***
Хазан лежит на спине, тоскливо изучая неровно побеленный потолок. Её бледные руки покоятся на большом зелёном альбоме, со страниц которого на неё смотрит когда-то счастливая семья. Слёзы сбегают по ее щекам солёными ручейками, но девушка даже не пытается их вытереть. — Почему ты не со мной, папа? — пересохшие губы едва заметно вздрагивают, и с них срываются слова, тихие, как вздох или шелест листвы в безветренном ночном саду. — Я нуждаюсь в тебе, — она закрывает глаза и поворачивается на бок, ощущая, как горячие капли сбегают на простынь. Город медленно накрывает ночь. Как хищный зверь она крадётся по улицам, окутывая дома чёрной пеленой. Комната девушки неспешно погружается во мрак, только мягко-мягко светятся от лунного света задёрнутые тонкими шторами окна. Хазан продолжает лежать, прижимая к груди потрёпанный временем и изъеденный молью альбом. Она, как зачарованная, смотрит в темень за окном, тихо напевая старую колыбельную. Физически, телом она здесь, в этом доме, однако душой и мыслями брюнетка очень-очень далеко. В беззаботном детстве… Вокруг было много цвета, много пространства, бесчисленные деревья, свежий воздух и почти никакого шума. Почти… — Папа, папочка! — в огромный сад ураганом ворвалась маленькая девочка. Она бежала босиком по мягкой траве, не обращая внимания на росу, при каждом движении её жёлтое платье колыхалось, словно пшеничное поле на ветру, а длинные шелковистые волосы растрепались и беспорядочными прядями падали на лоб и глаза. — Что такое, птичка? — спросил мужчина ласково, садясь на корточки около девочки и заправляя выбившуюся прядь тёмных волос за ухо. — Вот, — Хазан показала ему детский рисунок. Невозможно было догадаться, что там нарисовано, ведь малышка никогда особо не дружила с карандашами и прочими принадлежностями для рисования, хотя неоднократно пыталась. Там было изображено три фигуры: одна очень большая, с чёрными глазами и рыжими кудрявыми волосами, другая — самая маленькая, со светлыми волосами и зелёными глазами, третья — среднего роста с чёрными волосами и тёмно-коричневыми глазами. — Какая прелесть! — восхищенно сказал мужчина, — А кто тут нарисован? — Ну, это Эдже, — девочка показала на самую маленькую фигурку, — это — ты, — пальчик показал на среднюю фигурку, — а это — мама, — самая большая фигурка. — Красиво, красиво, — кивал головой Эмир, — Но почему я меньше мамы? — Как это «почему»? — грозно спросила мелкая проказница, вставая в позу «руки в бока», — она же главнее, — на полном серьезе заявила она. — Хазан, птенчик мой, кто тебе это сказал? — Ну… — брюнетка не успела договорить, так как её перебил женский голос. — Дочка, ты где? — Я здесь, мамочка! — счастливо закричала кареглазая и, вырвав рисунок из рук удивлённого отца, побежала к матери. — Смотри, тебе нравится? — спросила она, протягивая листок Госпоже Фазилет. Женщина пробежалась глазами по содержимому картинки, время от времени закусывая губу, чтобы сдержать приступ рвавшегося наружу смеха. — Очень красиво, — Фазилет наклонилась к девочке и провела большим пальцем по её щёчке, вытирая зелёную краску, — а главное правдоподобно, правда, дорогой? — добавила она, поворачиваясь к мужу. — Конечно, — он закатил глаза и, подойдя ближе, положил руку на талию молодой женщине, которая без особого сопротивления прижалась крепче, с любовью заглядывая ему в глаза. — Кстати, Хазан, а почему тебя нет на рисунке? — Задал Эмир, интересующий его вопрос. — Ну, это же очевидно! — девочка насмешливо покачала черноволосой головой. — Я же рисовала, — сказала она так, словно это был самый очевидный факт на