Утро началось с метели: серое небо и белая пелена снега за окном. Коннор не вернулся. И хлеб, который он собирался пожарить на завтрак, заплесневел.
Пустота в душе Ричарда начала обретать
синеватые оттенки.
Когда он прибыл на работу, его перехватил Хэнк:
— Уже ел? Пойдем, есть дельце.
Гэвин, сидящий за столом и что-то печатающий, даже не обернулся в его сторону: видимо, все еще дулся за вчерашнюю твердолобость Ричарда. Морган с каким-то отрешенным удивлением отметил, что ему неприятно, когда у них с Ридом — господи, он действительно начал думать о них как об одной рабочей единице, — в отношениях есть какие-либо разлады. Он поджал губы.
Хэнк, проследив за его взглядом, сказал:
— Поцапались? Привези ему пироженку, сразу простит.
Ричард подумал, что этот метод мог бы сработать разве что с пятилетней девочкой. Скосил глаза на Рида. Решил, что возьмет с шоколадным кремом.
Хэнк притащил его в какую-то кофейню, где запах свежей выпечки и сонная толпа сразу испортили Ричарду настроение. Андерсон, в противовес недовольной мине младшего офицера, был крайне деловит: взял себе пару пончиков, большой стакан капучино и достаточно терпеливо уставился на входную дверь.
Ричард заказал черный кофе и присел рядом.
— По поводу твоего брата.
Морган оторопел. Завис. Да быть не может. Потом с надеждой уставился туда же, куда смотрел Хэнк – на вход в кафе.
— Я вчера опросил парочку знакомых, ну, из этого мира. Они сказали, что никого похожего не видели. А слухи среди этих ребяток разлетаются быстро.
— К чему Вы клоните?
— К тому, что в самых злачных местах города его нет. Успокаивает немного, правда?
Ричард помолчал.
— Может, он в притоне, о котором мы не знаем, — тихо заметил он.
Хэнк громогласно фыркнул.
— Коннор-то? Да он майонез ест с таким лицом, как будто сейчас окочурится, а ты думаешь, что он смог бы остаться, хотя бы на ночь, в притоне?
Против воли Ричард хмыкнул. Колокольчик на двери приветливо звякнул.
Женщина, вчера представившаяся Кэрой Бьелль, вошла в кофейню. Лейтенант Андерсон махнул рукой. Ричард нахмурил брови.
— Добрый день, миссис Бьелль. Это – детектив Ричард Морган, вместе со мной ведет дело. Разрешите за Вами поухаживать, — и Хэнк помог женщине снять пальто. Ричарду это…
не понравилось.
Кэра заказала напиток, села напротив. Пару минут она собиралась с мыслями. Ричард обратил внимание на ее грустные, мудрые глаза. Когда она заговорила, голос у нее оказался удивительно мелодичным.
— Вам известно, почему Тодда Уильямса упекли за решетку?
Хэнк кивнул головой. Ричард сказал:
— Он взял в заложники собственную трехлетнюю дочь и ранил офицера полиции при задержании.
Кэра поджала губы.
— В ту ночь я вызвала полицию. Тодд был обдолбан. На самом деле, он подсел на наркотики гораздо раньше, еще тогда, когда от него ушла жена. Я не знаю, почему она оставила ему Алису. Он категорически не справлялся. В ту ночь он будто сошел с ума: кричал, разносил дом, все время пытался до кого-то дозвониться. Мы с Алисой прятались в ванной, слишком напуганные, чтобы сбежать.
— Вы были его домработницей? — уточнил Хэнк. Смотрел он внимательно и пристально, будто читал Кэру насквозь.
Бьелль кивнула.
— Я заканчивала медицинскую школу, работала на полставки в больнице. Нужны были деньги, к тому же, мы жили в одном районе. Все было хорошо примерно полгода, он исправно платил, а потом я начала замечать… странности. Но за это время я так прикипела к Алисе, что не могла ее бросить. Поэтому продолжала работать на Тодда Уильямса.
Ричард выгнул бровь.
— О каких странностях Вы говорите, миссис Бьелль?
Кэра сделала глоток кофе.
— Он не оплачивал счета, — сказала она, — и ему регулярно поступали звонки из налоговой. Как я поняла, официально он был безработным, но имел хорошую новую машину и деньги на наркотики. Он сидел на всем подряд, — предрекая вопрос, сказала она, — некоторые из веществ я до сих пор не могу опознать. Но в последние несколько недель это были аудионаркотики. Только… необычные.
— Что Вы имеете в виду?
