Deviant

Ричард толкает дверь и застывает на пороге, останавливается и замирает безо всякого движения. — Фаулер сказал, что ты не придешь, и я... — речь обрывается на полуслове. Тревожная и взволнованная она заканчивается удивленным вздохом, упирается в Ричарда как в стену и больше не продолжается. Рид убирает пистолет, оставляет его на полке у двери и с облегчением расправляет сведенные напряжением плечи. Тина, это всего лишь Тина. — Что ты здесь забыла? Рид окидывает ее с головы до ног, выделяя лишь важное: мятую полицейскую форму, куртку застегнутую не до конца, растрепанный хвостик под фуражкой, бумажный пакет в руках. Спешила. Сейчас больше трех часов и обеденный перерыв уже закончен. Бежала сюда в ущерб своему рабочему времени. — Ты нашел Ричарда? — Тина отвечает вопросом на вопрос, и меньше всего Рид хочет слышать именно этот. Ричард оборачивается в его сторону и смотрит. И этот взгляд заставляет вновь тянуться к пистолету, вновь сжимать его, держаться. Этот взгляд невозможно прочитать, он раздирающий и удивленный одновременно. — Вы искали меня, детектив? — голос Ричарда звучит не лучше. Ричард не должен знать. Никто не должен знать как он провалился в это безумие, как у него, у детектива Гэвина Рида, произошло помутнение, как он потерялся и впервые не знал что делать, будто бы гребаный мир вокруг него разделился на до и после и остановился. И все еще не восстановился. Короткое «да» единственное слово, способное сейчас вырваться. Он бросает его так тихо, что едва слышит сам. Но Ричард понимает, он кивает и отворачивается, снова впиваясь в Тину. — Я рада, что вы сработались, но не мог бы ты опустить пистолет, Ричард? — та все еще в дверях, стоит, неловко сминая шуршащую ручку пакета. — Не люблю быть на прицеле. Нервирует. Ричард не убирает. Он не делает ничего. Кто-то нажимает ему на кнопку, и его отключает. Вырубает, заставляя неподвижно стоять. Гэвину это совсем не нравится. — Опусти, — тон у Гэвина на грани между уставшим и приказывающим. Ричард не реагирует. Он не двигается с места, все еще держит Тину под прицелом. Та смотрит на него, как смотрят те, кто пытается успокоить дикое животное; дружелюбие со смесью гулкого отчаяния и страха. — Ричард, — второй раз дается легче, имя звучит почти так же как и в голове. Оно мягкое и окликающее. И Ричард не реагирует на него. Рид теряется. Но пока разум путается, ищет варианты событий, цепляется и просчитывает, тело уже делает. Его рука тянется к руке Ричарда, к месту чуть выше запястья, туда, где черная ткань одежды соприкасается с искусственной кожей, ложится на нее и несильно сжимает. Всего мгновение и Ричард выдергивает руку. Будто он, Гэвин, огонь, от которого не спастись, зажигалка, над которой слишком долго держишь ладонь. Рид заглядывает ему в лицо. В чем дело, Ричард? Что, блядь, не так? В глаза Ричарда возвращается пустота, он смотрит куда угодно, только не на него. За дверь, в коридор, на двери соседей, на стены, сквозь него. Что-то покалывает под пальцами, что-то впивается ему в подушечки, держит недолго, но крепко. Рука с пистолетом больше не поднимается. — Спасибо, — Тина проскальзывает в квартиру, Ричард остается возле двери. — Что с ним? Она оказывается на кухне, ставит пакет рядом с коробками от азиатской еды. Тина смотрится почти привычно, вписывается в окружение, и то подстраивается под нее. Сколько раз она уже была здесь, вот так, в своей полицейской форме? Где-то тридцать? Может чуть больше, может гораздо меньше. Это началось год назад, и теперь точнее не сосчитать. — Зачем ты пришла? — Рид подпирает плечом холодильник, складывая руки на груди и наблюдая за ней. — Хочешь правду или чтобы я тебе соврала? — Тина улыбается. Вокруг глаз залегают морщинки, а на щеках ямочки. Странно, но Рид все еще не знает ее возраст. Он знает, что она любит запивать каждый съеденный кусок, знает, что у нее проблемные родственники, знает, что в детстве на нее напала собака, а она, вместо того, чтобы начать бояться их, захотела себе щенка. Он знает любую мелочь ее жизни, любую глупость, почти все что угодно, кроме таких формальностей, как возраст. — Первое. Тина коротко хмыкает. — Потому что всю неделю ты вел себя странно, а теперь пропал, и я беспокоилась. Со мной, кстати, пицца и пиво, — она хлопает по пакету, и тот сминается под ее ладонью. Рид не