Deviant

Он непослушными руками выжимает кнопку звонка. Жмет до упора, до щелчка. Сердце бешено колотится, а он все звонит и звонит. Неизвестность его тревожит, это сообщение его тревожит. У Гэвина Рида не было друзей. Никто не хотел дружить с угрюмым ребенком, никто не хотел общаться с недовольным подростком, никто не хотел становиться на пути постоянно раздраженного мужчины. Между ним и миром будто бы существовала стена из презрения, брошенных злых фраз и горечи. И на каждом ее камне висело по знаку. Не подходи — убьет! Осторожно! Беги! Уничтожит! Опасность! Опасность! Опасность! Он возвел ее собственными руками, окружил себя ею, как коконом, как щитом, готовый кинуться на каждого, кто посмеет лишь взглянуть. Но Тина... она была другой. Она не просила впустить. Она стояла рядом, не вламываясь. Она не нарушала ни одну из границ. Она читала знаки и лишь смотрела. И этого оказалось достаточно, чтобы Гэвин открыл ей. Он впустил ее, сам того не осознавая. И понял только тогда, когда Ричард назвал ее другом, когда Ричард одним словом уничтожил все, что Гэвин так долго возводил. «Она ведь ваш друг.» Друг. Нечто знакомое, нечто близкое. До того момента он, казалось, забыл значение этого слова. Сгреб из своей памяти и зарыл так глубоко, насколько смог. Оно обозначающее. Оно поглощающее. Оно имеет значение. И Рид не уверен, что достоин его. Тина открывает не сразу. Первое, что Гэвин запоминает, это наспех застегнутый длинный халат: ворсистый, синий и с пятном от вина на подоле, второе — домашние тапочки и светлые носки по щиколотку, третьим становится ее лицо; оно заспанное, с бледно-красными следами от подушки, и недовольное. — Гэвин, какого черта? Десять вечера, я уже сплю, — Тина рассматривает его так, словно видит впервые: со смятением и волнением. — Что-то случилось? В голове все начинает путаться, та протестующе отказывается осознавать происходящее. Не такого он ожидал. У него в кобуре заряженный пистолет, и он, скорее, был уверен, что сегодня воспользуется им, чем это. — Разве... — Рид начинает с осторожностью, — Разве тебе не нужна помощь? — Нужна. Помощь, после которой я бы поняла, какого хрена ты забыл у меня дома так поздно. Это неловко. Рид все еще стоит у нее за порогом, прячет стиснутые в кулак руки в карманах, а лицо — в темноте коридора. Они смотрят друг на друга; Тина — обеспокоено, Рид — с непониманием. — Ты прислала мне сообщение, — голос становится чужим. Тина вскидывает брови. — Но... я ничего не присылала, — она заглядывает ему в лицо, ищет что-то и отпускает, когда не находит. — Точно не присылала, Рид. Внутри все обрывается, покрывается тонкой коркой, застывает, как вода в реке в утро ранней зимы. Неровно обстриженные ногти впиваются в ладони, и тупая боль от них, внезапно, оказывается единственной вещью, способной удержать его от падения под лед. — Гэвин, у тебя все в порядке? Ты выглядишь неважно. Хочешь остаться? Я налью тебе чего-нибудь. Теперь он сидит в своей пустой квартире. Время давно переваливает за полночь, а он все еще не ложился. Не смог. И не сможет. Пустота давит. Она как невидимая клетка и с каждым вдохом она сжимается все сильнее, пока ее прутья не начинают впиваться в плечи. Один. Снова один. Это должно было произойти. Это его проклятие. Наверное, он даже ждал. Оно всегда происходит, оно неизбежно. Оно айсберг, который маячит на горизонте мелким пятном, а после разбивает корабли в щепки, разнося их по всему океану. С чего он вообще взял, что в этот раз будет по-другому? Что появится кто-то, кто не сбежит, когда он обнажит свою бешеную собачью пасть? Разве ты не вырос из сказок, Гэвин? Отец сбежал, когда ему было семь. В тот вечер мать сказала ему: — Отправляйся спать, Гэвин. Он не вернется. Он все еще помнит вкус овощного рагу во рту, в тот вечер оно отчего-то казалось слишком пресным, будто бы бумажным, и помнит кровь от своих разбитых коленок, но не помнит его лица. Он оставляет его позади, перешагивает собственные воспоминания, делает вид, что забывает. Гэвин не плачет. Не плачет Гэвин и когда находит записку от матери. Ему двадцать, а записка с «Я так больше не могу, извини. Люблю тебя. Мама.», написанная на куске упаковки от сухого завтрака, все