Poli-Am.

С похмелья Хэнк был препротивным человеком. Он прекрасно отдавал себе отчет в том, что вчера перебрал. Более того: он вообще не помнил, как добрался до дома. Утро встретило его трещащей башкой, сушняком и скулящим Сумо, которого вечером никто не выпускал. Хэнк едва нашел в себе силы сходить в душ и сменить рубашку, когда понял — так продолжаться не может. У него очевидные проблемы с алкоголем. Если не знаешь меры – не пей, правило, которое в него вколачивал еще его собственный отец. А Хэнк на старости лет его позабыл. Как отреагирует Коул, увидев своего папу в дым пьяным? Испугается? Заплачет? Обидится? Нет, он даже знать не хочет. Надо что-то делать, и срочно: алкашу ребенка никто не отдаст. Хэнк рискнул сесть за руль, хоть амбре от него стояло будь здоров. В бардачке нашел таблетку для головы, запил теплой минералкой, пожевал жвачку. Провел пятерней ко косматой гриве, подумал о том, что неплохо было бы перед заседанием подстричься. Сделал последний поворот, въехал на парковку, вышел из машины, потянулся в полный рост и глубоко вздохнул свежий зимний воздух. И вот тут все пошло по пизде. Сначала к нему подошел Коллинз. Затем Митчелл. Затем Кепра, стажерка. Потом подтянулись Фриман и Ли, которые несли в руках утренний кофе. Затем нарисовалась Чен. Лишь с появлением Дизза, парня с ресепшена, Хэнк сумел выстроить логическую цепочку и осознать: он в полной жопе. Архив обокрали с помощью его сервера. У него был элементарный пароль — да, сам дурак, виноват, — но все равно: какой-то ублюдок использовал его, Хэнка Андерсона, как портовую шлюху. На мгновение у Хэнка похолодела спина: мог ли он сам забыть поставить пароль? Он не появлялся в участке, но имел дурацкую привычку заходить на сервер с домашнего ноутбука; мог ли он по синьке натворить дел? А потом Коллинз сказал: — Еще и Морган со своей отъехавшей кукухой, — и Хэнк вспомнил. Коннор, сучий потрох. Даже не скрывался: спросил пароль прямо в лоб. А Хэнк ему… Вот ведь ублюдок. А Хэнк ему почти начал доверять. Ебанный наркоман. Нельзя им верить, нельзя. — Где он сейчас? — Сухо спросил Андерсон. Коллинз удивленно на него уставился. — Морган-то? У Фаулера, — он повел плечами, — он всю ночь проторчал у себя в подвале, говорят, мог видеть, кто помог разблокировать сервера. «Или разблокировать их сам», — мрачно додумал Хэнк. Он кивнул коллегам и двинулся в сторону кабинета начальника. Видимо, выражение его лица было столь выразительным, что подслушивающая толпа безропотно перед ним расступилась, как море перед Моисеем. Хэнк вошел в кабинет и встал у порога, подперев стенку. Его появления никто не заметил. А когда он подал голос, Рид аж подпрыгнул на месте, слишком увлеченный беседой и не отсекавший, что его почти бредовые предположения — Рид и выгораживает Коннора? серьезно? — может кто-то подслушивать. Спина старшего Моргана подозрительно напряглась, стоило Хэнку обозначить свое присутствие. Лицо младшего Моргана скривилось. — Насколько мне, лейтенант, — подчеркнуто холодно сказал он, — Вы вчера употребляли. — А-то твой брат нет. На секунду повисла тишина, а потом взбешенный Ричард сделал шаг вперед. — Мой брат почти не пьет, — он подчеркнул последнее слово, — в отличие от… — А ну-ка брейк! — рявкнул Фаулер, треснув кулаком по столу. — Не устраивать мне тут свары! Хэнк сверлил младшего Моргана взглядом, приняв оборонительную позицию. У Ричарда от бешенства дрожала челюсть. — Тысячу раз говорил: напарники должны друг друга уважать, — продолжал гундосить Фаулер, — мне абсолютно насрать, что вы там не поделили; в офисе вы оба соблюдаете субординацию и точка. Не могу поверить, что вынужден напоминать об этом тебе, Морган! — Простите, сэр, — сквозь зубы процедил