свете. — Эх, взрослые, ничего вы не понимаете… — кареглазая звонко рассмеялась и подпрыгивая побежала в сторону дома. Солнце играло на её лице, зелёная сочная трава приятно щекотала пятки, ароматы весенних цветений ударяли в её маленькие ноздри, над цветами порхали уже появившиеся бабочки, повсюду щебетали птицы, и все вокруг казалось таким прекрасным, что девочка пожелала одного — чтобы так было всегда… — Хазан, просыпайся, — сквозь пелену сна девушка чувствует лёгкое касание к своему плечу. — Ну проснись же, дорогая, — склонившись над дочерью, Фазилет принялась тормошить её за плечо. — Мама, — тихо зовёт девушка, но из пересохшего горла вырывается лишь непонятный хрип. Наконец она открывает мокрые от слёз глаза и резко садится в кровати. Несколько секунд Хазан смотрит на маму, а потом, не выдержав, утыкается головой ей в грудь и, вздрагивая плечами, заходится в громких рыданиях. — Ну-ну, дорогая, — женщина успокаивающе гладит дочь по спине. — Тебе что-то приснилось? — она озабоченно проводит рукой по её щекам, вытирая мокрые дорожки. — Папа, — еле выдавливает девушка, снова заходясь в беззвучном плаче. — Мы были в нашем доме, в саду… Хазан горько всхлипывает и Фазилет радуется, что дочь не может видеть её лица. Тёмные глаза женщины наполняются горячими слезами, и она до боли сжимает пальцы, впиваясь ногтями в ладони, пытаясь сдерживать накатывающую волнами истерику. — Ты же знаешь, что я любила его, — неожиданно произносит Фазилет и берёт в руки их старый альбом, бережно проводя кончиками пальцев по кожаной обложке. Любила. Это слово врывается в сознание через крепко сжатые зубы, зажмуренные глаза, закрытые уши, оно травит кровь, и кареглазая тихо скулит, уткнувшись лбом в поджатые колени. — Любила… — эхом отзывается она в тон матери и издает нервный смешок. — Ты «любила» его Госпожа Фазилет? Где сейчас твоя любовь, а? Где она, ответь мне! — Все что Хазан чувствует в этот момент — боль и обида, которые захлестывают её, проникают под кожу, не пропуская ни сантиметра, и медленно разливаются отравляющим ядом по всему телу. — Доченька, прошло уже более десяти лет. Нет, я не говорю, что забыла или разлюбила его, но так будет легче, — она замолкает, тщательно подбирая слова. — Хазым. Он очень хороший человек, заботливый, понимающий. С ним я словно обрела что-то давно утраченное и дорогое мне, что-то, потерянное так давно, что я заставила себя забыть, каким чудесным оно было. Забыть, чтобы не скучать по нему. В комнате повисает гнетущая тишина, слышно лишь, как стучит маятник настенных часов, как дождевые капли бьются в окно, падают вниз и катятся по стеклу, как вдали сверкают молнии и гремит гром. Погода словно уловив настроение девушки, плачет и грустит вместе с ней. Дождь, точно слезы, уныло барабанит по крыше, маленькими ручейками стекая вниз, а рокочущие раскаты грома синхронно с тихими всхлипами девушки срываются с туч, падая вниз изломленными ярко-жёлтыми молниями. — Оставь меня одну, — звучит тихий бесцветный голос, который холодит сердце, заставляя его больно сжаться. — Хорошо, как скажешь, — нехотя женщина поднимается с постели и, бросив последний взгляд на заплаканное лицо дочери, покидает комнату.***