Кэра тяжело вздохнула.
— Традиционно аудионаркотики записывают на стандартный дешевый носитель, — начала она, — чаще всего это разные модели плееров, популярные в начале века. Конечно, можно записать и на современную модель, но, как бы… это уже узнаваемый бренд. Это часть маркировки качества: раздолбанный корпус, механическое звучание, проводные наушники. В отличие от многих других веществ, аудионаркотики могут ждать своего часа десятилетиями, поэтому до сих пор в ходу те же плееры, что были на заре их популярности. Новые дорожки и плееры тоже выпускают, но… – она осеклась.
Ричард неожиданно понял.
— Рынок монополизирован, — подсказал он. Кэра кивнула.
— Пациенты рассказывают, что годами достают продукт у одних и тех же лиц, — произнесла она, — а те берут их у своих поставщиков. В этот бизнес не так легко влиться. И держат его люди, хватка которых сравнима с бульдожьей. Поэтому появление чего-то нового никогда не происходит незаметно.
Хэнк задумчиво пожевал губу.
— Стало быть, Уильямс подсел на какой-то производный наркотик?
Кэра покачала головой.
— Это все еще были аудионаркотики, но на другом носителе. Отличие было… в эффекте. У Тодда будто бы менялась личность. Это прозвучит странно, но он любил Алису, — да, специфично, но он всегда старался ее баловать и никогда на нее не орал. Но тут он будто бы забывал, что она – его дочь. Однажды он ее даже не узнал. У него менялось все: походка, манера речи, жесты. Он буквально становился другим человеком.
Хэнк и Ричард переглянулась. Кэра глубоко вздохнула.
— Я знаю, что это звучит как бред. Но поймите вот что: аудионаркотики оказывают разный эффект на людей. Кто-то проваливается в беспамятство, кто-то испытывает сексуальное возбуждение вплоть до неконтролируемой поллюции, кто-то просто находится в приподнятом, энергичном настроении. Это зависит от доступности субстрата для синтеза серотонина, но никогда у человека не меняется личность: он все еще остается собой, хоть и в состоянии наркотического опьянения. А Тодд
менялся. Полностью. Будто все скрытое из Бессознательного вытесняло его социальную личность. Это было жутко.
Кэра помолчала, разглядывая снежное безумие за окном. Потом начала голосом глухим и обращенным вглубь себя:
— За несколько недель до…
инцидента, мы с Тоддом разговорились. Я не сообщала это следствию, потому что была напугана и хотела, чтобы все поскорее закончилось. Мать от Алисы отказалась, моя мать была в бешенстве, что я оказалась в центре скандала, а я думала только о том, что никогда не хочу больше оставлять эту девочку. Я подала на опеку еще до суда над Уильямсом. А потом мы уехали.
Ричард нетерпеливо забарабанил пальцами по столу. Хэнк несильно его пнул.
— Вам тяжело об этом вспоминать, — заметил он, — Вы считаете себя в чем-то виноватой?
— Нет, мистер Андерсон, — возразила Кэра, — я бы поступила так же еще и еще раз, если бы мне представился случай. Алиса заслуживает счастливой и спокойной жизни. И любви. Признаться, если бы полиция не приехала так быстро, я не знаю, чем закончился бы тот вечер: я знала, где лежит оружие.
Ричард вскинул брови, но промолчал. Кэра продолжила:
— Тогда Тодд рассказал мне, что работает шофером на одного очень солидного человека, и ему хорошо за это платят. Кроме того, он был на короткой ноге со своим работодателем, и, как он говорил сам, «помогал ему в некоторых исследованиях». Я думаю, именно от него Тодд доставал наркотики. В ту ночь случилось что-то страшное: Тодд кричал, что он по уши в долгах, и что он не может потерять все именно сейчас. Он говорил что-то про обещания и про то, что он не соглашался быть подопытной мышкой просто так; потом он начал громить дом и угрожать убить себя и Алису, если не будут выполнены его условия.
— Какие условия?
— Ему нужен был
тириум, — обронила Кэра Бьелль, — тогда я не знала, что это такое, и думала, что он сошел с ума. Он орал, что ему нужно минимум несколько литров, и что его ждут «клиенты». До сих пор не понимаю, что это значит, но помню эти слова очень хорошо.
— Но на тириуме невозможно торчать. Что они, эти клиенты, пили его? — грубовато спросил Хэнк. Лицо его было хмурым.
Кэра пожала плечами.