Ричард, — однако лейтенант Андерсон– — Старый козел, но выше тебя по званию, — отрезал Фаулер и почти полностью проигнорировал возмущенный взгляд Хэнка. — А что ты на меня так таращишься? Я отсюда чувствую, какая веселая у тебя была ночь. Хоть постыдился бы! Рид на этих словах закатил глаза, будто хотел подчеркнуть, что у Хэнка давно нет ни стыда, ни совести. Андерсон молча показал ему кулак. — Извиняй, Джеффри, но я не дам всяким соплякам совать свой нос в мои дела, — рыкнул Хэнк, — Морган, отрывай свой зад и собирайся! Коннор, о чем-то глубоко задумавшийся, вздрогнул и напряженно покосился на Андерсона. Ричард сделал шаг вперед. — Я не позволю человеку в таком состоянии– — Я поеду, — хрипло перебил его Коннор. Медленно, осторожно поднялся на ноги, побрел на выход, — голова низко опущена, плечи ссутулены. Ричард схватил его за предплечье. — Ты не– — Отъебись, — вдруг сказал Коннор бесконечно замученным голосом. Потом, впервые за все утро, обернулся и взглянул ошарашенному брату в лицо. — Я сам разберусь. Хэнк пораженно на него уставился. Еще вчера близнецы были в абсолютно нормальных, почти здоровых — ладно, далеко не здоровых, — отношениях, а сейчас Коннор отвел взгляд так быстро, словно смотреть на брата ему было физически больно. Ричард замер, а потом медленно отнял руку, сделав в воздухе нелепый театральный пас. Растерянность и обида проступили в его глазах. Он будто неосознанно поджал губы, сдерживая вздох, и отвернулся, признавая поражение. Краем глаза Хэнк заметил, как Гэвин микроскопически покачал головой в неодобрительном жесте. Потом он несильно пихнул подошедшего к нему младшего Моргана локтем, и Андерсон осознал, что чуть позже Рид будет выступать в роли голоса разума. А, понятно. Значит, Гэвин Рид в курсе, что здесь происходит. Ничего, Хэнк скоро нагонит. Уже выходя из кабинета, он сжалился и бросил через плечо: — Я отвезу его к вам домой. Все будет хорошо, не дрейфь. Он не увидел, но Ричард убито кивнул. Коннору хватило мозгов выйти через черный ход, и, обогнув здание, ждать его около машины. Выглядел парень совсем плохо: бледный, вспотевший, явно соображающий не так хорошо, как хотелось бы. Он скрестил руки на груди и стоял, привалившись к дверце тачки; на фоне сугробов, серого неба и голых деревьев Коннор казался совсем уставшим и больным. Впрочем, первый порыв жалости Хэнк в себе подавил; некстати он вспомнил, что перед ним хитрый и изворотливый ублюдок, который провернул целое дело у него под носом. Морган обладал удивительным качеством: его нервозность, метания и природная неловкость расслабляли, притупляли бдительность; в какой-то мере подсознание Хэнка считало Моргана милым, как тушканчика. Но теперь этот говнюк вызывал в Андерсоне только раздражение и злость; давно Хэнк не испытывал такого желания свернуть кому-либо шею. — Садись, — приказал он. Коннор подчинился, неловкими руками пристегнулся. Хэнк трогаться и не собирался. — Что случилось между тобой и братом? — строго спросил он. Коннор вздохнул. — Он знает, — тихо признался он, — что я торчу. Он меня ненавидит. — Что-то непохоже, — фыркнул Хэнк, — вон как тебя, ублюдка, выгораживал. Коннор промолчал; лишь устало прикрыл глаза. Хэнк завел машину. — У меня слов нет, Коннор, — бросил он, — я-то думал, у тебя есть мозги. — Я тоже, — пробормотал Коннор, не открывая глаз. Хэнк нажал на газ слишком резко. Машина дернулась и заглохла. — Тогда, — сквозь зубы процедил Андерсон, — жду твоих оправданий. Коннор молчал, покрасневшими глазами разглядывая заснеженный двор Департамента. Голова у него была совсем глупая, тяжелая. — Мне нечего Вам сказать, — тихо обронил он. Хэнк все-таки тронулся. Глубоко вздохнул. Помолчал. — Как минимум двое