Хазан в который раз за вечер скучающе смотрит на часы, лениво потягивая мартини. Стрелка на циферблате, кажется, прилипла и упорно не желает двигаться с места. Девушка вздыхает, тоскливо постукивая высоченным каблуком специально к случаю купленных босоножек и принимается строчить очередное SMS своей лучшей подруге: «Ниль, где тебя черт возьми носит? Я уже битый час жду, когда ваше величество соизволит порадовать меня своим присутствием. Надеюсь, что у тебя есть веские причины для опоздания». Она заканчивает свое гневное сообщение и, нажав «отправить», убирает телефон. Как бы девушке не хотелось покинуть это место, она должна была находиться здесь. Оставлять маму одну в такой важный для неё день было бы, как минимум, некрасиво. Брюнетка принимается скучающе рассматривать нескольких новоприбывших гостей, среди которых неожиданно мелькают длинные ноги и светловолосая голова её лучшей подруги. Девушка заметно оживляется и, нетерпеливо постукивая наманикюренными ноготками о крышку стола ждет, когда Ниль подойдет ближе. Однако блондинка, в свою очередь, неспешно шагает виляя бёдрами, словно по подиуму. Для полноты картины не хватает только красной дорожки, вспышек фотокамер и громких аплодисментов посетителей ресторана. — Привет, подруга! Судя по твоей недовольной физиономии спешу спросить: ты собираешься меня убивать? Если да, то я не рискну к тебе приблизиться, — быстро тараторит голубоглазая и, не давая возможности подруге вставить слово, грациозно садится на стул, бросая свой серебристый клатч на соседнее кресло. — Хоть раз ты придёшь вовремя? — интересуется Хазан, после чего добавляет: — в один прекрасный день я все-таки убью тебя из-за твоей ужасной непунктуальности. — Да брось, душа моя, ты же любишь меня, — смеётся она и невинно хлопает длинными ресницами. — Тем более, что я не специально опоздала. По дороге какой-то урод врезался в мою ласточку, представляешь? Ничего серьезного, конечно, но нервы мне он знатно подпортил, — заканчивает Ниль свой рассказ и корчит недовольную мину, мысленно представляя себе, как убивает кудрявого придурка, испортившего ей настроение. Но Хазан не слышит и половины истории. Взгляд девушки наткнулся на Ягыза Эгемена — её, отныне, сводного брата. В компании отца и ещё нескольких мужчин, он также наблюдает за ней. Мужчина выглядит великолепно, впрочем, как и всегда. Его волосы идеально уложены, тёмный костюм контрастирует с белой рубашкой и обольстительно облегает прекрасную фигуру. — Не за новым ли братиком наблюдаешь? — как бы между прочим спрашивает блондинка. — Что? Щёки Хазан моментально заливает предательский румянец, когда она понимает, что её поймали с поличным. — Ты сейчас дыру в нём прожжёшь! — констатирует Ниль, посматривая на Ягыза через плечо подруги. — Не поговоришь с ним? Этот прямой, открытый и неожиданный вопрос сбивает её с толку. — Готова после свадьбы посетить похороны? — Хазан глубоко вздыхает и, поджав губы, все-таки отворачивается. — Ты о чём это? — Да мы же поубиваем друг друга, — пытается свести всё к шутке брюнетка. — Или изнасилуете, — тихо хмыкает голубоглазая, но это не укрывается от чуткого слуха подруги. — Я схожу за шампанским, — быстро добавляет она и спешит ретироваться, прежде чем на неё посыплется шквал новых возражений и возмущений. Ниль быстро подходит к столу с напитками, берёт бокал шампанского, и было уже подносит к губам, чтобы сделать глоток, но осуществить задуманное ей так и не удается. — Привет, малышка, — слышит она чей-то надменный голос и поворачивается. — Ты? — Выкрикивают они почти одновременно и девушка, чуть не свалившись с ног, испуганно таращится на кудрявого, на лице которого со скоростью света одна за другой сменяются эмоции — от недоумения и растерянности до любопытства и заинтересованности. — Какого хрена ты здесь делаешь? — шипит она, крепко сжимая тонкую ножку хрустального бокала. — Фи, как некультурно, — парень деланно морщит нос и ухмыляется. — Я же извинился! — Знаешь, куда ты можешь себе