помнит, когда в последний раз позволял себе подобное, но слишком хорошо помнит, что пицца и пиво начальный этап программы «помоги детективу Риду», которая никогда не срабатывает. — Поощряете любовь детектива к нездоровой пище? Это почти неожиданно, Рид перестает пялиться на пакет и пялится уже на дверь. Ричард рассматривает их. — Как и ты, — Тина смеется и кивает на пустые коробки. Кажется, после этого Ричард начинает избегать ее. И Гэвина. Он становится еще тише, сливается с обстановкой дома, с его креслом и планшетом, растворяется в серых стенах. Гребаный андроид-хамелеон. Но Рид больше не позволяет ему исчезнуть. Он находит его везде. И смотрит. Смотрит. Смотрит. — А второе? — Рид откусывает последний кусок от своего треугольника пиццы и оставляет корочку на краю тарелки. Гэвин не любит их. Слишком сухие, слишком твердые, слишком остро царапают небо. Тина здесь около часа. Они остаются на кухне, открыв коробку с пиццей, размещаются за столом, устраиваются на стульях. Стульев у Гэвина всего два, и этого хватает. — Я здесь, чтобы исполнить любое твое желание, — Тина подмигивает и подхватывает со дна коробки оставленный им ананас. Ананасы и корочки. Рид хмыкает, почти фыркает. А потом он не выдерживает, рот расползается шире, обнажает ровные зубы. Гэвин улыбается, легко и коротко, потому что заебался, потому что все это уже чересчур. Должна быть какая-то точка, остановка, где можно выдохнуть и снова вдохнуть, набрать воздуха побольше, чтобы вынести все то, что последует дальше. Гэвин улыбается недолго, всего несколько секунд. Он знает, что Ричард опять изучает его, жжет в области висков и на губах. Но когда Гэвин поднимает голову и встречается с ним глазами, то Ричард прячет свои за планшетом. Тина хлопает Гэвина по плечу, возвращая к себе. — Так чем вы занимались? — у нее на лице читается облегчение, когда она ловит улыбку. Гэвин возвращается лишь наполовину. Все мысли крутятся вокруг сжимающих планшет пальцев. Это почти невозможно. — Расследовали дело. — Опять этот склад? — Ага. — Есть успехи? — Да, есть, — Рид рассматривает руки Ричарда. Ричард не просит его прекратить, он никак не реагирует. — Кстати, хотел у тебя спросить. Не знаешь ничего странного и связанного с андроидами? Какое-нибудь дело или что-то вроде того. Тина задумывается. Она видит, как он высматривает Ричарда через ее плечо, видит и не говорит ни слова. Будто бы это совершенно нормально, будто бы так и должно быть, будто бы детектив Гэвин Рид не растерял свои оставшиеся мозги за последние две недели. — А ты не помнишь тот случай в декабре? С кучей андроидов, — она тянется к банке с пивом, запивает тщательно прожеванный кусочек. Гэвин не помнит. Гэвин нихуя не помнит. Спроси у него, чем он занимался вчера, он и это не вспомнит. Гэвин плавает в пустоте, что каждый вечер стирает его память. — Не уверен. Руки у Ричарда рельефные; тонкие запястья с выпирающей косточкой, идеальные длинные пальцы, отчетливые борозды вен. Словно его создатели вдохновлялись одной из тех античных статуй. Безупречные. Совершенные. — Я рассказывала тебе, — Тина отодвигает коробку в сторону, она пуста. — Значит, я не слушал. Тогда к ним устроился Коннор. Официально. На должность детектива. И он едва не сошел с ума, даже начал пить. Его настигло какое-то всепоглощающее помешательство. Но Рид быстро понял, что пластиковый уродец теперь под защитой Андерсона, и вымещать на нем свои заебы себе дороже. Рид агрессивный и быстро раздражающийся, но точно не идиот. И кто знал, что спустя каких-то пару месяцев, он получит собственного Коннора. Вот ведь гребаная удача. — Если коротко, то в свою смену я нашла андроидов. Они были небрежно свалены в кучу. Изуродованные, со следами от выстрелов. Некоторые без рук и ног и, кажется, даже без глаз. Жутко, если честно. Уверена, что и тебе стало бы не по себе. Но когда я пришла на следующий день, то все исчезло. Этот закоулок снова стал чистым. Гэвин наконец-то позволяет своему лицу встретиться с ее, позволяет себе больше не пялиться, не высматривать. — Звучит многообещающе. — Я сейчас покажу где, — Тина хмыкает, достает свой телефон и что-то сосредоточенно в нем ищет. — Вот. Спустя пару минут он оказывается в руках Гэвина. Карта Детройта подгружается слишком долго, улицы показываются постепенно, открываются не сразу, медленно