Mors ultima ratio

В девять с половиной лет Тао считал себя уже весьма взрослым и самостоятельным, в общем, вполне состоявшимся мужчиной, почти как папа, только ростом чуть поменьше. Когда он говорил об этом взрослым, те лишь смеялись, но не отрицали этого. Лишь после нелепой смерти родителей привычный мир Тао рухнул, и он, наконец, осознал, какой он на самом деле еще ребенок. Тао попал в детский дом, когда ему почти исполнилось десять. Родители Тао работали в китайском посольстве в Сеуле, вместе с собой они, конечно, забрали из Китая и Тао. После их смерти у него из родственников абсолютно никого не осталось. Средств на передачу ребенка на родину ни одна из стран не выделила, ему оформили гражданство и оставили в Корее, в детском доме. Он почти не знал корейского, лишь пару самых необходимых фраз и только. Естественно, что из-за языкового барьера он не мог поладить с другими детьми. Ребята помладше боялись подходить к мрачному китайскому мальчику с немного экзотичной внешностью, старшим было на него плевать. Зато сверстники принялись издеваться над ним. Но из-за незнания языка, он не мог понять это и улыбался им. Они открыто оскорбляли его, а он, не понимая ни слова, соглашался со всем сказанным, за согласием тут же следовал взрыв смеха, а он, думая, что это было шуткой, старательно смеялся вместе со всеми ребятами. Эта забава могла длиться часами и никогда не надоедала ребятам. А если Тао что-то и не нравилось, то свои мысли он держал при себе. Через некоторое время, немного освоившись в детдоме, Тао, наконец заметил, что дети не собираются с ним дружить или что-то подобное, нет, они издевались над ним. Все их взгляды, направленные на маленького китайца, были полны отвращения и презрения. Он был не такой, как они. Одна отметка в документах - национальность: китаец - в корне меняла дело и все отношение детей к нему. Тао не был единственным «не корейцем» в детдоме. Тут были парочка вьетнамцев, более взрослый парень – японец (над ними издевались не меньше), и еще один китаец - Лухан. Тао не знал о его национальности, а Лухан особо не стремился налаживать с ним отношения. В детдоме, как ни странно, Лухана любили и уважали. А он, улыбаясь и поддерживая всех и каждого, все же держался на некотором расстоянии от ребят. К нему не так, как к другим, относились воспитатели и директор, выделяя его из общей толпы детей. Ему разрешалось многое, правда, никто даже не догадывался по какой причине. Несколько раз в неделю мрачный, потухший Лухан уходил из детдома, но его не искали, зная, что он обязательно вернется. Возвращаясь, он сиял, как и раньше. Тао было все равно, может, он даже и не знал, что в детдоме есть кто-то с именем Лухан. Время шло, детям наскучили их глупые шутки, и они перешли к действиям. И вскоре Тао так привык к синякам и вечным затравливанием, что почти не замечал их, еще больше зля своих мучителей. Но когда терпеть стало невыносимо, он начал сбегать на некоторое время из дома, чтобы хоть немного успокоиться и привести чувства и мысли в порядок. В минутах десяти неспешного шага от дома была маленькая, почти обмелевшая, речка, на ее берегах росли старые побитые временем ивы, в ветвях которых Тао мог спрятаться, и наконец, выплакаться, никого не таясь и не скрываясь, там же он впервые столкнулся с Луханом. Точнее, сначала с его спиной. Тао наткнулся на мелко дрожащего парня, которой сидел лицом к реке, обхватив себя руками и трясся. Даже довольно далеко там, где стоял Тао, были слышны его всхлипывания. Вместо того, чтобы убежать, Тао вдруг почувствовал острую необходимость утешить этого парня. И хотя он не видел лица незнакомца, он чувствовал, как он переполнен безнадежностью, одиночеством и горечью. Тао решил разделить их на двоих. Впервые за пребывание в доме он подошел к кому-то и заговорил первым. Парень недоумевающе и немного испуганно смотрел на Тао и на его весьма жалкие попытки заговорить на корейском. Не выдержав, он перешел на китайский и, каково же было его удивление, когда парень ответил ему на родном языке. Они проболтали около получаса, после чего Тао, вспомнив, что его будут искать, спешно попрощался со своим новым другом и убежал обратно. Он встретил своего китайца в доме в тот же вечер, но тот завидев улыбку Тао, тут же отвернулся и сделал вид, что они незнакомы. Долгое время они встречались на той речке, успокаивали друг друга, делились секретами, а в доме делали вид, что не замечают друг друга. И хотя Тао совершенно не видел в этом смысла, он соблюдал их с Лу негласный закон, не разговаривать в доме. Когда его били, а Лухан проходил мимо, Тао отворачивался, а Лу отводил взгляд, чтобы позже на речке долго извиняться. Тао не держал зла на Лу или на кого-то из ребят, которые били его, просто не мог. Зато если вдруг кто-то просто повышал голос на Лухана, Тао еле сдерживался, чтобы не накинуться на того человека. После их встречи, Тао больше ни разу не видел, как он плакал и, как бы младший не пытался выпытать причину слез, Лухан так и не рассказал ему. Он не хотел, чтобы Тао узнал, кем на самом деле является Лухан, он не хотел портить мальчика, его внутреннюю чистоту и невинность. Лухан хотел прекратить с ним всяческое общение, но все зашло слишком далеко, и он уже просто не мог без Тао и их посиделок у реки. Никто не обращал внимания на исчезновение одного Лухана, но частые отлучки еще и Тао не заметить было сложно. И тогда Лухан попросил директора, чтобы никто «не замечал» Тао, как и его. Попросил лично. Как и сотни раз до этого. Взамен Лу дать ничего не мог, а директор очень любил миловидных мальчиков... Это длилось уже несколько лет, и Лу ничего не мог сделать с этим. Идти против директора он также не мог, вот и приходилось терпеть, и если раньше он мог хоть как-то с этим смириться, то с появлением Тао он явственнее начал понимать, чем занимается, и кто он есть. Он пытался мягко намекнуть директору, что больше не собирается заниматься этим, но тот, лишь хмыкнув и прижав к себе Лухана, упомянул о Тао, и Лу ничего не оставалось, кроме как подчинится ему. Больше он никогда не упоминал о своем нежелании заниматься такими вещами. Издевательства над Тао становились сильнее, но он терпел и больше никогда не жаловался Лухану, не желая огорчать его, и Тао понимал, что Лу может не выдержать и заступится за него, а чем это грозило им обоим было неизвестно. В последнее время уважение к Лухану несколько поутихло, и по дому ползли весьма нелестные слухи, кто-то предполагал, что Лухан спит с директором, но Тао не мог в это поверить, вернее, очень не хотел. Однажды, когда Тао было уже около четырнадцати, его захотели забрать в приемную семью, несмотря даже на его явное нежелание. Лухан, понимая, что так будет лучше для него, сделал вид, что безумно рад за Тао, хотя сердце сжималось от предстоящей разлуки. Подходило время для его восемнадцатилетия, и ему также предстояло уехать из детдома, и это означало, что с Тао они больше никогда не увидятся. Но, Тао, не выдержав, сбежал из той семьи вместе со своими документами. Через неделю бродяжничества, его усыновили люди из другого города, он вернулся в дом. Как раз подходило время для ухода Лухана. Они прождали около месяца, а затем Тао сбежал вслед за Лу. Искать его не стали, судьба Тао никого не заботила. Все скорее огорчились уходу Лухана. ________________ бета: (отредактировано)