— Я не знаю, лейтенант Андерсон. Все, о чем я тогда думала, как спасти Алису. Простите, если ничем не смогла помочь.
Хэнк покачал головой.
— Напротив, миссис Бьелль, Ваши слова помогли мне задуматься об очень интересной вещи. Хотите добавить что-то еще?
— Я готова помогать расследованию любыми способами, — твердо сказала Кэра, — не стесняйтесь звонить мне в любое время, лейтенант Андерсон.
— Мы вызвали Тодда Уильямса на допрос из тюрьмы Милан, где он находится сейчас. Его срок насчитывает еще пять лет, но за содействие следствию его могут сократить. Вы понимаете это?
Кэра ощутимо напряглась, но в глазах ее сверкала сталь.
— Я сделаю все для безопасности Алисы, — произнесла она. Ричард серьезно кивнул.
Когда Бьелль, попрощавшись, ушла, Хэнк задумчиво хлебнул кофе и потянулся к салфетке:
— Знаешь, что меня смущает во всей это истории? Время.
Ричард уставился на него, как баран на новые ворота.
— Простите, лейтенант?
Хэнк достал откуда-то ручку и начертил на салфетке линию.
— Вот смотри. Аудионаркотики появились примерно в
начале десятых, — он поставил на линии точку, — и сразу произвели фурор. Клиника, в которой лежала твоя мать, открылась двадцать два года назад — то есть в
середине десятых. Первый главврач клиники, Златко Андронников, работал с самого ее открытия вплоть до смерти Патрисии Морган, его пациентки, спустя десять с копейками лет. Твоя мать умерла в 2026?
— Да.
— Хорошо, — Хэнк поставил еще одну точку, — а в каком году была основана «Киберлайф»?
Ричард туповато моргнул, а потом полез гуглить.
— В начале 2026, — озадаченно сказал он.
Хэнк выглядел совсем не удивленным.
— Сейчас 2038, — сказал он, — семь лет назад, в 2031, посадили Тодда Уильямса. Та девушка, Хлоя, — ну, блондинка у Камски дома, вспоминай, — говорила, что была первой, кто поставила себе биопротез – пять с половиной лет назад. Это 2033. Откуда Уильямс имел понятие о тириуме до того, как он стал известен общественности?
Глаза Ричарда распахнулись. Он впервые видел Хэнка таким сосредоточенным, собранным и профессиональным; что-то похоже на уважение затеплилось в глубине его души.
Андерсон же не замечал взгляда Моргана.
— Камски говорил, что тириум создавался как топливо для машин, и только потом его догадались использовать в биопротезировании. Но тириум безвреден для человеческого организма. Если ты выпьешь нефть, к примеру, тебе останется недолго, — но люди не пьют нефть именно потому, что ее не полагается пить. Зачем же разрабатывать
специальное, нетоксичное топливо, если оно также не предполагает контакта с человеком? Что-то тут нечисто.
Метаморфические шестеренки заработали в голове Ричарда.
— Вы хотите сказать, — медленно начал он, — что изначально тириум?...
Хэнк кивнул.
— Либо он создавался не как топливо, а как что-то иное, и топливом получился
случайно, — подытожил он, — либо топливом он стал на основе
иного вещества, которое как раз-таки и было безвредно для человека. Если мы рассматриваем второй вариант, тогда Камски не изобрел, а усовершенствовал тириум; если первый, тогда всплывает вопрос: как до тириума добрался Тодд Уильямс, безработный наркоман?
У Хэнка пиликнул телефон. Он поднялся на ноги.
— Дали ордер. Едем к Андронникову. По пути захватим Рида. Можно, кстати, задать ему парочку вопросов.
На выходе из кофейни Ричард все-таки купил симпатичный эклерчик.
Но Гэвин оказался совершенно бесполезным:
— Я понятия не имею, — чавкая десертом, сказал он, — в каком году мой брат проснулся знаменитым. Мне было двадцать два, когда я вообще снова его увидел, и даже с тех пор мы не очень-то и общались: так, Рождественские ужины и поздравления с Днем Рождения. Так что разговаривать нужно не со мной.
— А с кем?
Рид осклабился.
— Есть одна идея.
А когда они, по наводке одного из людей Хэнка, подъехали к жилищу Андронникова, у Ричарда отвисла челюсть. Гудели сирены, столпились зеваки. Карета скорой помощи с распахнутыми дверьми стояла на подъездной дорожке.
Огромный особняк в викторианском стиле
полыхал.
