Виктория Чейз прекрасно понимала, что является самой стереотипной сучкой своей академии. Она начала понимать, что звук её каблуков стал больше, чем простой стук обуви по каменным плитам. А фигура сияла ледяной белизной в толпе тёплых силуэтов. Изумруд в глазах переливался с той же скоростью, что лживые ублюдки уходили и возвращались друг за другом. Понимала и получала дозы кайфа от этого. Откидывала голову назад, чтобы захлебнуться смехом от своей очередной колкости над какой-нибудь Макс Колфилд, так же, как и на вечеринках Циклона, ощущая кайф от наркоты. До того момента, когда всё это пошло против неё. Обернулось другой стороной медали. Когда россыпи дырочек на внутренней стороне локтя заполняли всё пространство и принимать внутривенно стало до боли невыносимо. И держаться за плечи Прескотта в отчаянных попытках встряхнуть танцпол или просто лишний раз повиснуть на его стойком теле. Он часто выглядел адекватнее неё, было это трезвостью или наоборот — она понять не могла. Однако, Вик отлично различала, когда он под кайфом, а когда нет. И сегодня ей хотелось увести его подальше от глаз сотен студентов, их ушей и пьяных разумов, хотелось хотя бы в этот раз побыть невидимкой. Раствориться снежинкой на горячей коже и больше никогда не появиться в одиночку. Уходить с ним или не уходить вовсе. Ведь они — единственное, что есть друг у друга. В кармане, под рукой и в «часто набираемых» в телефоне. И находили друг друга в толпе, подавая сигналы, различаемые только ими двоими.
И сегодня Виктория опять вешается на него, усердно делая вид, что без него и шага ступить не в состоянии, а он видит всё и прижимает её за талию. Виктория усмехается ему в ухо, дышит сбивчиво и прерывисто, потому что, да, она чертова наркоманка сегодняшним вечером. А Нейтан по-прежнему подозрительно адекватен: ни тихого мычания в ответ на её «охуенная вечеринка, м?», ни единого блика в глазах, ни единой подсказки и ремарочки, «ты не поймёшь, что у него на уме, даже если он выльет душу». Прескотт тянет её почти бездыханное тело по лестнице клуба, и тогда Виктория начинает различать уставшие вздохи, будто она в одно мгновение стала нежеланной ношей, а не симпатичной лучшей подружкой со статусом королевы Блэквелла. Очередной вздох и ей становится до неприличного плохо.
— Сука! — вопит Прескотт, с отвращением глядя на испачканную рвотой футболку, но всегда есть «но» — продолжает гораздо мягче, — Вик, ты в норме?
Успокаивающий шёпот в женские уши, за которым следует ухмылка, улизнувшая от взгляда подруги. И она вновь шепчет, словно в бреду, настойчивые извинения, попытки коснуться его нежно, «по-дружески», которые кончаются лишь одиночеством в едва освещённом коридорчике ночного клуба, где алкоголь, наркотики и ядовитая улыбка Нейтана впитались в каждую молекулу воздуха.
Виктории страшно и, скатываясь на холодный кафель, она начинает неистово кричать и заливаться мольбой о помощи. А потом щелчок. Она просыпается вновь в руках Нейтана. Такая вся кукольная, притянутая за талию, будто и не лежала в полудрёме на полу, беспомощно ища в темноте его плечи. И вновь музыка, а точнее лишь ритм, различаемый её затуманенным разумом и его весьма влажная футболка, теперь пахнувшая лавандой. Лавандой и немного Викторией, но, возможно, ей показалось.
— Не бойся, детка. Лишь один шаг. Ещё один. Вперёд.
И Чейз шагала вперёд, с каждым его словом, рвалась за ним следом, держалась за его плечи.
Слепо доверяла его глазам. И, наверное, даже задремала у него на руках. Правда, сон напоминал скорее сумасшедший бред с Нейтаном Прескоттом в роли главного кошмара.
«Размазанная по стенке».
— Виктория, представь себе.
«А это крылья, нарисованные маркером».
— Кричи.
И Чейз попыталась закричать ему в ухо тихим стоном. Тихим и скорбным, чтобы он поскорее отвёз её домой или просто оставил здесь, на этой грёбаной трассе, и его пикап скроется единственным уловимым маячком в пучине тьмы и ужаса.
Кричала, кричала. Но никто её не слышал.
Виктория так увлеклась, что не сразу заметила, что перепутала тьму с тёплым салоном авто и свои крики с диском с песнями, завалявшимся у него в бардачке.
«Он просто вспомнил про эту подборку. Забавно».
Черты лица младшего Прескотта ломались в свете чужих фар, а затем вновь становились давно изученными, привычными и… совсем нестрашными. Ну, может немного. Может, чудовищно красивыми.