людей за это утро, — почти спокойно сказал он, — сделали все, чтобы тебе помочь. Но ты даже не заметил этого. А знаешь, почему? Потому что ты не веришь в то, что кто-то может заступиться за тебя. Я прав? Коннор молча проглотил это пассаж, лишь плотнее сжал веки. Хэнк скосил на него взгляд. Его голубые глаза пылали. И вдруг Коннор, выжатый до такой степени, что не чувствовал даже голода, вздрогнул: под взором Хэнка ему захотелось съежиться и исчезнуть. Укол вины обжег его живот. — У тебя была одна задача: не создавать проблем, — продолжил Хэнк, не замечая перемен в собеседнике, — но ты не справился и с ней. У тебя брат – детектив в полиции. Ты сам работаешь в полиции, Морган. Ты мог подойди к любому сотруднику и сказать: меня шантажируют. Или тебе угрожали? Что ты так боишься потерять, что решил подставить собственного брата? Лицо Коннора медленно покрывалось горячими пятнами. Он сглотнул. Хэнк наклонился ближе. — Ты не трус, Морган. Ты умная, хитрая скотина. Если даже тебе и угрожали, ты бы придумал, как это обойти. Поэтому, как я думаю, тебе предложили что-то взамен. Мол, разблокируй сервер, Коннор, а мы тебе – золотые горы. И что это? Деньги? Недвижимость? Или, — Хэнк понизил голос, — наркота? Коннора передернуло. Он сжал зубы и зажмурился, ненавидя себя за то, что лицо его пылало. — Я бы не предал Ричарда ради плеера, — прошептал он. И почему-то покраснел еще сильнее. — Тогда что, Коннор? Что тебе обещали, что ты подставил и брата, и меня? — Хэнк откинулся на кресло. — А я ведь почти начал доверять тебе. Подумал, что первый раз в жизни встретил неплохого парня, того, кто действительно просто оступился, — но каждый твой шаг доказывает, что ты лживый засранец, такой же, как и остальные наркоманы. Ты так хотел дозу, Коннор? Так хотел почувствовать кайф? И Коннор ощутил, что еще одно слово – и он взвоет. Он был готов признаться в чем угодно, лишь бы Хэнк прекратил допрос. — Сильнее всего на свете, — обреченно пробормотал он, — мне так плохо. Хэнк скрестил руки на груди. — Лжешь же, сука, — он вздохнул. — Я по глазам вижу: тебя еще не ломает. В последний раз спрашиваю: что тебе обещали, Коннор Морган? Легкие Коннора будто сжало в тисках: он попытался вздохнуть, и захлебнулся воздухом. — Безопасность, — прохрипел он. Чесалась не только ладонь; волны дрожи пробегали по его телу, и он сжал кулак, чтобы не дотронуться до зудящей кожи. — Твою? Коннор промолчал, пытаясь сглотнуть. Но во рту было предательски сухо. — Ясно, не твою. Тогда ты еще больший придурок, чем я предполагал. Неужели ты думаешь, что кто-то из нас, взрослых мужиков, не в состоянии за себя постоять? Что мы с Ридом дадим твоего брата в обиду? Что Ричарду требовалась твоя глупая и самонадеянная жертва? А, Коннор? Коннор не знал, куда спрятаться. Он уткнулся лицом в ладони, с силой давя на глаза. — Я хотел помочь, — прошептал он. Отчаяние смоляной патокой разливалось в его груди. — В этом-то и проблема, Коннор, — Хэнк вдруг поменял тон: теперь он говорил спокойно и горько, — ты действительно не понимаешь, что ты натворил. Своим поступком ты подставил всех — Джеффри, брата, меня, весь Департамент, — но все еще думаешь, что другого выхода не было. А он был, Коннор. Почему нельзя было попросить помощи, когда приперло? Коннор молчал, не зная, что ответить. Ему казалось, будто с него методично, слой за слоем, сдирают кожу. Он тяжело выдохнул и откинулся на дверцу машины, припав горячей головой к холодному от мороза стеклу. — Я не знаю, — тихо прошептал он. Силы его покинули окончательно. — А сейчас ты проявил себя как лживая, не гнушающаяся использовать людей в собственных целях тварь, — резко подытожил Хэнк, — и мне хочется плюнуть тебе в рожу, даже зная, что