***
Коннор осмотрелся еще раз. Голые заснеженные кусты, покосившиеся ворота, мощеная булыжником дорожка, особняк из фильма «Дом с приведениями». Он выгнул бровь.
— Зачем мы приехали в гости к потомственной ведьме?
— Не начинай, — старательно выкручивая руль, ответил Маркус, — у Андронникова специфичный вкус. Он любит роскошь, но не любит за ней ухаживать. Говорят, у него дворянские корни.
Коннору сделалось еще более худо, чем пять минут назад.
— Давай еще раз: зачем я здесь?
Маркус внимательно на него посмотрел.
— Златко Андронников – неоднозначная фигура. В прошлом психиатр, сейчас он живет на средства из какого-то фонда русской имперской интеллигенции, оказавшейся за границей. Еще он практикует, как психоаналитик. Но самое в нем примечательное то, что каждый наркоман в городе знает его дом, — и он выжидающе уставился на Коннора.
Тот закатил глаза.
— Извини, не вписываюсь в общую статистику.
— Почти каждый наркоман, — не унывая, поправил себя Маркус, — мы с тобой идем туда под предлогом сеанса психоанализа. Мол, ты торчок, который окончательно запутался в себе, а я твой друг, который решил тебя поддержать.
— Что? К мозгоправу?!
— Не выпендривайся, — предостерег Маркус, доставая контейнер с линзами, — к нему не так просто попасть. Он скрытный, осторожный, опасный. Будь начеку. Пока ты будешь исповедоваться, я изучу его дом.
Он вставил линзы и посмотрел на Коннора честными голубыми глазами:
— Попытайся выяснить немного об его прошлом, будто тебе важно наладить контакт со специалистом. А потом, слово за слово, попробуй узнать, почему же он так популярен среди торчков. Типа личный интерес и все такое.
Коннор закатил глаза.
— План – бомба, просто слов нет. Как будто нас не раскусят в первые пять минут.
Маркус сурово на него взглянул.
— А ты сделай так, чтобы не раскусили.
— Почему ты не попросил о помощи меня, а не Норт? У нас схожее образование.
Маркус поджал губы.
— Ты когда-нибудь видел, как актеры играют наркоманов? Ничего общего с реальностью, — и потом добавил: — И потому, что она обязательно бы согласилась, а я не настолько мудак, чтобы подвергать опасности собственную жену.
— А любовника?
— Коннор, слишком много говоришь. Лучше подумай над правдоподобностью своей легенды.
Морган тяжко вздохнул.
Снег слепил, лип к кроссовкам, летел в лицо. До дома они добрались быстрыми перебежками. Звонок звучал так зловеще, что Коннора передернуло.
Мужчина, открывший дверь, с виду напоминал обрюзгшего викинга: широкое лицо, густая борода, явное ожирение и следы злоупотребления алкоголем. На нем была винная рубаха и классические брюки, на носу сидели очки-половинки; взгляд у него был темный и тяжелый, испытующий.
Что-то в нем было… знакомое.
— Джесси Уильямс, сэр. Это я звонил Вам сегодня утром. — Маркус бодро протянул руку. — Мне сказали, что Вы сможете нас принять.
Мужчина смерил его оценивающим взглядом и нехотя посторонился.
— Вы опоздали, мистер Уильямс.
Маркус принялся что-то трещать о пробках, заснеженных дорогах, обнаглевших коммунальщиках. Мужчина слушал его без особого интереса. Коннор тем временем осматривал дом: просторный холл, лестница из темного дерева, уходящая на второй этаж, гостиная в пурпурных тонах. Статуэтки, картины, шкафы, тумбы, тяжелые бархатные шторы – все было покрыто километровым слоем пыли, и даже из зажженного камина чадило увяданием и затхлостью. Пустые бутылки из-под алкоголя стояли на многих горизонтальных поверхностях, кое-где недопитые, кое-где приправленные пеплом.
Коннора этот дом смущал: как размерами, так и творящимся здесь запустением.
Мужчина тем временем остановился в гостиной, задумчиво постоял у камина. Его широкая спина мерно вздымалась.
— Все мои услуги стоят дорого, мистер Уильямс. Какие именно Вас интересуют?
Маркус указал рукой на замершего Коннора.
— Мой друг, Коннор, подсел на наркотики, — начал он, — а еще разругался со всеми нашими друзьями и семьей. Я чудом, на правах близкого ему человека, уговорил его приехать. Он отказывается идти к специалистам. Я надеялся, что разговор с Вами что-нибудь прояснит.
