потешался. — А что, тут правда лежит кто-то известный? — Но-но-но, — покачала головой Лавино, — я на это не попадусь, нет уж. Тут крутятся такие бабки, что я вовек эти штрафы за нарушение конфиденциальности не выплачу. Скажу только, что, возможно, пару раз видела здесь видела даже внука Уитмер, если тебе это имя что-то говорит. Пока Гэвин старательно вспоминал историю штата, Ричард немного успокоился. — Вы работаете тут с открытия, верно? — Двадцать два года, — подтвердила Лавино, — пришла устраиваться на второй день. Помню, сказала себе: «Эй, подруга, ты подтирала дерьмо за тремя детьми, что, не сможешь подтереть за взрослым?!». Так и пришла, Иисус свидетель. Много воды с тех пор утекло. Раз сто бы уволилась, но что-то держит, а что – черт его знает. — Нравится чувствовать себя причастной к благородному делу? — предположил Ричард. Лавино пакостно усмехнулась. — Это богодельня не всегда была той демократической помойкой, которой стала сейчас, — фыркнула она. — Это теперь следует быть аккуратным: что говоришь, как говоришь, кому говоришь. Все чувствительные и ранимые, прости Господи. Раньше, — она чуть понизила голос, — наркоманов звали наркоманами, а не «зависимыми», «больными» и еще хрен знает как. Раньше люди здесь были стойкими, потому что действительно хотели лечиться, а не спрятаться от окружающего мира на несколько месяцев. Раньше сюда не возвращались через полгода, потому что силы воли не хватало сжать яйца в кулак и отвечать за свои поступки. Да, раньше было другое время. Ричард вскинул бровь. Слова Лавино ему не понравились. — Впрочем, ты-то, конечно, все помнишь по-другому, — добавила вдруг санитарка, — да и отрицать глупо: денег стало хоть задницей жуй, все действительно поменялось. Сейчас тут скорее пансионат, чем клиника для наркозависимых. «Горилл» помнишь? Жуткие типы были, согласна. Да и репутация у клиники была так себе: то какие-то наказания за дисциплину, что нам, что пациентам, то наркотой подпольно торгуют, то лечат хрен пойми чем. Им-то, зависимым, особо-то ничем и не поможешь: витамины попить, голову проветрить, а с этой дряни их почти не снять. А эти уроды их убеждали, что могут помочь. Ага, как же, — она хлебнула кофе. — С тех пор как первый главврач, мать его через забор, ушел, стало намного спокойнее. Но тоже не без сюрпризов. Ричард замер, будто оглушенный. К счастью, на помощь пришел Гэвин. — «Сюрпризы»? Например, какие? — Ну, как же, — Лавино принялась теребить сережку, — поговаривают, что раньше на этом месте было кладбище, и теперь мы все прокляты. Во как. Лицо Рида вытянулось, сдобренное таким процентом скептицизма, что Ричард на месте Лавино бы оскорбился. — Что, простите? — А то, — вдруг подалась вперед Лавино, чуть понизив голос, — что лет пять назад я подумала: «А давай-ка соберем старичков и посидим по-приятельски?», а собирать-то и некого. Джордж утонул, у Мэри проводка дом дотла сожгла вместе с ней и с домашними, Тереза наглоталась таблеток, Сауле попала в аварию и в реанимации умерла. А я им говорила: «Не увольняйтесь». Всякий, кто отсюда уволится, плохо заканчивает. А я тут со второго дня работаю, мне ли не знать. Что-то в ее поведении не понравилось Ричарду. Для сумасшедшей старухи, роль которой она отыгрывала, Лавино была слишком напряженной: то плечами поведет, то вдруг начнет едва заметно ерзать. Только голос ее почти не поменялся: самоуверенный, низкий, наглый. Будто на сцене, перед зрителями. — А