мотивы у тебя были вроде как благородные. Но поступил ты так, словно тебе пятнадцать лет и тебе хочется наиграться в героя, коим ты являешься в своих глазах. Я разочарован в тебе, Коннор. По самые гланды разочарован. Коннору нечего было ответить. Он зажмурился, сжался в комок и представил, что находится очень далеко отсюда, — там, где его никто не тронет. Беда заключалась в том, что Коннор не умел принимать помощь от других, — по крайней мере, бескорыстную. Он привык доверять себе. Он привык оставаться наедине с собой и своими грехами. Он даже подумать не смел о том, чтобы взвалить свои проблемы на еще чьи-то плечи. И Хэнк это прекрасно понимал. Но поток гнева и бессилия бурлил в нем, и остановить самого себя от жестоких и грубых слов он не мог. С другой стороны, может, Коннору было и полезно устроить головомойку: чтоб мозги встали на место. Меж тем Хэнк буквально физически ощущал, как таяли силы Коннора. Парень этого не замечал, но говорить стал невнятно, отрывисто, будто сильно пьяный человек; Хэнк счел это плохим знаком. Коннора же бил озноб. Эмоции Хэнка он ощутил так же остро, как и ненависть брата; вот только если гнев Ричарда был похож на ледяную стужу, обжигающую кожу до мяса, то от горького и терпкого разочарования Хэнка Коннора натурально замутило. Живот начало крутить. — У меня нет оправданий, — произнес он в отчаянии, — я не знаю, почему поступил именно так, а не иначе. Мне казалось это правильным. Я не нашел другого выхода. Было мало времени, и я испугался. За все испугался: за брата, за себя, за Вас. Я подумал… Он закашлялся. — Что подумал, Коннор? — Если я ничего не предприму, может произойти что-то страшное. Хэнк молча треснул кулаком по рулю. — Кто заставил тебя? Коннор молчал. — С чего ты взял, что твой брат в опасности? Кто сказал тебе это? Кто угрожал тебе? И вот на этих словах у Коннора включился мозг. Он выбрал дорогу «игры» Камски; он по ней шел, как пешка по шахматной доске. Отчего-то все считали, что угрозы поступали исключительно в его, Коннора, адрес; но, вообще-то, основной рычаг давления на него, Коннора, Камски как раз-таки потерял: о том, что он употребляет, знали все офицеры седьмого участка. А скоро, неровен час, узнает и весь Департамент. Но оставался и побочный. Камски не только угрожал его разоблачением; Камски угрожал благополучием Ричарда. В любой момент он мог слить журналистам о проблемах с самоконтролем младшего Моргана и мерзкую историю их детства, — и эта угроза до сих пор сохранялась, хотя Коннор и выполнил условие. А еще Коннор не был дураком: тот факт, что у лейтенанта резко пошли в гору дела опеки, не был простым совпадением. И все это он мог похерить своим длинным языком. Он отчетливо намекнул Гэвину, откуда ноги растут. Но тот мог и не понять. Как пешка, делая ход, не покидает шахматную доску, так и Коннор намертво застрял на чужом поле. Только сейчас Морган осознал, в какую ловушку он себя загнал. О том, что сделка нечестная с самого начала, ему следовало догадаться. За вступление в игру он отдал высокую цену; но чем ему платить дальше, если у него больше ничего нет? «Я выхожу из игры». Господи, какой же он идиот. Как будто ему позволят это сделать. Он все еще был в игре: прямо посередине поля. И именно поэтому Коннор ответил: — Манфред, — и мысленно взмолился, чтобы Хэнк проглотил его слова, как рыба крючок. И это прокатило бы с Гэвином; это прокатило бы с Ричардом. Но не с Хэнком Андерсоном. Тот с силой нажал на тормоз. Машина резко остановилась, по инерции проехав еще пару метров по скользкой дороге. Сердце Коннора забилось чаще. Хэнк обернулся к нему. Глаза его смотрели задумчиво и холодно, как обычно смотрят на подгнивший кусок мяса на прилавке за