— А Вы, мистер Уильямс, всегда суфлируете своих друзей? — иронично выгнул бровь мужчина, сверкнув глазами из-под очков.
— Да, — ляпнул Коннор, с удовольствием разглядывая растерявшего Маркуса. Потом добавил, глядя в стенку:
— Я не знаю, что происходит. Запутался.
Мужчина развернулся к нему, осмотрел Коннора с головы до ног и ухмыльнулся.
Коннор пождал губы: что-то смутно знакомое и одновременно неправильное было в этих чертах лица, словно они должны были быть ярче, строже, острее. Зыбкие, расплывчатые воспоминания начали роится в его голове: маленькие фикусы в смешных горшках, коридоры, отделанные деревянными панелями, чья-то широкая спина, обтянутая светлой тканью халата, и вальяжная, барская походка по мягкому ковру в холле, — шаги, из-за которых замолкали все разговоры.
Все ближе к нему было осознание, что он знаком с Златко Андронниковым, — но откуда, он вспомнить не мог.
Вернее, не хотел.
Тем временем мужчина, стоявший около камина и созерцающий тусклое пламя, снова подал голос:
— Я почти прекратил предоставлять свои услуги психоаналитика. Почему я должен сотрудничать с вами?
— Мы заплатим, — вставил Маркус и тут же понял, что промахнулся: Андронников лениво на него обернулся.
— Мне не нужны деньги, мистер Уильямс. Или Вы еще этого не поняли?
Коннор буквально печенкой почувствовал, как захлопывается ловушка Андронникова: либо сейчас они скажут правду, которая, возможно, заинтересует бывшего психиатра, либо их выдворят вон с позором. Маркус, судя по плотно сжатой челюсти, думал о том же.
Коннор тяжело вздохнул.
— Я принимаю больше десяти лет, — сказал он, — но впервые за все это время я не могу сказать, что со мной происходит. Мое тело стало реагировать по-другому. Раньше наркотическое опьянение было для меня как приятный и мимолетный сон; теперь же я будто наяву испытываю то, что не могу испытывать.
Андронников снял очки с носа и взглянул на Коннора по-другому: с любопытством.
— Продолжайте.
— Я согласился прийти именно к Вам, потому что знаю, что Вы специалист по наркотикам, — сказал Коннор, — меня не очень интересует вся это психологическая мутотень и прочее, но мне нужна консультация человека, у которого есть определенная репутация по всему городу.
Андронников задумчиво пожевал щеку.
— Вам все равно придется разговаривать со мной, мистер…
— Морган.
— Вот как. Морган. Еще и однофамилец, удивительно, — Златко усмехнулся своим мыслям. — Так вот, Вам все равно придется со мной разговаривать, мистер Морган: что при попытке провести сеанс психоанализа, что и при… консультации. Вы не будете мне врать, увиливать, недоговаривать. Вы расскажете мне все, что придет Вам в голову, — но лжи в Ваших словах не будет. Вы согласны?
Коннор кивнул, хотя желудок его будто облили кислотой.
— Отлично. Мистер Уильямс, оставайтесь здесь. Вашего друга я забираю примерно на час, будем в кабинете. Нет, не раздевайтесь, — знать не хочу, почему молодежь сейчас считает подобные вещи… достойными внимания.
Коннор бегло осмотрел свою кожаную, слегка потрепанную куртку («Да что ты возмущаешься, это же модно!») и поклялся дать Маркусу в глаз при первой же возможности.
Андронников отвел его в просторный кабинет, видимо, использующийся крайне редко. Сам он задернул тяжелые бархатные шторы — разумеется, бордовые, — и уселся на видавшее виды и протяжно скрипнувшее кресло. Снял очки, взъерошил сальную копну волос. Указал остолбеневшему Коннорму на потертую кушетку.
— Садитесь или ложитесь, как Вам будет удобно.
Потом, подавшись вперед, он начал:
— Как обычно проходит Ваш день?..
Он задавал странные, обтекаемые вопросы. Они были похожи в взбухающее в кастрюле тесто: лезли и выталкивали друг друга вперед, противно липли к рукам. Ответов на них не было.
Коннор злился.
— Я понятия не имею, почему я так думаю! — Не выдержав, рявкнул он. Андронников снова снял очки.
— Вы не любите отвечать, мистер Морган. Тогда говорите сами.
— О чем?
— Обо всем, что придет в голову. Например, порассуждайте, почему Вам так претят мои вопросы.
— … на них нет ответов. Я часто их задавал, как окружающим, так и самому себе. Никто ничего не знает.