что остается от его матери. Она исчезает, забирает с собой все свои вещи, каждое чертово платье, каждую мелочь. Иногда он начинал думать, что она лишь плод его фантазии, что он выдумал ее. Что все, что он смог, это придумать себе идеальную мать в объемных свитерах и с теплой улыбкой. Потому что люди не могут так исчезать. Не должны. Но она исчезает. Бросает его, как и отец, оставляет с обрывком тонкого картона в руках. В двадцать четыре исчезает Ребекка. Она не была любовью всей его жизни, но и очередной тоже. В какой-то из дней она не возвращается с работы и не встречает его недовольным взглядом. Она не пишет ему «извини», будто бы он и сам должен был все понять, вместо этого она скидывает ему свой адрес с просьбой прислать оставшиеся вещи. Их Гэвин высылает через месяц. Когда она исчезает, Рид перестает ощущать хоть что-то. К тому моменту его выжигает дотла, не оставляя ничего. И он не должен был заметить исчезновение Ричарда. Он должен был пожать плечами, выкинуть его рубашку со спинки своего стула, выпить пару стаканов виски и лечь в постель, чтобы наутро встать, перешагнуть это и продолжать дальше. Но Ричард забирается слишком глубоко. И его отсутствие проникает под кожу, внутрь, под ребра, оно скребет его изнутри длинными острыми когтями. У Гэвина была стена и у Ричарда тоже. Не менее высокая и крепкая. Но Ричард разрушил свою, и он разрушил ее для него. Он позволил ему заглянуть за обломки, пройти дальше и подойти ближе. И Гэвин разрушил свою. Не открыл, не впустил, а разрушил. Стер. Разобрал каждый ее гребаный камень. А теперь она горит. И Гэвин не знал, что там осталось чему гореть, не знал, что за эти годы там что-то появилось. Теперь она строится и рушится, снова и снова, потому что камни больше не цепляются друг за друга, потому что они не могут. Они валятся и рассыпаются. А внутри нее полыхает, каждый сантиметр тонет в пожаре, и Гэвин заходится в приступе долгого удушающего кашля. Он дышит дымом и задыхается. И это не правильно. В этой гребаной истории нет ничего правильного. В ней нет никакого смысла. В ней лишь тихое «детектив» и изучающий взгляд серых глаз, способный уничтожать города. И Гэвин попадается. Он путается, будто бы в липкой ленте, обездвиженный прилипает каждым кусочком тела. Эта привязанность лишняя. Она опасная. Она сводящая с ума. Но она случается. И это все, что есть. Это все, что остается. Утро наступает быстро. Оно сумрачное и туманное, и Гэвин его ненавидит. Ричард не появляется. И Рид не может заставить себя прикоснуться к тарелке на столе, она так и стоит с холодной недоеденной лазаньей. И к его вещам тоже. В неровном утреннем свете те кажутся слишком важными и нужными, и он не может позволить себе разрушить это. Не может перешагнуть. По дороге в участок его не ждут несколько минут в кафе и заказ, а рядом с ним в машине никто не сидит. Пустота невыносима. Она — выжидающий хищник, он — ее добыча. Она ловит его и сжимает в тиски, она разрывает его плоть на кровавые куски. Оказавшись в участке, Рид надеется, что она отступит, испугается толпы, окружения, осторожного голоса Тины, что она оставит его в покое. Но она не отступает, она сжимает сильней и давит. Ричарда нет. Напротив никто не сидит, никто не смотрит. И Гэвин не сразу понимает, что Джеффри Фаулер зовет его, машет ему рукой из своего застекленного кабинета. И Рид цепляет кривую усмешку, одну из тех непринужденных и едва презрительных, которые всегда удавались легко, что почти стали постоянной маской, и заходит. — Капитан, — кивает, смотрит на стол, на завтрак на нем, не в лицо. — Вызывали? — Да, — он, как всегда, указывает на стул напротив, Рид, как всегда, продолжает стоять. — Хотел проверить как ты. Справляешься? Гэвин удивляется, вопрос застает его врасплох. — Да, — слова приходится выдавливать. — Справляюсь. Взгляд у Фаулера цепкий, когда он окидывает им Гэвина. Фаулер смотрит внимательно и пристально. И он наверняка замечает его синяки под глазами, мятую вчерашнюю футболку, сжатые в кулаки руки. Замечает и ничего не говорит. — Сработался с RK-900? — спрашивает, делая большой глоток кофе из своей черной кружки. И Рид несколько секунд не понимает. RK-900 звучит знакомо и нет. Он почти