половину цены. — И чем же мог угрожать тебе, Коннор, Маркус Манфред? — негромко и жестко спросил Андерсон. Коннор открыл рот, но не смог выдавить ни слова. Его снова бросило в жар. Хэнк прекрасно чувствовал, когда его пытаются обмануть. — Ты снова лжешь, Коннор. Мне. Глядя в глаза. Когда я полчаса рассказывал тебе о доверии. Коннора прошибла дрожь. — Выметайся из машины, Морган, — ледяным тоном приказал Андерсон, — чтоб духу твоего со мной рядом не было. Я ошибся; ты – насквозь прогнившая, трусливая сука, которая завралась настолько, что уже не понимает, на чьей она стороне. Коннор трясущимися руками отстегнул ремень. Вылез из машины. Холод пробрал его до костей. — Ты был прав: ты в другой команде, — сказал Хэнк перед тем, как тронуться, — и я не хочу иметь с ней ничего общего. Коннор рассеянно смотрел вслед отъезжающей машине. Дыхание его сбилось. Отчего-то ему показалось, что из мира исчезло солнце: так холодно и промозгло сразу стало. До его дома оставалось каких-то триста метров, но он на негнущихся ногах развернулся и побрел обратно в сторону города. Его будто оглушило: не было ни звуков, ни красок, только острые, болезненные мысли, клевавшие голову изнутри. Он шел, шел, шел, не замечая расстояния и холода; он переходил дорогу на «красный», чудом избегал сигналящих автомобилей, провалился ногой в едва замерзшую лужу, спотыкался о неровный асфальт. Мысли его были несвязными и серыми, как вата. Тело болело от усталости, но он упрямо переставлял ноги до тех пор, пока места не перестали быть знакомыми окончательно. Лишь тогда он остановился и понял: еще сотня шагов, и он упадет. Голова опустела окончательно. С трудом он заметил надпись «Мотель» на углу совершенно незнакомой, грязной, промышленной улицы. Не слушающимися руками он достал бумажник, каким-то чудом не выпавший из кармана пальто. Шестьдесят два доллара наличкой. Должно хватить. Номер на сутки стоил сорок долларов. Предложили оплатить биометрией, но какая-то часть мозга Коннора взбунтовалась — та, которая никогда больше не хотела видеть ни Хэнка, ни Ричарда; та, которая гнала его через весь город; та, за которую цеплялось ускользающее сознание, — и он сунул хрустящие бумажки. В номере он рухнул на постель и потерял сознание.

***

Остаток дня им перенастраивали сервер. Департамент гудел. Наряды на вызовы отправлялись хаотично. Прием граждан с жалобами завершился на два часа раньше положенного. Срочно меняли оборудование: теперь доступ к рабочему столу осуществлялся с помощью скана сетчатки глаза. Шептались, будто эта технология давно применяется в центральных штатах; их же «жопу мира» инновации обошли стороной. Шли разговоры о коррупции, об очередном ущемлении республиканских штатов, о глобальной тупости руководства, как центрального, так и местного. Ричард забыл пообедать, хотя Гэвин принес ему два сэндвича с индейкой. Аппетита не было. Он подписывал отчеты, даже не читая их. Единственная зацепка — Златко Андронников — оказалась под угрозой: по адресу прописки никто не жил. Сначала Морган порывался поехать лично и опросить соседей, но когда он с третьего раза не смог выговорить слово «расследование» — нервная дрожь сотрясала его в самые неожиданные моменты — Рид сказал: довольно. Сегодня мы – бумажные черви. К счастью, заняться было чем: столько ручкой Ричард не писал со времен старшей школы. Его мозг будто осознано избегал воспоминаний об утреннем разговоре; только тело иногда передергивало, словно в назидание. Это был второй раз в жизни Ричарда, когда он не знал, что делать: однако в этот раз все было гораздо серьезнее, чем тупик в расследовании. Он не знал, что сказать. Он не знал, как сказать. Он не мог спросить. Он не мог умолять. Он не мог