— Так Вам не отвечают или Вам
не нравится, что Вам отвечают?
Коннор упрямо молчал.
Андронников продолжал пилить его взглядом.
— Расскажите мне о Ваших снах.
Коннор закатил глаза.
— Мне редко что-то снится.
— А в состоянии опьянения?
Коннор поджал губы.
— Я плохо помню. Однако… во снах мне хорошо. Бывает, что очень хорошо.
Чужое тело было горячим и соленым, чуть мягковатым, но поражающим своей красотой. Сильные мышцы, перекатывающиеся под светлой кожей, приковывали взгляд; он очерчивал языком каждую из них, мягко скользя до пупка и ниже, туда, где начиналась темная полоска волос. Он шумно вдыхал чужой запах: тягучий, тяжелый мускусный запах, соленый и горький одновременно. Запах чужой плоти, запах страсти. Запах секса.
Андронников кивнул самому себе.
— Опишите подробнее, пожалуйста.
Коннор раздраженно вздохнул.
— Это как… я будто все чувствую, но смотрю со стороны. Мне нравится наблюдать. Это безопасно.
— За кем Вы наблюдаете?
Коннор растерялся. Андронников подался вперед.
— Это кто-то из Ваших знакомых? Ваши друзья? Ваш брат?
Морган аж дернулся от неожиданности.
— Нет, черт, конечно нет! Только не мой брат!
Андронников покачал головой.
— Здесь нечего стыдиться. Среди близнецов мысли об инцесте возникают особенно часто, это часть нарциссического…
— Да я же говорю, что это я он! Это скорее… я, но другой… я.
— Какой?
Толчки быстрые, короткие, глубокие. Он напрягает все тело и ощущает себя гигантом: он боится навредить партнеру, и одновременно желает его, хочет владеть им полностью. Ему нужно сдерживаться, хотя он ежесекундно грозится потерять контроль и уничтожить все, что выстраивал последние полчаса, — и заодно этот преданный, раболепный взгляд. Но крышу сносит, под веками взрывается фейерверк, тело не хочет подчиняться. Он двигается все быстрее, слушая шлепки и чужие стоны, сгорая и растворяясь в чем-то пошлом, запретном и желанном, он причиняет боль и сам коротко стонет, когда ему почти вскрывают спину, он почти сходит с ума — и видит свое отражение в безумных, пылающих глазах. Чужих глазах. На самом их дне плещется нечто до боли знакомое.
Коннор опустил глаза. Помолчал.
— Сильный, — с трудом выдавил он. Андронников кивнул.
— Что Вы можете сказать о своем партнере?
Коннор досадливо поморщился.
— Ничего. Это не кто-то конкретный. Так, просто образ.
Андронников чмокнул губами.
— Чем отличался последний раз, когда Вы находились в состоянии опьянения, от остальных?
Коннор откинулся на кушетку. Проскользил задумчивым взглядом по пыльным шторам.
— Я больше не был наблюдателем, — тихо сказал он, — в этот раз я был в самом процессе. Обычно я… будто отрываю кусок от чужих чувств и эмоций, но теперь все они принадлежали мне. Это было… по-другому. Я никогда не испытывал подобного. Хотя думал так и раньше.
Cветлое и теплое чувство, что прозрачным туманом оплетает его и концентрируется в груди, не дает даже четко сформулировать мысль. Он проводит пальцами вдоль чужой кисти, очерчивая большой круг по ладони. Наверное, его партнеру становится щекотно. Неожиданно их руки крепко переплетаются. Что-то, соотносимое по мощности со сверхновой, вспыхивает в его груди, и он вдруг понимает, что широко улыбается. Нежность. Забота. Эйфория. Влюбленность.
— Вы встретили кого-то?
Коннор встрепенулся. И подумал о голубых, пылающих гневом глазах.
— Что?.. Нет, вроде бы, нет.
— Это не совсем правда, мистер Морган. Вы обещали мне другое.
Коннор открыл рот, потом закрыл. Андронников поднялся на ноги.
— Наркотик, который Вы употребляете, нового поколения, не так ли?
Коннор дернулся, как от тычка. Златко подошел к столу. Повисшая тишина давила на виски.
Андронников открыл ящик из темного дерева.
— В наше время достать плеер нового поколения не так просто. Вы не похожи на человека, у которого припрятан туз в рукаве, и Вы явно не тот, кто может похвастаться обширными связями. Единственный, кто мог продать — за немалые деньги, разумеется, — Вам такой плеер, это я. Но Вы не мой клиент. Откуда же ты его достал, Коннор?