переспрашивает, почти произносит короткое «С кем?». Осознание приходит не сразу, в тот момент он уже открывает рот, а после захлопывает, вдыхает. RK-900. Ричард. Это невыносимо. — Да, — голос становится еще тише, а ухмылка сползает. — Сработался. Капитан удовлетворенно хмыкает. — Надо же, — он отодвигает от себя кружку, чуть не проливая остатки кофе на стопку бумаг, — Когда парни из Киберлайф сказали мне, что даже самый отрицательно настроенный сотрудник поладит с этой моделью, то я сперва им не поверил. Но вот ты здесь, больше не вопишь и больше не пытаешься избавиться от него. Рид зачарованно смотрит на кружку, на сложенные руки Фаулера, на бумагу, в лицо. — Киберлайф? — Ага, — капитан тянется к шуршащему пакету. — Из всех кандидатов они выбрали тебя. Ты, вроде как, идеально им подходишь из-за своей неприязни к андроидам. Гэвин вылетает из кабинета. Фаулер что-то кричит ему вслед, но он не слышит. Он ничего не слышит. Шум в ушах перекрывает собой все звуки, барабанная дробь выдавливает землю из под ног. Он бежит. Он задыхается. Нужен воздух. Хотя бы один глоток. Скорее. Легкие сводит в приступе, сердце бешено колотится. Он бежит вон, наружу. Прочь из кабинета, прочь из участка. Прочь. Прочь. Прочь. И Гэвин не понимает, как перестает бежать, как он сталкивается с кем-то знакомым и позволяет себе замереть, как он не поднимает головы и как пялится в шею. Мир внутри переворачивается, но он ему не верит. Он смотрит вверх, темные глаза смотрят в ответ. Коннор. Это всего лишь Коннор. Он рычит, когда хватает Коннора за белоснежную рубашку, когда толкает его и тянет за собой. — Ты должен мне кое-что рассказать, Коннор, — Рид обнажает зубы в оскале. Коннор вырывается, пытается отцепить от себя его руки, разжать его пальцы. Рид держит мертвой хваткой. — Я не хочу вам ничего рассказывать, детектив Рид, — глаза широко распахнуты, а губы поджаты. — Мне плевать. Рид волочит Коннора из участка, к своей машине. Он пихает его внутрь, на заднее сиденье, и Коннор неуклюже ударяется лбом о спинку кресла. Рид достает пистолет. — Мне нужно знать про Киберлайф, — Рид целится в голову, он все еще заряжен. Рид знает, что нажмет на курок, не дрогнув. — Но... почему? — в глазах Коннора нет страха, там смятение стоит бок о бок с удивлением и непониманием. — Из-за RK-900? Из-за Ричарда? Черт. Имя, даже его гребаное имя, произнесенное Коннором, бьет наотмашь. Оно бьет до дрожи в ладонях, до судорог в пальцах. Бьет, пока пистолет не падает на сиденье, пока Рид не закрывает лицо руками. Черт. Коннор не двигается с места. — Что вы хотите знать, детектив Рид? — он спрашивает тихо, с осторожностью. Вот же черт. И Гэвин тянется к телефону, включает его онемевшими руками, отдает Коннору. — Первое, — голос садится окончательно. Коннор жмет на запись. Там склад, все тот же гребаный склад, и Гэвин не смотрит ее. Но Коннор смотрит. Коннор вглядывается в каждый кадр, в каждую деталь. Гэвин слышит выстрел, и Коннор меняется в лице. Останавливает запись, почти не моргает, когда приближает ее и рассматривает. Рид напрягается звенящей струной. — Ты знаешь его? Стрелявшего. Коннор поднимает глаза: — Я... черт, мы с Хэнком были уверены, что он больше не появится. Становится труднее дышать. — Кто это? — Это... — Коннор медлит, подбирает слова, Гэвин разрывается. — Это еще один Коннор. Тогда, в башне, Хэнк подстрелил его, и он сбежал. Мы иногда присматривали за ним, а потом он исчез. Я думал, что Киберлайф все-таки нашел его. Он ведь сошел с ума. По-настоящему сошел. Он помешался на rA9. Когда мы следили за ним, то он писал rA9 везде. На стенах, на окнах и даже на дорожках. Это ваш подозреваемый? Ричард сейчас его выслеживает? Все становится на свои места, выстраивается в уродливую логическую последовательность. И на этот раз она почти полная. В ней почти есть все детали. — Ричард... — Гэвин вновь давится его именем, захлебывается, заставляя себя говорить дальше, — Он пропал. — О. Коннор изучает опустившиеся плечи Гэвина так же пристально, как и запись с камеры со склада. — Наверное, решил, что справится сам, — он произносит это через несколько секунд, и оно звучит негромко и будто бы понимающе. — Но это неправда. Его мнение