надавить. Он будто разучился разговаривать, но с одним конкретным человеком: ему казалось, что любое его слово лишь усугубит ситуацию. Хотя, с другой стороны, куда хуже. Гэвин, словно чувствуя новоявленную моральную неуклюжесть напарника — Ричард даже кофе приготовил лишь со второго раза, потому что неожиданно растерялся, — кружил над ним как коршун: внезапно в нем проснулись инстинкты мамы-кошки. Это нервировало Моргана еще больше: он вдруг будто осознал, насколько близко подпустил Рида, — как никого раньше. Гэвин не был участливым и заботливым, нет; просто он тусовался рядом и все время отвлекал Ричарда от его мыслей, то затягивая в разговор (неудачно), то выплевывая такую глупость, что Ричард просто обязан был его поправить. После обеда, когда Рид свалил отлить, Ричард заглянул в морг и поразился разгрому, там царившему: запах дыма до сих пор не выветрился. Он нашел стол брата целиком заваленный лекарствами, и с отрешенным ужасом осознал, что про серьезную болезнь не совсем и соврал: здесь были даже коагулянты, которые ему пришлось гуглить. Видимо, Коннор поранился. И его кровь не останавливалась без препаратов. Эта мысль заставила Ричарда похолодеть. Что он вообще знал о близнеце? Сколько раз тот был на волоске от смерти? Сколько раз Ричард видел его обдолбанным, но не осознавал этого? Что еще скрывал Коннор, когда тяжело поднимался по лестнице на второй этаж и бросал, что устал и ляжет пораньше? Куда он шел? Его самый близкий, родной человек оказался чужим. От Ричарда будто кусок оторвали. Ему казалось, что он вот-вот развалится. Мир вокруг Ричарда Моргана стремительно менялся, а он был не готов. Люди примеряли разные роли, добро и зло переплелись так плотно, что их границы было уже не отличить. Коннор, который, безусловно, был чем-то светлым и положительным, оказался наркоманом; Гэвин Рид, который только раздражал и подбешивал, внезапно встал на сторону Ричарда и будто бы не собирался от него отворачиваться; Хэнк Андерсон, с виду обыкновенный забулдыга, проявлял самые неожиданные, глубокие стороны характера: бдительность, участливость, мудрость. Но он, Ричард, так и остался стоять на месте. Он понимал, что обстоятельства скоро изменят и его. Он должен будет сделать выбор. Но что такое «правильно», когда сердце обливается кровью? Ему было до того не по себе, что, выходя из участка, он обернулся к своей новоявленной тени и произнес: — Я не смогу с ним заговорить, — он помолчал, — кажется, что никогда. Гэвин Рид тяжко вздохнул, запустил руку в волосы и сказал: — Да уж. Ладно, идем. Как выяснилось, Рид притащил его в бар. Ричард хотел было возмутиться, что потакать начинающемуся алкоголизму напарника он не намерен, но Гэвин заказал полный стакан виски, поставил его перед Морганом и мрачно приказал: — Пей. Залпом, до дна. Потом говори. Ричард, с секунду поколебавшись, опрокинул стакан. Алкоголь обжег горло. На душе стало еще противнее. Гэвин жестом велел повторить, но, когда Ричард потянулся к выпивке, цокнул: — Не торопись. Сначала исповедь, потом – награда. Ричарду будто горло пережали. Он с силой протолкнул слова: — Он – наркоман. Гэвин кивнул. — Он мне лгал. Все это время. Гэвин снова качнул головой. — Мне казалось, что я злюсь на него. Я даже поверил, что могу его возненавидеть. Но сейчас мне просто больно. Настолько больно, что ничего больше не осталось. Слова приходилось из себя выдавливать; второй стакан виски Ричард заслужил лишь после того, как в красках описал разговор с братом. Он глубоко вздохнул. — Я до сих пор в шоке. И, думаю, злюсь. Но я сделал больно нам обоим, — сказал он горько, — я не хотел этого и никогда, никогда не захочу больше. Но в тот момент я был готов его разорвать. В тот момент