Именно в этот момент Коннор услышал щелчок. Он знал этот звук.
Это был звук снятого предохранителя.
Андронников прокрутил барабан револьвера и задумчиво сдул пороховую пыль с дула.
— Вы лжецы, молодые люди. Грязные, двуличные лжецы. И я прекрасно знаю, Коннор, в кого ты такой, — он навел пистолет на окаменевшего Моргана. — А теперь правду: зачем Маркус Манфред пришел в мой дом? Что эта продажная тварь хочет тут найти?
Коннор сглотнул так шумно, что в ушах щелкнуло.
— Я…— начал он и запнулся. Сжал подол куртки в кулаке. — Маркус ищет доказательства Вашей связи с «Киберлайф». Это все, что я знаю.
Андронников фыркнул.
— Ты пришел с ним, какое еще доказательство ему нужно? — Он прокрутил оружие на пальце. — Все семейство Манфредов – лицемерные сволочи, чтоб ты знал. Карл Манфред строил из себя святошу, в то время как его сын подыхал от жесточайшей ломки; Маркус Манфред преподносит себя как защитника справедливости, но не хочет писать о настоящих монстрах. А теперь он притащил сюда тебя, как будто мне мало унижений на роду!
Коннор нахмурился, пытаясь разобраться в потоке слов Андронникова.
— При чем тут я? — Уточнил он. Андронников раздраженно взмахнул руками.
— При том, что моей вины в смерти этой суки нет! Это все тот щенок, Камски, это он взялся улучшать формулу, хотя этого не требовалось; но нет, он решил, что мое изобретение работает недостаточно хорошо, а по итогу я потерял и работу, и имя! Годы выстраиваемой репутации — и все коту под хвост из-за смазливого выблядка! Я сразу сказал: я не потерплю вмешательства в мои исследования, но меня принуждали, и что я мог сделать? Ничего, абсолютно ничего! Я был для них игрушкой!
Коннор медленно сполз вниз по кушетке. Он старался реже дышать. Револьвер опасно болтался в руках активно жестикулирующего Златко, да так, что дуло то и дело оказывалось наведенным на Моргана.
Андронников в сердцах пнул свой стол.
— Мне пришлось начинать все сначала, когда меня вышвырнули прочь! Все мои наработки и исследования были отданы этому ублюдку, потому что они, суки, сделали на него ставку! А я? Десять лет служил верой и правдой, и что я получил?! Но я не сдался, — Златко затряс пальцем, — нет, нет сэр! Я начал все с чистого листа. Если они искали способ, как слезть с этой дряни, то я решил идти от обратного, и теперь каждый торчок в городе знает мое имя! А чего добился Камски?! Разработал биопротезы?! Да кому они, к чертовой матери, нужны?!
Несмотря на испуг, Коннор слушал так внимательно, как только мог. Разъяренный Златко продолжал метаться по комнате.
— Он назвал мое изобретение «тириум»! Что за тупейшее, плебейское слово?! Сделал топливо из того, что должно было стать величайшим прорывом в медицине! А я, — он захлебнулся воздухом, — я создал то, что разрушит империю Камски. О, как только люди узнают, как только!.. Жертвы же есть всегда, верно? Но виноват только тот, кто всю эту кашу заварил, а это был не я. Даже в смерти того мальчика, Маилза, виноват Камски. Бедный мальчишка, пришлось убрать его потому, что он умудрился попасться, а такой расторопный, такой толковый…
— Это Вы убили Маилза? — тихо спросил Коннор. Златко отмахнулся.
— Ему и так недолго оставалось, если быть уж совсем откровенным, — он почесал бороду, — мальчишка был хорошим курьером, но продал свой зад копам. Мог сболтнуть лишнего в любой момент. Но он внес неоспоримый вклад в мои разработки, так что имя его будет увековечено, уж об этом я позабочусь.
Златко остановился. Его мощная спина рвано вздымалась.
— Откуда у тебя наркотик, Морган? Кто тебе его дал?
Коннор поджал губы.
— Знакомый.
— Вот значит, как, — тяжело проговорил Златко, — не хочешь признаваться, маленький
лжец. Ну ничего, ничего. Давай-ка по-другому, — и он нажал на курок. Грохнул выстрел, пуля пролетела над головой Коннора и разнесла в клочья книжную полку за его спиной. — Говори, выблядок!
Коннор бросился в сторону, перемахнул через кушетку и рванул в сторону выхода. И замер, когда отчетливо щелкнуло ровно между его лопаток.