это… проклятье, оно касалось пациентов? Ричард скосил на Гэвина глаза. Тот увлеченно рылся в кармане в куртки, а потом извлек на свет ручку. Взял со стола салфетку, что-то нацарапал, показал Лавино. Та медленно, выразительно моргнула. Гэвин быстро смял салфетку и огляделся. Ричард мысленно дал себе пинка и приказал сосредоточиться. Запах рыбы мерещился ему даже здесь. — Да Бог его знает, — пожала плечами Лавино, — они ж, наркоманы, не контролируют себя почти, в состоянии опьянения что угодно учинить могут. За ними не уследишь. Те, кто послабее да победнее были, почти все передохли: кто на рельсы упал, кто рвотой захлебнулся, кто буквально исчез — ни слуху ни духу, да. Богатеи, конечно, здоровеханьки: по пять раз за год приезжали сюда лечиться, бабок оставили — тьма. Многие, кстати, теперь тут большие шишки, в акционерах ходят, — и она отвела глаза. Ричард подавил вздох. Нехорошее предчувствие обжигало пищевод. Вопросы следовало задавать… аккуратнее. — Вы замечали что-то странное в последнее время? — Не-а, — моментально ответила Лавино, — все точно так же, как и всегда. Один в один. Что тут было три, пять, семь лет назад, то происходит и сейчас. Меняется главврач, вводятся новые порядки, приходят новые пациенты, — она вдруг хмыкнула, — а проклятье как было, так и остается. Гэвин скрестил руки на груди. Ричард знал этот жест: у Рида есть тот самый вопрос, который натолкнет на правильную мысль. Но пока он молчал, и Ричард продолжил: — Миссис Лавино, Вы говорили, что клиника сильно поменялась за последние десять лет, — Ричард смерил санитарку тяжелым взглядом, — что могло послужить причиной? — А то ты не знаешь, — фыркнула вдруг женщина, как-то сразу расслабившись, — я, вроде как, не могу об этом говорить, но уверена, Ричард, что у тебя этот вопрос скребется в печенках с тех пор, как ты сюда зашел, — она сделала еще один глоток. — А ты вон, видишь, копом стал. Молодец. Ричард остолбенел. Сердце у него колотилось где-то в затылке. Дыхание перехватило. — Откуда Вы… — Ну, очевидно же, что ты не Коннор, — буднично отмахнулась Лавино, — его-то я ни с кем не перепутаю, два года его отсюда выгнать пыталась. Как у него дела? Все такой же шуганный? Ричард подавился воздухом. — Да, — прохрипел он, — какие два года?.. — Ну, может подольше, столько времени прошло, всего не упомнишь, — пожала плечами Лавино, — твоя мамаша прямо расцветала, когда он приходил. Тут такой бардак творился тогда, я ему говорю, что посещения по субботам, а он шмыг! – и уже в столовой, точит что-то. А я что ж, голодного ребенка на улицу выкину? Нахал был редкостный, но в то же время такой маменькин сынок, прям слезу пустишь: сидит рядом с ней, разговаривает, а она его по голове гладит, улыбается. Потом и остальные к нему прикипели: кто сигареты попросит принести, кто десерты ему свои скармливал. Им на процедуры идти, а они все талдычут, мол, где мелкий, придет ли он сегодня? Да, — она вдруг улыбнулась, — так все и было. Ричарду казалось, что мир вокруг него поплыл. Он медленно моргнул. — Мой брат… — он подавился словами, — проводил время здесь? В лечебнице? С нарком… матерью? — Да через день он тут ошивался, сил никаких не было! — всплеснула руками Лавино. — Мне когда твоя мамаша сказала, что у нее близнецы, я все думала, что вы по очереди к ней бегаете, только потом поняла, что это все тот же мальчишка. Мне потом твоя madre говорит: «Лусия, у меня их двое: строгий и