я думал только о том, что он предал меня. А сейчас я не знаю, что мне делать. Гэвин покачал головой. — Я знаю, о чем ты говоришь, — тихо сказал он, — у нас было по-другому, но это сосущее чувство одиночества в груди я знаю. — Я не понимал, почему он врал мне, — продолжил Ричард отрешенно, — но в ту ночь он посмотрел на меня так, что я понял: он боится. Меня боится, Гэвин. — Он помолчал. — И это не остановило меня, а разозлило еще больше. Я сказал ему много жестокого. Я сделал ему больно, хотя обещал его всегда защищать. Рид заказал еще виски. — Он тоже не святой, Ричард, — негромко вставил Гэвин, — и он не дурак. И не такой беззащитный, как тебе кажется. Не считай виноватым только себя. Ричард медленно кивнул. — Я понимаю это, — заметил он, — однако… Договорить он не смог. Некоторое время они молчали. — Что будешь делать дальше? — негромко спросил Гэвин. — Ему нужно лечение, — проговорил Ричард, — скорее всего, полноценное. Я не понимаю, как он обошел тесты в Академии, и как все это время проходил медосмотры; наверное, нелегально. Ему кто-то помогал. Надо найти этого ублюдка и оторвать ему пальцы. И решить что-то с адвокатом; у нас есть накопления, но хватит ли – неизвестно. Работу Коннор потеряет после предстоящего разговора с Фаулером, поэтому надо быть осмотрительными. И еще– Гэвин задумчиво провел языком по губам. — Ты же понимаешь, — медленно проговорил он, — что сам Коннор будет не согласен? Ричард удивленно моргнул. — На что? Гэвин закатил глаза. — На все, — он откинулся на стуле, — Ричард, тебе до сих пор кажется, что Коннор нежное и безропотное существо, что он ждет, когда ты придешь ему на помощь. Или, может, ждал, — он глотнул из стакана Ричарда, — но ты не приходил слишком долго. Одно сегодняшнее утро доказывает, что Коннор вполне самостоятельно принимает решения и готов нести за них ответственность. И не очень-то ты ему для этого нужен, честно говоря. Ричард моргнул еще раз. — Это не так, — возразил Ричард, — мы связаны. Его слова прозвучали откровенно жалко. — Пойми вот что, — попытался еще раз Гэвин, — иногда дороги даже самых близких людей расходятся. Иногда – сходятся обратно, но не обязательно. Коннор давно идет своей дорогой, и ваша связь уже не так прочна, как была раньше. Я говорю это потому, — добавил он, — что знаю, каково это, когда связь разрушается. Ее можно восстановить, но только если обе стороны в этом заинтересованы. Насчет тебя я не сомневаюсь. Но твой близнец?.. Ричард остолбенел. — Он послал меня нахуй, — не своими губами произнес он, — первый раз в жизни. — Потому что он хотел уйти с Андерсоном, — добил Гэвин, — с человеком, которому он доверил свою зависимость. С человеком, с которым он строит какие-то там отношения. Вот с кем у него связь, Рич. С тобой его держит скорее привычка и братская любовь. Он открыл для себя что-то новое, и не хочет от этого отказываться. Ричард ошалело на него взглянул. — И что мне с эти делать? — Что хочешь, — вздохнул Гэвин, — можешь попробовать принять его и простить… — Простить?! Он наркоман! Этому нет прощения! И, ебанный в рот, столько лет лжи! —… но вряд ли для тебя это будет легко, — мрачно закончил Гэвин. Ричард взбешенно вздохнул. — Андерсон – старый черт, — сказал он отрывисто, — еще неизвестно, что их связывает. — И ты можешь это использовать, — подсказал Гэвин. Ричард уставился на него. — Как? — Зайди через Хэнка, черт тебя возьми, — прорычал Рид, — умасли его, попроси поговорить с Коннором, если сам не можешь. Или пусть он хотя бы приведет твоего братишку в порядок: успокоительные там, секс, нарк– — он осекся, — ну, ласковые обнимашки. Что там твоего близнеца успокаивает? — Контрольный в голову, — мрачно изрек Ричард. Но мысль была