обнажают свои линии и названия. И Гэвин отчего-то не удивляется, когда наконец-то видит отмеченную геолокацию и здания рядом с ней. — Надо же, Киберлайф так близко, всего через три квартала. Рид не верит в совпадения. Он знал, он всегда знал. Догадывался. На подсознательном уровне, где-то в глубине, под слоями усталости и вспыльчивости, там, где ему не плевать, там он знал, что в их гребаном деле что-то не так. Может поэтому Ричард так вцепился в дело, и может поэтому Киберлайф так вцепился в Ричарда. — Эти ребята опять что-то мутят? — Тина внимательно следит за его реакцией. Гэвин отправляет геолокацию себе, на планшет в руках Ричарда, и возвращает ей телефон. — А они прекращали? Проходит еще десять минут, прежде чем Тина вновь подает голос. — Знаешь, Ричард так уставился на меня, я чувствую себя неуютно. И Рид понимает, что все это время не смотрел на него, погрузился в себя, закопался настолько глубоко, насколько хватило сил, придавив сверху землей и камнями. Он поднимает голову, бросает взгляд сперва на Тину, а потом и на Ричарда. Тот наблюдает за спиной Тины, вгрызается глазами в ее лопатки, в ее складки темной полицейской рубашки. Гэвина он будто бы не замечает. Рид не уверен, что должен врать Тине. В этом нет никакого смысла. И вместо «он всегда такой», Гэвин произносит: — Он девиант. Кидает ей в лицо, не утруждая себя занижением громкости голоса, Ричард все равно услышит. Тина не выглядит удивленной. Наверное, она всегда так думала, всегда считала его чем-то большим, чем сраным роботом способным лишь прикрывать спины и исполнять приказы. — А тебе было бы легче, будь он машиной? Гэвин молчит. Нет. Не легче. Легче было бы вернуться назад во времени и уволиться, перевестись в другой участок, в другой город, в другую страну. Туда, где зараза с лицом Коннора и прожигающими серыми глазами никогда бы его не достигла, где она обошла бы его за версту, где он никогда бы не пересекся с ней. Но она выела часть его, выгрызла себе место, поселилась внутри, и теперь слишком поздно. Тина так и не дожидается ответа. — Ладно, я, пожалуй, пойду, — она поднимается из-за стола, стряхивая с себя крошки, и оборачивается к Ричарду. — Ричард, если я задела тебя чем-то, то извини меня. И присматривай тут за ним. Ричард провожает спину Тины ровно до двери. Когда ее куртка исчезает с вешалки, оставляя лишь одежду Гэвина и Ричарда, Гэвин поднимается и сам. Встает со стула, стул отзывается тихим скрипом, и идет к рабочему столу. Там, обездвиженный, сжимая в ладонях планшет, сидит Ричард. — Наверное, ехать туда не имеет смысла, — начинает он, и Ричард оставляет его слова без внимания. Приходится окликать, снова звать по имени, и тогда Ричард наконец-то смотрит на него. В лицо, в глаза. Пристально и странно. — Да, детектив. Не имеет смысла, — голос у него тихий-тихий. — Я проверил камеры с улицы и не нашел никаких записей. На начало декабря ничего нет. Кто-то стер их все. Гэвин не ожидает, что будет легко. Он присаживается на край кровати и заглядывает в планшет. — Тут рядом строительный магазин. И обычно они все с камерами. Проверишь? Ричард не отвечает, но его диод загорается желтым. Рид вновь не отводит глаза, вновь позволяет желтому отпечатываться на них, выжигать сетчатку. — Ничего, — Ричард отмирает через несколько минут, и Рид поспешно цепляется за его руки и за свой планшет. — Но вам поступило новое сообщение... от Тины. Гэвин слишком хорошо слышит эту заминку. Она режет слух хуже фальшивой ноты. Он кивает, и Ричард выводит ее сообщение на экран. «Только что нашла. Забыла, что сняла это.» Рид не думает, что им повезло. Ричард открывает присланное ею фото. Гэвин чувствует, как к горлу подкатывает тошнота. Синий. Кругом синий. Его так много, что, кажется, он вот-вот хлынет через экран. Рид почти начинает ощущать этот запах, слышит, как синий плещет под ногами, возвращает его на склад, в ту ночь. — Кто настолько вас ненавидит? — он смотрит внимательно, вглядывается в каждый миллиметр нечеткого изображения. — Увеличь. Еще. Можно как-то подправить качество? Плечо того, что ближе всего к углу. Ричард увеличивает, и еще, подправляет, делает все, что говорит Гэвин. И так же внимательно смотрит, анализирует. — Это что? — Гэвин тычет пальцем в синее пятно. — Опять тот символ? rA9? Ричард всматривается. — Да, детектив. Нет. Им точно