Но он, чёрт возьми, был адекватным. Слишком. И взгляд был пропитан сосредоточенностью, опаской, неуверенностью.
— Тебе страшно?
Нейтан поворачивает голову почти со скрипом, словно и вовсе превратился в деревянную куклу с холодным проницательным взглядом. И Виктории вновь хочется кричать. Она мычит, крутит головой, делает все, чтобы показать, что она жива. Она не умерла от передоза. И да, чёрт возьми, ей страшно.
— Мне тоже, — говорит это скорее для себя.
Нейтан становится дьяволом во плоти и вжимает педали в пол — превышает позволенную скорость, и Викторию снова почти выворачивает наизнанку.
***
Он и правда напуган.
Чейз понимает это последними трезвыми частицами себя, видит, как он сжимает руль, а лицо белее, чем костяшки на руках. Его дыхание сбивчиво, хотя он на удивление хорошо его контролирует. Чейз замечает, как его уверенность, словно на американских горках, дрейфует вверх и вниз — затем по новой.
Виктория едва успевает считать фонари за окнами, вплоть до момента, когда ей даже не приходится напрягаться. Их становится слишком мало. Все погружается во тьму: улица или, точнее сказать, чёрный туннель, по которому они едут целую бесконечность, глаза Прескотта — две чёрные дыры, без единого блика и рефлекса. Чернота. Единственный свет — это фары.
А потом они гаснут.
Чья-то холодная рука очень плавно, но в то же время и резко касается её поясницы. Виктория вздрагивает от неожиданности или от того, что эта рука гораздо грубее, чем у Нейтана. Его руки она распознает среди тысячи. Они согревают Викторию даже, когда ледяные. А от рук неизвестного по коже пробегает волна мурашек. Или даже цунами.
Холодный воздух, чужие руки и невозможность что-либо понять — всё это выливается в потоке слёз и неразборчивом бреду:
«Нейтан, отвези меня домой».
Чейз даже кажется, что она вновь чувствует его кожу, а затем острая боль в шее и тихий, слегка хриплый голос друга:
«Спи, Вик. Ты дома».
***
На утро Виктория просыпается в комнате женского общежития. Глаза слепит солнце, а затем тени, которые чуть позже бросают занавески. И даже это вызывает у неё панику, страх, возникший на ровном месте. Она копается в голове, хочет узнать, что было после Нейтана. И вспоминает, что всё и всегда лишь Прескоттом и заканчивается. Но Чейз не покидает поедающее её изнутри чувство тревоги и незнания. Незнания, кажется, всего на свете, включая всю прошлую ночь. Как сон, который, как ни старайся — невозможно вспомнить. Как кусок её жизни, вырванный под корень. Страница книги. И немой вопрос: «Что с ней произошло?».
Что произошло со страницей?
Что произошло с Викторией?
Чейз помнит тот чёртов плейлист в его машине, помнит фонари, что раз за разом слепили пьяный взгляд. Это не был путь в общежитие.
Они оба помнят. Просто он больше. Он — Прескотт. Слишком адекватный для пятничной вечеринки, слишком напуганный для привычного лучшего друга.
И тогда во дворе академии она замечает его, немного сонного, пропахшего никотином, но прежнего Нейтана. Под кайфом.
Виктория улыбается, прокручивая в голове клуб, его твёрдый взгляд, лаванду. Тьму. Его голос. И ей, честное слово, внезапно хочется разрыдаться прямо здесь и при нём. Не наиграно, а по-настоящему, чтобы он заметил. Чтобы, возможно, вытер слезы костяшками пальцев и убедил, что бояться его не стоит.
— Привет, — Прескотт пытается прятаться от Виктории, стоя перед ней, старается отвести её себе за спину, чтобы не видеть лица и уже тянет руки к её плечам. И тогда Вик вспоминает ещё одну деталь. Чьи-то чужие руки. Холодные.
Чейз хватает его за руку, сжимает ладонь в своих двух: его рука горячая, как обычно. Вик смотрит Нейтану в глаза и замечает сошедшую с самих век усталость, будто он не спал несколько дней, замечает лопнувшие капилляры в уголках, глаза наливаются кровью.
В воздухе витает ужасающий для Виктории вопрос, который она боялась задать даже про себя:
«Что случилось прошлой ночью?».
Прескотт смотрит куда угодно, но не в глаза подруги. Он сжимает её руку в ответ, и дыхание становится не таким прерывистым, сам он становится спокойнее.
— Мне все ещё страшно… — произносит Прескотт так прозрачно, что Виктория не сразу понимает смысл сказанного.
— Что?
Между бровей Нейтана в ту же секунду появляется, как круг на водной глади, маленькая морщинка, во взгляде читается неуверенность и он хрипло произносит:
— Что?