неплоха. Хэнк может подготовить Коннора к их разговору. И сам Ричард за это время успокоится. Они поговорят, Коннор признает свою вину, Ричард извинится. Все будет хорошо. Упрямая и трусливая часть его сознания была уверена, что Рид ошибается. Их связь не может оборваться так легко. Они – две части одного целого. Брат не оставит его. И он не оставит брата. Никогда. Другая же часть сознания просто бессильно выла. Они заскочили обратно в Департамент, чтобы забрать лекарства Коннора. Отчего-то Ричард был уверен, что близнецу они пригодятся. Рид, который почти не пил, согласился подбросить его до дома. По дороге они остановились в еще одном баре, где Ричард заказал шот — или три — текилы. Рид смотрел крайне неодобрительно, но Ричард мысленно послал его в задницу. Тоже, блин, курица-наседка нашлась. В доме не горел свет. Это заметно ухудшило и без того мрачное настроение Ричарда. — Он, наверное, спит, — предположил Гэвин. Но в дом, на всякий случай, не пошел. Быстрый осмотр гостиной, спальни и ванны показали, что Коннор домой не возвращался. Ричард заскрежетал зубами. — Андерсон, ублюдок! Он вылетел на улицу так стремительно, что мирно куривший Гэвин подавился дымом. — Его нет! — Угомонись, — спокойно заметил Рид, — подумай головой, где он еще может быть? Ричард взбешенно пыхтел. — Этот старый извращенец— — Пока не выдохнешь, я тебя в машину не пущу, — предупредил Рид, — иди пройдись, протрезвеешь. — Я в полном порядке! — Рявкнул Морган. — Мне надо увидеть брата! — Чтобы в очередной раз его испугать до чесотки? — Уточнил Гэвин, и Ричарду будто обухом по голове дало. Он медленно сполз на ступеньки крыльца. — Господи, — простонал он, — мой брат, судмедэксперт со стажем, боится меня и прячется у своего любовника. Уму не постижимо. — Я не думаю, что вам стоит видеться сейчас, — вставил Рид, — если он с Андерсоном, он в безопасности. — Его лекарства у меня, — слабо возразил Ричард, — он плохо себя чувствовал утром. Поехали к Хэнку. По дороге до дома Хэнка они молчали. Ричард задумчиво смотрел в окно. Гэвин по старой привычке барабанил пальцами по рулю. Радио не включали. Андерсон определенно был дома: его могучий силуэт маячил в окне. Слышался веселый лай собаки. Доставка пиццы отъехала от тротуара как раз в тот момент, когда Гэвин припарковался. Ричард еще минут десять сидел на попе ровно, собираясь с духом. Гэвин выразительно на него смотрел. Наконец, Морган вылез. — Ты идешь? Рид с чувством закатил глаза, сунул руки в карманы и побрел за Ричардом. Роль друга-брелока начинала его слегка тяготить. В который раз он упрекнул себя за то, что полез в чужие отношения. Хэнк на звонок ответил не сразу. — Да иду я, мать вашу! Что, чек забыли отдать? Когда дверь открылась, Ричард чуть шею не сломал, пытаясь заглянуть за плечо лейтенанта. — Морган? Какого хера ты тут делаешь? А, вы, два придурка, вдвоем? Ричард кивнул, но разговор поддерживать не собирался. Гэвин вздохнул. — Мы привезли лекарства для мелкого. — Что? Какие лекарства? — Не понял Хэнк. Ричард шагнул вперед, протянув пакет. Хэнк сморщился. — Морган, ты что, бухой? И ты, собака, смел мне утром что-то выговаривать? — Я не пьян, — отрезал Ричард, — я хочу увидеть брата. — А я тут причем? Ричард рассеянно на него уставился. — Он не у Вас? Хэнк хмыкнул. — Ноги твоего брата в этом доме не будет. Здесь, знаешь ли, не притон. Глаза Ричарда медленно, шокировано округлялись. — Он съебался, — произнес он. — Ты че, просрал своего собственного близнеца? — уточнил Хэнк. Гэвин с силой хлопнул ладонью по своему лицу. — Ну, Коннор, сволочь! — Его здесь нет, — пробормотал Ричард, — он съебался, — и выронил пакет. Тишину детройтской ночи разрезал гомерический хохот Хэнка Андерсона.