Монстр Кровавого Тумана

      — Я умею контролировать чакру! — возмутился Кисаме, — каждый генин это умеет!       — На арене, когда ты имел наглость взять в руки мой Меч, я видел, что ты начал проваливаться под воду ещё до того, как потерял сознание. Ты удерживаешь чакру в ногах рефлекторно, по с детства выработанной привычке, даже не задумываясь о том, как именно ты это делаешь. Когда Самехада начала отбирать у тебя чакру, ты не успевал одновременно формировать и распределять её. Для ниндзя твоего ранга это недопустимо. Чтобы использовать этот меч, жизненно необходимо уметь грамотно распределять свою чакру. И вообще, неужели ты не знал, что без базовых навыков ирьёнина нечего даже и думать о использовании Самехады?! Какого чёрта, Хошигаки?!       — Я думал, что… — пробормотал парень, краснея, но Фугуки его оборвал:       — Молчать! Ты думал, что твоих врождённых способностей будет достаточно. Ты просто высокомерный щенок! Никогда не надейся только на то, что дано тебе от рождения. Тело, предрасположенность к природному элементу и даже Кеккей Генкай — это всего лишь инструменты в руках синоби, которые он обязан заточить тяжелыми тренировками и адским трудом. Иначе он ничего не стоит! Ясно тебе?       — Да, капитан.       Он неожиданно для себя понял, что теперь, выслушав такую резкую отповедь, мальчишка боится посмотреть ему в глаза. И ещё он понял, что ему приятен страх мальчишки.       Фугуки был молод, когда стал членом братства Семи, и на первых порах по-детски радовался всем тем привилегиям, которые давал его новый статус. Очень быстро он понял, что обязанностей у него куда больше, чем привилегий. Уважение и трепет подчинённых стали для него обыденностью, как и то, что просто по имени его звали только дома и среди ближайших коллег. Для всех же остальных он был «господин Фугуки». А вот теперь этот наглый парень стоит перед ним и смотрит на песок, потирая предплечье. Парень сам толком не понимает, чего хочет. Не понимает, что перед ним не просто очень сильный и статусный воин, а пример его собственного будущего, если удастся пройти по выбранному пути до конца. Парень одержим идеей достигнуть совершенства, и символ успеха для него — это Меч. Это та точка где небо встречается с землёй. Дальше парень заглянуть не способен, и он не знает, что там, дальше — только очень уставший синоби, удивлённый тем, как быстро пролетела его юность, и подумывающий о том, как хорошо бы было выкинуть Самехаду в море. Но в этом своём желании мальчишка совершенно непорочен. Потому Фугуки и согласился тренировать его. Потому что Хошигаки такой же, каким он сам был в юности. Просто хочет доказать себе и всем окружающим свою силу. Даже если для этого придётся пойти на жертвы.       Синоби Киригакуре с самого детства становятся невосприимчивыми к боли. Их пытаются как можно раньше эмоционально закалить. И они очень скоро понимают, что боль делает их сильными. Боль оставляет рану, но любая рана схватывается коркой засохшей крови, а спустя время — там остаётся только рубец, кровь осыпается, как шелуха, а они понимают, что выросли над собой. Они, словно выставленные на мороз, покрывают сердца ледяной бронёй, которая никогда не растает, и становятся невосприимчивыми не только к простуде, но и к потерям, к разрывам эмоциональных связей, к тяжёлым увечьям, к психологическому воздействию. Они становятся невосприимчивыми ко всему, что ломает слабых людей.       Этому мальчишке семнадцать лет. Он не шутил, когда решил бросить вызов человеку, перед которым преклоняется всё скрытое селение. Мальчишка пережил столько, что даже смерть стала ему не страшна. И он не шутил, когда говорил, что готов ради своей цели идти по головам. Изворотливость не помеха воинской славе, когда ты — наёмный убийца. И он настолько замкнулся в своём одиночестве на пути следовании за своей мечтой, что себя начал наблюдать словно бы стороны. Он стал готов абсолютно на всё, согласившись на правила игры.       Даже когда в нём вспыхивает гордость или злость, он душит их в себе железной самодисциплиной. Он наглый, но всё же не от самодовольства, а потому, что заставляет себя совершать дерзкие поступки. Потому, что так надо. Это средства продвижения по его пути.       Интуитивно Фугуки понимал всё это. Мотивы мальчишки одновременно раздражали Мечника Тумана, но и заставляли проникнуться к ученику некоторым уважением. Даже симпатией из-за угадывающегося сходства с собственной судьбой. Но действительно очень приятной была безоговорочная покорность во взгляде и в каждом жесте этого молодого дзёнина. Он был дисциплинированным. Настолько хорошо встроенным в систему иерархии, что, находясь близко к ни к кому-нибудь, а к самому хозяину Дайтоо, становился аморфным, как медуза. Его воля была у Фугуки в руках. Он почти физически ощутил это, и вдруг вспомнил, как мальчишка, зловеще усмехаясь, говорил: «Такое практикуется, ради укрепления связей».       Связи между учителем и учеником. Вот что этот парень имел ввиду. Фугуки не стал бы пользоваться таким глупым предложением. Но сам факт того, что кто-то настолько сильно хочет быть в его обществе, перенимать его знания, кто-то настолько сильно восхищается им, как воином, что готов даже попрать свою мужскую гордость, очень сильно грел самолюбие. Для парня это даже не стало бы большой жертвой. Физические связи — ерунда, когда тебя каждый день избивают на тренировках. Моральное унижение? Стоит быть готовым и к худшим вещам, когда решаешь строить карьеру ниндзя. Главное — не сворачивать с выбранного пути.       — Так, — сказал Фугуки, глядя на ключицы Кисаме, обтянутые тканью чёрной водолазки, — попробуй-ка сформировать немного чакры и удерживать её в себе. Нет, не так!.. — Фугуки увидел, что парень привычно сложил печать. — Этой печатью ты привык направлять высвобождение чакры. Просто соедини ладони вместе.       Кисаме сделал, как было приказано, и сосредоточился. Через некоторое время чакра начала расходиться вокруг него такими мощными волнами, что песок всколыхнулся и лёг ровными концентрическими кругами. Но энергия выплёскивалась во всех направлениях, создавая искрящийся ветер, подобный излучению звезды. Фугуки нахмурился и злобно оскалился, когда с Самехады внезапно сорвало бинты будто взрывом. Меч, подняв дыбом чешуи, дрожал и вибрировал, заметно увеличившись в размерах.       — Прекрати! — рявкнул Фугуки, — перестань, кому сказано!!! Ты, дебил великовозрастный!       Кисаме поднял на учителя удивлённый взгляд.       — Какого дьявола ты творишь, Хошигаки? Формировать и удерживать в себе во внутренних резервах, чтобы можно было использовать позже! Ты что не понял, что я от тебя хочу?!       — Зачем? — спросил Кисаме, искренне не понимая своей ошибки.       — Ты думаешь, что исчерпать твою чакру невозможно? — спросил Фугуки тихо и зловеще, догадавшись о мыслях ученика. — Ты дурак! Ты никогда не знаешь, в каких сражениях придётся оказаться! Даже Хвостатые Звери могут исчерпать свою чакру в бою.       — Ещё никогда не было такого случая, — сказал Кисаме, ухмыльнувшись, — чтобы я остался без чакры.       Фугуки совершил совершенно неуловимое движение кистью, молниеносно развернул своё тяжёлое оружие и ткнул парня окончанием меча в лицо. Кисаме отступил на несколько шагов, но смог удержать равновесие и не упасть. Он прижал ладонь к носу, но, претерпевая боль, не зажмурился, вперив в учителя полный злобы взгляд.       — Заткнись, — проговорил Фугуки всё так же тихо. — Будешь говорить, когда я задам тебе вопрос, тупое животное. Тебе не хватает дисциплины! Похоже, твой прежний наставник либо опасался тебя, либо плохо выполнял свою работу, раз ты смеешь раскрывать пасть, когда не нужно. Ты наглый и самодовольный, но я выбью из тебя спесь и сделаю из тебя приличного мечника, достойного Кири!       Фугуки снова легко поднял Самехаду одной рукой, удерживая меч горизонтально и указывая на Кисаме. Парень стоял неподвижно, опустив руки, и часто и глубоко дышал.       — Благодари! — сказал Фугуки. — Благодари меня за науку, щенок!       Кисаме поклонился.       — Спасибо, капитан, — сказал он.       — Скоро ты будешь принимать с благодарностью каждый мой удар.       Парень выпрямился, поднял глаза и увидел прямо напротив лица, как на конце меча открылась полная зубов пасть ужасного вида. Самехада дышала и истекала слюной, Кисаме чувствовал горячее движение воздуха. Огромный язык высунулся из пасти, потянулся, лег на ключицы замершего парня и двинулся вверх по шее и лицу.       — Ах!.. — выдохнул Кисаме, чувствуя, как всё мутнеет перед глазами, — нет!..       Жизненные силы вытекали из него, но он их беспрекословно отдавал. Это ощущалось слабой тянущей болью, словно тонкий стальной клинок очень медленно вынимали из раны. Голод Самехады и её способность к забору чакры воистину поражали.       — Ненормальный, — сказал Фугуки. — Сопротивляйся ей!       Но Кисаме мог только постанывать и часто и хрипло дышать, видя в сантиметрах от глаз чудовищные клыки и чувствуя на губах горячий влажный язык, который жадно слизывал его кровь. Он знал, что ещё минута, и он потеряет сознание.       — Хоть тебе полезно будет узнать, что такое критическая потеря чакры, но даже Самехада не сможет забрать у тебя всё.       Фугуки опустил меч и, казалось, сделался задумчивым.       — Приведи себя в порядок. Продолжим чуть позже, — сказал он.       Кисаме медленно осел на землю, чтобы не упасть, и издал нервный смешок. Голова была тяжёлой, но он не мог не почувствовать странный интимный характер произошедшего, и это его смутило. Он видел выражение глаз Фугуки, в ту минуту, когда Самехада снова пила его чакру, и понял, что капитан, точно так же, как это жуткое живое оружие, наслаждался его беспомощностью и собственной властью. Тут же в Кисаме родилось непреодолимое желание снова спровоцировать его на жестокость, чтобы снова почувствовать себя жертвой. Это было пугающе и интересно. Словно прогулка по краю пропасти. И тут же он понял, что теперь уже Фугуки прочитал это коварное желание в его глазах.       — Веди себя прилично! — одёрнул его учитель, прямо-таки прожигая многозначительным взглядом, и пояснил: — Мы здесь не одни.       И Фугуки, поправив бандану, несколько раз провел рукой по волосам, пытаясь их расчесать. Кисаме же почувствовал, что теперь между ними пролегло что-то сумрачное, вроде общей тайны.       Через несколько минут на пляже появилась Ринго. Она была не в форме, а в будничном синем платье-рубашке и тёплой куртке с капюшоном. На остров пришла весна, и ветер переменился на южный, но Амеюри всё равно продолжала утепляться. К тому же подмышкой она несла свой неизменный клетчатый плед.       — Что бы вы сейчас ни делали — продолжайте, — сказала она, — я хочу посмотреть, чем закончится. Я вам не сильно помешаю?