трепетный». Да, так и сказала, не смотри на меня! Я все ждала, когда вдвоем придете, хотела на вас обоих посмотреть. Ты же вроде покрупнее будешь, нет? Челюсть Ричарда отвисла, он не мог выдавить из себя ни слова. Гэвин прокашлялся. — Значит, изменения начали происходить после несчастного случая. — Ну, не совсем так, — Лавино пожевала губу, — скорее, после того, как сменился первый главврач. Он был наполовину русский, знаете, эти славянские хмурые лица, и вел себя, как настоящая сучка: сегодня говорит, мол, все молодцы, завтра — все уроды безмозглые. Сволочь был этот Златко, вот вам крест. Яшкался с тогдашним директором, а тот ему почти все позволял. Говорил, мол, такой почтенный человек, лечиться у него престижно, а вы все должны его в задницу целовать. А потом Златко вышвырнули, как пьяницу из кабака — под зад. Вот вам и престиж, мать его. Лавино немного помолчала. Потом вдруг посмотрела на Ричарда — тот вздрогнул — почти нежно. — Маман твоя, — сказала она мягче, чем раньше, — грустно, что для нее все так закончилось. Это тоже вина Златко, не уследил, ублюдок. Она была неплохой девочкой, хоть и слов своих не держала. Срывалась раз за разом, но всегда начинала с самого начала. Упрямая, как баран. Вот с таким же выражением лица, — Лавино усмехнулась своим воспоминаниям. Что-то острое в груди Ричарда вошло глубже, в самое мясо. — Почему… виноват Златко? — не своим голосом спросил Морган. Гэвин нахмурился и несильно толкнул его. Лавино тяжело вздохнула. — Умереть от передоза тяжело, мальчик. Да и откачать – дело десяти минут. А у нее ни рвоты, ни крови не было, Иисус свидетель. Сердце остановилось, — она провела пальцем по ободку кружки. — Мы, — она чуть наклонилась и перешла на шепот, — тогда решили, что виноват препарат Златко, который он на ней проверял. Но нам велели заткнуться. Потом его выгнали, с таким скандалом, что вся клиника на ушах стояла. И директор тоже ушел. А потом все резко поменялось: никаких «горилл», никаких карцеров, пациенты только с родословной, как у королевских корги. И вот-то тут мы и поняли, что прокляты. Ричарда будто холодной водой окатили. Легкие сжались. Лавино тем временем отставила кружку и поднялась на ноги. Ее высокая прическа качнулась. — Ну-с, работа не ждет. Вопросы еще есть, господа представители закона? Гэвин задумчиво почесал подбородок. — Есть. Ваш муж, Энрике. Кем он работал? — Так тут же, завхозом, — будто бы небрежно бросила Лавино, — недолго, с годик. Это я двадцать два года работаю, все помню. Все, что нужно, помню. Она уже выходила с кухни — вразвалочку, покачивая тучными бедрами, — как вдруг обернулась. — К слову, а как у Коннора дела? Где он лечится? Ричард моргнул, как сова. — Он… отказывается от терапии, — произнес он, полагая, что Лавино говорит о вечных проблемах брата с нервами, — твердит, что справится сам. — Самодур, — раздраженно бросила Лавино, поправляя рабочую форму, — с вашей наследственностью ему даже думать нельзя, чтобы заниматься самолечением. Пусть пьет магний и янтарную кислоту, она симптомы облегчат. И чтоб заехал на консультацию, может, ему капельницы прокапать надо. На ценник не смотрите, я по скидке его проведу. Лавино тяжело воздохнула. — Вот чего я никогда не прощу этому месту, — добавила она с печалью в голосе, — так это Коннора. Совсем мальчишкой был, а эти уроды обдолбанные даже его не пожалели, скоты. Я тогда твоей мамаше морду набила, чтоб ты знал. Да только толку-то.