засунуть эти свои извинения? — медленно закипая, но всё ещё сдерживая гнев, угрожающе чеканит она. Кажется, даже воздух между ними накаляется, как бывает в душный июльский день перед вечерней грозой, когда создаётся ощущение, что слышишь, как заряженные частицы стукаются друг о друга. — Ух, какие мы нервные. Мне начинает это нравиться. Лицо озаряет легкая ухмылка, взгляд мутнеет, а сам Синан начинает медленно наступать на неё, заставив ту попятиться назад. — Ещё один шаг и пеняй на себя, — выдает она угрожающе и, сделав глубокий вдох, смотрит в его наглые глаза. — Удиви меня, — С нотками «Мать его, я же Король», самоуверенно заявляет Синан. Его рука приземляется на правую ягодицу девушки и без капли стеснения сжимает её. Злость вспыхивает в ней, как огонь и охватывает все её существо. Она чуть ли не рычит и, потеряв последнюю каплю самообладания, выплескивает содержимое собственного бокала в лицо наглеца, попадая больше на рубашку. — У меня получилось? Удивился? — обрушивает на него свое негодование Ниль, её глаза гневно сверкают, и девушка еле подавляет желание почесать кулаки о его кудрявую голову. — Не попадайся мне больше, усёк, придурок? — она разворачивается на каблуках и удаляется прочь. Парень стоит чуть ли не задыхаясь от возмущения. Похожее состояние было, когда одна из однодневных девушек заявилась в особняк и при всех обитателях дома вдобавок с персоналом залепила ему звонкую пощёчину. Она отшила его? Самого Синана Эгемена? Мечту, если не всей женской части Стамбула, то половины точно! Да любая девушка скорее умрёт, чем сделает такое. Пока эмоции берут верх над разумом, её утонченная фигурка скрывается из его поля зрения. Она зацепила его? Определённо да… Синан ошарашено смотрит на то место, где ещё недавно стояла разъярённая фурия в лице, как казалось милой блондинки, затем его слух пронзает писклявый голосок непрошеного чуда в лице Фарах. — Синош, — тянет она, набрасываясь на него с объятьями, оказываясь настолько увлечённой, что даже не сразу замечает мокрую ткань, — Как тебе мой новый образ? Между прочим над ним трудились лучшие стилисты Стамбула, — хвастается рыжая, крутясь на месте, чтобы парень смог по достоинству оценить все её старания. — Лучше бы ты себе грудь сделала, — фыркает Эгемен, вытирая испорченную рубашку. — По-моему, кто-то встал не стой ноги, — глупо хихикает девушка и открывает сумочку. Порывшись в ней, вытаскивает пачку бумажных салфеток, после чего принимается помогать оттирать шампанское с его брюк, а именно область ширинки. Чёрт, эта похабная девка вызывала чуть ли не отвращение в нём. Даже если бы она голой лежала в его кровати, он бы просто сделал вид, что это не его кровать. — Я сам, — парень быстро перехватывает её левой рукой за запястье, заставляя оставить его штаны в покое, затем поворачивается, удаляясь в сторону уборной.***
Время идёт, а Хазан всё больше сходит с ума. Она сидит за столиком, наблюдая за танцующими парами, изредка потягивая шипучее шампанское из фужера. Ниль, кажется, пропала окончательно и бесповоротно, поэтому чтобы хоть как-то отвлечься, кареглазая оглядывается и замечает симпатичную брюнетку, в длинном платье цвета перванш, которая бессовестно строит глазки Ягызу. Девушка заливисто смеётся, время от времени как бы невзначай касаясь его руки, чему мужчина определённо не против. Инстинктивно пальчики Хазан сжимают хрупкую ножку фужера, в котором все еще плещется игристый напиток, отчего тонкое стекло жалобно хрустит, а его содержимое растекается лужей у ног девушки. Полностью поглощённая созерцанием этой «прелестной» парочки, Хазан