— Еще один шаг, и отправишься к мамаше, — пригрозил Андронников. Коннор послушно вскинул руки над головой.
Андронников подошел ближе, заломил его предплечье и поволок за собой как тряпичную куклу — жестко и грубо. Коннор послушно перебирал ногами, скашивая глаза на упирающееся в щеку дуло. Сердце его грохотало.
Андронников поднялся по лестнице и вдруг остановился, принюхиваясь:
— Откуда тянет гарью?
Он посмотрел на Коннора так, будто тот был виноват во всех смертных грехах, и медленно обернулся, прислушиваясь. Но было тихо.
— Я создаю новейшие плееры с помощью своих наработок, — глухо произнес Андронников, — мое вещество гораздо эффективнее, чем пресловутый тириум. Я ученый и изобретатель, но это не значит, что я не могу за себя постоять, Морган. Что вы задум–
В этот момент Маркус с воплем выскочил из-за угла и с силой взрезал Златко по лицу горящей головешкой. Брызнули искры, Андронников взвыл и отшатнулся, Коннор рванул в сторону, не оглядываясь. Маркус замахнулся еще раз, Андронников сделал пару неловких шагов, споткнулся и с грохотом скатился с лестницы в холл, где и остался лежать, странно раскинув руки; даже спустя пару минут, что Коннор и Маркус молча смотрели друг на друга, он не шевельнулся.
— Ты… убил его? — шепотом спросил Коннор. Коленки его мелко тряслись.
Маркус поднял оброненный пистолет и сунул его в карман пальто.
— Не знаю, — буркнул он, — но он бы этого заслуживал.
Запах гари становился все отчетливее. Маркус махнул рукой, спустился по лестнице — Коннор изо всех сих пытался разглядеть, вздымается ли грудная клетка Андронникова, — и решительно направился к выходу; только, почему-то, к заднему.
— Я поджег спальню на втором этаже, — мрачно сказал Маркус, хмуря брови.
— Там тоже были эти дурацкие бархатные шторы?
— Да, — сказал он, — и я нашел его лабораторию. Там были люди, — сквозь зубы процедил Маркус, оборачиваясь, — живые, сука, люди. Калеки, инвалиды, наркоманы, бездомные. Он держал их в клетках. Я открыл их, а потом услышал выстрел и пошел за тобой. Из лабораторий вела черная лестница. Я попал в кабинет. Взял немного, но, может быть, это окажется полезным.
Только сейчас Коннор заметил, что из-за пазухи у Маркуса торчат несколько тетрадей и ежедневник в зеленой мягкой обложке. Возможно, это были какие-то из наработок; возможно, мусор.
Получается, они почти ничего не добились, — только
убили (тоже возможно) Златко Андронникова.
У Коннора засосало под ложечкой. Он сглотнул.
Снаружи толпились люди, человек двенадцать, не меньше. Они были грязными, худыми, почти поголовно беззубыми. У кого-то не хватало конечностей. У Коннора сердце екнуло, когда он разглядел женщину с огромным животом.
Из окна на втором этаже отчетливо валил черный дым.
Маркус встал на крыльце и вскинул руки.
— Дождитесь полицию, — громко сказал он, — расскажите, что хозяин дома мучил и пытал вас. Но не говорите, что вам кто-то помог; скажите, что вы смогли выбраться сами. Вы не видели нас, понятно?
Толпа неровно закивала, кто-то в задних рядах горько заплакал.
Маркус сел в машину, вытащил из глаз линзы, а потом грязно выругался.
— Вот же сука, — он треснул по рулю, — мразь конченная! Мало того, что толкал наркоту, так еще и держал у себя подопытных!.. Тебя куда?
— На Иерихон, — тихо сказал Коннор.
Маркус сжал губы.
— Тебе необязательно возвращаться в док, — хмуро произнес он, — там холодно и нет горячей воды. Если хочешь–
— Не хочу.
Маркус задумчиво почесал подбородок.
— Ты и вправду странный, но неплохой парень. Думаю, мы поладим. Добро пожаловать в «Иерихон», Коннор Морган.
В доке их ждала взволнованная Норт и новость, что одежду Коннора отказались принимать в химчистку; Норт смущенно протянула ему толстовку.
— Это единственное, что удалось постирать. Мне показалось, она тебе дорога. Мы достанем тебе что-нибудь, — пообещала она, — и я принесла суп.
Коннор благодарно кивнул.
Все его мысли были только о плеере, спрятанном под подушкой.