***

На улице поднялся ветер. Ричард молчал с того самого момента, как Лавино вышла с кухни. Он не помнил, как они шли на выход, не слышал, как с ними прощался Джерри. Даже запах рыбы его больше не раздражал. В голове была… каша. Ни одна мысль не хотела оформляться до конца. Проклятье? Златко? Коннор? Патри… мама? Гэвин закурил. — Бабка та еще тварь, — заметил он, — будь аккуратнее, Морган. Это старая калоша нехило тебе поднасрала. Ричард, все еще будто в трансе, потянулся за сигаретой. Гэвин без вопросов ему подкурил. — Что ты у нее спросил? Рид достал салфетку. На ней было написано только одно слово. «Слушают?» Ричард горько усмехнулся. — То есть она, заявляя, что всех сотрудников и пациентов клиники держат в заложниках, напрямую говорила о смерти моей матери, — он затянулся, — теперь за мной тоже будут следить? — Скорее всего, — Гэвин поежился, — если полиция открыто возьмется разбираться, что тут происходит, у тебя самый веский мотив докопаться до правды: смерть близкого родственника. Старуха явно это понимала. — Теперь, кто бы это ни был, он может начать угрожать мне или моему брату, — Ричард выбросил окурок, — нам нужно как можно скорее выяснить, кто такой Златко и чем он сейчас занимается. И запросить список акционеров клиники. — Уже, — Гэвин потряс телефоном. Потом помолчал. — Как ты? Ричард пожал плечами. Его голова болезненно пульсировала. Какая-то острая, неприятная мысль долбилась в стенки черепной коробки, но он никак не мог разобраться, что же его тревожит. А Гэвин, видимо, очень хотел поговорить. — Ты знал? Ричард моргнул. — Про что? — Про Коннора. Ричард медленно, тяжело вздохнул, подбирая слова. — Коннор… вполне мог совершить такую глупость, как пробраться в лечебницу без сопровождения взрослых. Но не два года. Он бы сказал мне. Лавино что-то путает. Гэвин таращился на него во все глаза. — Ричард Морган, — произнес он негромко, — Хэнк был абсолютно прав: ты прекрасно засовываешь голову в задницу, когда не хочешь видеть проблему. Ричард раздраженно зарычал. — Какую проблему?! Сумасшедшая бабка назвала моего брата наркоманом, а он никогда бы… — Твой брат, — с нажимом произнес Гэвин, — два года тусовался с твоей матерью в лечебнице. Это подтверждает свидетель, который, мать его, узнал тебя, хотя никогда до этого не видел, — и откуда бы она еще могла знать твое имя, ведь значок показывал я. Если она не знакома с Коннором, это невозможно. Неужели ты этого не понимаешь? Ричард сжал зубы. — Если это правда, — почти с отчаянием произнес он, — тогда Коннор врал мне больше десяти лет. Но он бы не стал. — Отчего же? — Он мой брат, — рявкнул Ричард, на пятках разворачиваясь к Риду. — Он – моя семья. Он никогда бы не предал меня. Он не стал бы что-то скрывать. Он доверяет мне, как я доверяю ему. Потому что мы всегда были вместе. У тебя тоже есть близнец, Рид. Ты должен знать, что это за чувство – быть частью чего-то целого. Рид молчал. Снег падал ему на плечи, ветер забирался под куртку. — Именно мой брат оказался тем, кто причинил мне боли больше, чем кто-либо другой, — сказал он, наконец. — Я простил отца, простил мать, а его я простить не могу. Именно потому, что считал также: две части единого целого. — Мне жаль, что твой брат поступил так. Но Коннор… — С подросткового возраста принимает наркотики, если верить словам Лавино, — перебил его Гэвин. Вздохнул. — Морган, я не хочу наговаривать на твоего близнеца. Если старая сволочь ошиблась, я лично принесу ему извинения из-за своих подозрений. Однако, если это правда… Согласись, это очень многое бы объяснило. Ричарду стало больно. По-другому, всепоглощающе больно. Ослепленный метелью, он зажмурился. — Это неправда, — прошептал он, — только не он. Он бы не стал. Но картинка начинала складываться.