нихуя не повезло. Они влипли еще больше, погрязли в этом синем дерьме по самую голову, позволили добровольно утянуть себя в жижу. — Уверен, что в Киберлайф не поручили тебе расследовать дело какого-нибудь поехавшего сектанта? — Не уверен. Ближе к вечеру Ричард вдруг спрашивает: — Какие отношения связывают вас и Тину Чэнь, детектив? И Рид больше не находит себе места. Это снова неожиданно, это снова слишком. — Это тебя не касается, — грубо и резко, ничего другого больше нет. И Ричард вновь затихает. Гэвин держится меньше пяти минут, а потом оказывается рядом и заглядывает в лицо. — Да что с тобой сегодня? Какие-то программные сбои? — Это тоже вас не касается, детектив. В детстве Гэвин учился нырять, прыгать с невысокого трамплина вниз головой прямо в воду. В первый же раз он поскользнулся, не удержал равновесие и упал, ударился спиной, позабыв обо всем. Нырять он так и не научился. Сейчас Ричард вновь толкает его с трамплина, и Гэвин вновь падает. — Касается. Ты держал ее на прицеле несколько минут, вдруг тебя опять так же переклинит и ты уже выстрелишь? Забывает о том, что нужно сгруппироваться, собраться, летит в воду, ударяется до синяков руками и ногами. — Значит, вы все-таки признаете, что боитесь меня? — Ричард держит взгляд, серые глаза изучают. Рид тонет. Захлебывается водой, та наполняет его рот, его горло, забивается в нос. — Иди нахуй. Я не боюсь тебя. — Вы трус, детектив Рид, — в свете вечерней лампы Гэвин почти видит его тихую усмешку. — Всего лишь жалкий трус, отталкивающий от себя всех и все. Цепляетесь за свой значок детектива так крепко, потому что ничего большего у вас нет. У него спокойное лицо, как и всегда, но Рид, как и всегда, ему не верит. Тело немеет, руки и ноги повисают плетьми, он идет на дно. Сил больше не остается. Вымотан. Истощен. — Убирайся, — голос севший, упавший. Все происходит быстро. Никакой замедленной съемки, никаких прощальных взглядов, он даже не хлопает дверью. Он аккуратно прикрывает ее за собой, почти неслышно, будто бы он незаметная тень, будто бы его никогда и не было. Рид валится на кровать, обхватывает голову руками. Его переполняет, раздирает, разносит на части. «Трус» кричит в его голове так громко, что все остальное перестает существовать. Это никогда не было ненавистью. Это никогда не было презрением. Это всегда было страхом. Липким, удушающим, подстрекающим. Гэвин боялся, Гэвин до одури боялся. Потому что он не знает чего от них ожидать. Потому что из-за них он чувствует себя ничтожеством. Потому что они могут заменить его. Потому что Ричард уже заменяет. Потому что при всей схожестью с людьми они не люди. Потому что все, что у него есть, он добился сам. Потому что Ричард приходит и ему это дают, суют его должность прямо в руки. Потому что его создают таким. Идеальным. Полезным. Способным на все. Его куртка все еще висит. Его гребаная идеальная черная куртка. Он ушел, оставив ее на вешалке. Середина февраля, а его куртка висит тут. Он ведь замерзнет, — мысль такая нелепая и отчаянная, что Рид давится ей, захлебывается, как водой из бассейна. Пальцы не гнутся, когда он снимает ее и сжимает. Не слушаются, когда он пытается завязать шнурки на своей обуви, когда он пытается открыть дверь. В коридоре не горит свет, половина этажа разъехалась, поставив свои квартиры на продажу, и ни одна из них так и не обрела нового владельца. Никто не спешит становиться соседом Гэвина Рида. В темноте Гэвин не сразу замечает высокую фигуру Ричарда, тот застывает посреди наглухо запертых дверей. Сколько Ричард стоял здесь, пока он пожирал сам себя? Он приближается к нему, накидывает куртку на плечи, накрывает их, не касаясь. — Пойдем. Ричард оборачивается, заглядывает в глаза. Рид отступает. — Как вы справляетесь с этим, детектив? С эмоциями. Кажется, Гэвин сейчас рассмеется. — Я не справляюсь. Ричард смотрит на него, Рид отвечает тем же. — Мне некуда идти. — Я знаю. Ричард выглядит потерянным. Рид чувствует себя так же. Ричард остается у него. Он ютится на диване, пока Гэвин спит в своей постели. Сидит неподвижно, ровно вытянувшись. Это должно пугать, должно вселять тот вязкий страх, Гэвин не должен был заснуть. Но он засыпает. Несколько раз он просыпается, выхватывает его силуэт, его лицо, запоминает позу, выражение, и снова засыпает. В эту ночь ему не снятся кошмары.