не сразу замечает как трескается хрусталь бокала и как маленькие, острые осколки впиваются в ладонь, оставляя ноющую боль, не просто царапая руку, а делая раны, из которых тонкой струйкой стекает кровь, алыми каплями падая на мраморный пол. — Сестра, с тобой все в порядке, где болит? — не на шутку взволнованная Эдже моментально подбегает к столику, буквально засыпая её вопросами, но белоснежная скатерть в кровавых разводах говорит сама за себя. — Все хорошо, не волнуйся, дорогая, — ровно отвечает брюнетка, стараясь не обращать внимания на удивленные и даже слегка презрительные взгляды гостей. Она поднимается, тихонько стряхивая из рук кровавые осколки и приподняв подол длинного платья, идёт в сторону уборной. Перед глазами всё плывёт от слёз, в голове шумит, а ноющая боль в руке отдаётся другой, более сильной болью в душе. Девушка заходит в комнату, прикрывает за собой дверь и бессильно сползает по ней на пол. Она сама себя не понимает, разрывается от желания вернуться и от желания быть как можно дальше от него. Почему? Что с ней происходит? Закрыв рот рукой, чтобы никто не мог услышать её плача, кареглазая всхлипывает вновь и вновь, прижимая к себе согнутые колени. Слишком много всего за последние полгода наваливается на её хрупкие плечи. Предательство любимого человека, свадьба матери и этот… Даже в мыслях она не решается произнести его имя, словно это что-то запредельное, выше её сил. Девушка медленно проводит рукой по опухшим от слёз щекам и, опираясь на стену, поднимается. Слегка покачиваясь, нетвёрдым шагом, подходит к зеркалу, рассматривая своё отражение. Заплаканные глаза, измазанные кровью губы, красные щеки и расширенные, лихорадочно блестящие глаза. — М-да, не лучший видок, — горестный вздох срывается с её приоткрытых губ, а трясущиеся руки тянутся к бежевому клатчу в поиске телефона и влажных салфеток. Мысли хаотично-болезненно носятся в её голове и злая, как три чёрта, Хазан лихорадочно роется в небольшой сумочке, как вдруг её прерывает звук дверного щелчка. Девушка вздрагивает и, чуть помедлив, поворачивается. На пороге стоит Ягыз, прислонившись плечом к косяку, он пристально изучает её своими глазами цвета морской волны, приподняв бровь в немом вопросе. — Значит сестренка? — хмыкает он с явной издевкой, потом резко делает шаг вперед, оттесняя её в угол. Хазан дёргается и испуганно пятится назад, пока её спина не натыкается на препятствие в виде стены, от соприкосновения с которой тело брюнетки охватывает лёгкая дрожь, а по коже пробегается стайка мурашек. — Тебя не смущает, что это женский туалет? — собственный голос кажется ей чужим, слишком безжизненным и хриплым. — Абсолютно. Голубоглазый неожиданно упирается руками в стену по бокам от брюнетки, заключая её в ловушку. Сердце девушки предательски замирает, забывая как биться от страха при одном взгляде в бездонные, чуть расширенные зрачки мужчины. Дыхание учащается, а воздуха катастрофически не хватает, когда его лицо склоняется к ней, оставляя жалкую дистанцию в пару-тройку сантиметров от лица девушки. Он нарочито-медленно двигается в сторону, вдыхая аромат её нежных духов. Его нос едва касается её мягких локонов, а губы склоняются к самому уху, обжигая бархатную кожу горячим дыханием. — А ты не так проста, как показалось сначала, — несмотря на скрытую угрозу, голос невероятно тягучий, низкий и даже эротичный. — Не удалось войти в эту семью через меня, так вы решили попытать счастья с отцом, — на лице ни капли злости, лишь какая-то ироничная усмешка. — Признаю, мозги ваша мать ему знатно запудрила, но вы не обольщайтесь и