ошибочно, мы не справляемся в одиночку, — он смотрит на него, и Рид не может заставить себя отвернуться. — Я бы не справился без Хэнка, а он не справится без тебя. Гэвин молчит, он не знает что на это ответить. Слова все разом исчезают из его головы. Все что ему остается — спрашивать. — Где мне его искать? Второго Коннора. Коннор возвращает ему телефон, и Рид неловко сжимает тот в руках. — Раньше Коннор скрывался в разрушенных местах с религиозным значением. Наверное, в этом есть какой-то смысл. Я загрузил вам отмеченную нами карту с локациями, где он уже был. Надеюсь, это поможет. Коннор открывает дверь и выходит из машины, и Гэвин не удерживает его. Он смотрит ему вслед целую минуту. И когда Коннор почти скрывается в участке, то он не сдерживается, окликивает его, громко зовет по имени. И Коннор оборачивается. Некоторые слова всегда тяжело произносить, они всегда даются труднее остальных, и Гэвин почти забывает их значение, оно почти начинает ускользать от него. Но сейчас что-то меняется. Сейчас он произносит едва различимое «спасибо», и Коннор, услышав, улыбается ему. — Удачи вам, детектив Рид, — кричит он, махая рукой. Гэвин горько усмехается в ответ. Но... Может в этот раз удача будет на его стороне? Он возвращается в участок. Он оставляет свой планшет дома, рядом с вещами Ричарда, но там, в столе, лежит старый, из тех, которые выпускались пять лет назад и которые им все еще выдают в полиции. Коллеги вокруг смотрят с удивлением, стоит ему вновь появиться. И Гэвин не знает, заметили ли они его и Коннора, и не хочет знать. Сейчас это не важно. Все что важно сейчас — это Ричард. Он ожидает увидеть в столе кучу неразобранных бумажек, стаканчики из под кофе и одноразовую посуду, ожидает, что ему придется ворошить все, искать планшет среди этого до конца дня. Но находит лишь сам планшет, а поверх него аккуратно сложенный вдвое лист бумаги. Он разворачивает его. И чувство дежавю вновь наступает ему на пятки, дышит в напряженную спину. Почерк ровный. «Если я не ошибся с подсчетами, то когда вы найдете это, все уже закончится. Я приношу свои извинения за то, что использовал ваши чувства к Тине Чэнь для своих целей. Надеюсь, случившееся не доставило ей никаких неудобств. Вы заставили почувствовать меня живым, и я не могу позволить себе рисковать вами. Это не ваше дело, детектив. Оно только мое. И оно всегда было только моим. Берегите себя. Ричард.» Гэвина захлестывает. Спланировал. Этот мудак все спланировал. Он все знал, знал с самого начала. Его накрывает с головой, закрывает от всего мира. Что-то внутри него разрывается, и это что-то затягивает, уносит за собой. И пустота отступает напуганным щенком, боязливо скалится, не желая заглядывать туда, не желая тоже оказаться затянутой. Он комкает записку и тут же разглаживает. Он хочет порвать ее, мелко и быстро, выкинуть, уничтожить, а вместо этого прячет в карман. Вместо этого он ищет. И руки не сразу начинают попадать по поцарапанному планшету, первые секунды они едва двигаются. Рид давно перестает ощущать собственное тело. Он находит сперва склад, тот сверкает разлагающимся участком в самом центре города, а после и церковь, полуразвалившееся здание совсем рядом, всего через несколько домов. И дома нависают над ней, заслоняют собой, прячут. Кажется, в детстве он ходил в церковь. Еще до всего этого. До того, как отец ушел. До того, как мать сказала: «Он не вернется». Гэвин не верит в совпадения, не верит, что склад и церковь оказались так близко случайно, не верит, что это ничего не значит. Он несется туда, а в голове заедает одно слово. Имя. Ричард. Ричард. Ричард. Ричард. Это сумасшествие. Он задыхается им, когда оказывается у входа, когда двери не поддаются, когда глаза застилает мутной пеленой. Ричард. Когда сжимает пистолет в руках, сбивая замок и оказываясь внутри. Ричард. Ричард. Они стоят на коленях. Ричард. У них связаны руки и пустые глазницы. Они оборачиваются в его сторону и смотрят ими. Ричард. Ричард стоит в центре, окруженный безумием. Ричард. Ричард. Ричард. Он поднимает свои глаза на него, и Рид видит, как в них застывает удивление. И страх. Разрывающий сумасшедший страх. Ричард. Ричард. Ричард. — Зря вы сюда пришли, детектив.