запомните одну простую истину: я не позволю вам причинить вред этой семье. Понятно? — хрипло выдыхает он в самое ухо. Каждое его слово въедается под кожу, проникая в капилляры, словно яд накачивает дрожащее тело девушки, и слезы пеленой застилают её покрасневшие глаза. Совсем недавно переполнявший её страх, исчезает без следа. Его место занимает праведный гнев, который бурлит в ней, стремясь выйти наружу и сжечь все к чертовой матери. Этого придурка — в первую очередь. Хазан чувствует, как сердце бешено колотится в груди, как кровь стучит в ушах и наконец появляется ранее утраченная уверенность. — Как ты смеешь так разговаривать? — с отвращением шипит она, толкая его в грудь. — Как я смею, значит? Я очень хорошо знаю таких, как ты, — Эгемен делает акцент на последнем слове. — Думаешь, раз запрыгнула ко мне в постель, то всё? Жизнь удалась? — Он скалится: — О, нет, дорогуша, боюсь, мне придется тебя разочаровать… Договорить ему не дает звонкая пощёчина, эхом отразившаяся от стен здания. — Это ты зря. Голос буквально пропитывается клокочущей яростью, когда-то голубые глаза приобретают металлический серый оттенок, а скулы напрягаются до предела. Он хватает Хазан за запястья и толкает к стене, всем телом вдавливая её в холодный кафель, фиксируя её руки над головой. Они оба тяжело дышат и если прислушаться, то можно услышать, как в тишине слышен бешеный стук их сердец. Хазан замирает, не в силах пошевелится. Глаза в глаза. Пальцы больно сжимают руки, движения слишком грубые, резкие, дыхание тяжелеет, становится шумным, почти хриплым… Каждый будто бы испытывает на прочность другого и каждый читает в глазах напротив немой акт безоговорочной капитуляции. Плотину словно прорывает, и они срываются, впиваясь глубоким, неистовым поцелуем в губы друг друга. Первым сдается мужчина: его ладонь проходит по волосам, и он запускает руку в пряди, сжимая их и заставляя её запрокинуть голову, после чего проводит горячим языком по её нижней губе, прикусывая и тут же зализывая, срывая с уст девушки первый стон удовольствия. Эта близость опьяняет, одурманивает её лучше любого алкоголя. Хазан прикрывает глаза и понимает, что снова, черт возьми, снова, проигрывает бой, проигрывает своим эмоциям, поддается искушению и полностью окунается в эти чувства. Лицо девушки напоминает калейдоскоп чувств — эмоции сменяются также быстро, как и мысли в её голове. По большей части это оттенки укора и ненависти к самой себе. Ведь завтра она снова будет плакать в подушку, беззвучно глотая слезы обиды, снова будет призирать себя, ненавидеть всеми фибрами души за то, что поддалась. Но кареглазая прекрасно понимает и еще сильнее корит себя за то, что если придётся — она опять без оглядки прыгнет в это сладкое болото, зная, что утонет…______________________________________________________
За стенами тюрьмы бушевало лето. Он расправил плечи, чувствуя блаженное тепло. Запрокинул голову, подставляя лицо под горячие солнечные лучи. Промозглая, пропахшая плесенью сырость, сопровождающая его последние годы, исчезла. Освобождённый стоял в тени тюремной стены, с упоением вдыхая долгожданный воздух свободы. — Вы ответите мне за каждый день проведённый в этом аду, — прошептал мужчина медленно, смакуя каждое слово. — Обязательно ответите. Он достал из запечатанного пакета куртку, документы и телефон, после нашёл нужный контакт и, напечатав короткое сообщение, спрятал его в карман потёртых джинсов. Его губы искривились в гадкой усмешке, а тёмные глаза полыхнули недобрым огнём, в котором отчетливо читалась ярость. Он отомстит, чего бы ему это не стоило…