***
С утра у Бурда, не привыкшего много пить перед сном, гудела голова, потому даже спустить ноги с кровати было тяжело. Но он это сделал, хотя и потратил несколько минут. В голове копошились какие-то странные имена и названия, морды непонятных существ — даэдротов, скампов, каких-то атронахов, от вида которых становилось то холодно, то жарко… да и приснилась неимоверная чепуха, в которую было сложно поверить: словно у Брумы открылись врата в Обливион, и он отправился туда с девчонкой-эльфом, Гретой, такой сильной, высокой и на удивление привлекательной… нет, решил Бурд, подходя к умывальнику, это даже звучит как-то неправдоподобно… привлекательная эльфийка — нет, исключено, все они выглядят как расплющенный лимон, и выглядят просто отвратительно, не говоря уже об их характере… потом он поднял глаза и увидел себя в зеркале. От носа к правому виску тянулся длинный багровый шрам. Ган намазал его каким-то снадобьем, и кровь запеклась, но один только вид этого шрама привёл капитана в чувство. Ган сказал, что так теперь и будет — и вряд ли заживёт, хотя он, конечно, «напишет Травену и разузнает, что к чему…» Он пригляделся и заметил около шрама несколько царапин — хотя они были менее заметными, но в размере почти не уступали. Кланфиры, скампы, даэдроты… ведь это их работа. Теперь на его лице были не только морщины, но и шрамы — края разрезанной кожи затвердели, и сама кожа возле носа стала жёсткой. Что там ему Ган сказал? «Я сделал всё, что мог?» Да, это точно — усилий он приложил немало, да только всё без толку. Он теперь не только стар — он теперь ещё и уродлив. Капитан взял деревянную кружку зачерпнуть воды, как вдруг боль прихватила плечо — кружку Бурд выронил от неожиданности, и ценная вода расплескалась по полу. Ах да, Грета промахнулась и всадила стрелу ему в плечо. Не такая уж она и идеальная. Помимо всего прочего, Бурд заметил, что рядом с одним седым волоском надо лбом появилось ещё несколько других — они выстроились точно в ряд, как послушные солдаты. Должно быть, он поседел из-за всех этих путешествий через порталы и обратно… Капитан чертыхнулся, плюнул со злости в умывальник и едва не разбил собственное отражение. Я слишком стар для этого дерьма. Тяжёлым шагом он вышел из ванной комнаты хмурый как туча, игнорируя каждого, кто попадался ему на пути. Сейчас он пойдёт в тренировочный зал ради утренней разминки (капитан тяжело открыл дверь), ударит деревянное чучело несколько раз (ему померещилось, будто чучело испуганно сжалось), потренирует несколько специальных атак, и всё забудется. А за обедом перестанет болеть голова. Если что, можно снова к Гану сходить за каким-нибудь снадобьем. Да, именно так и… — Капитан, — прервал один из стражников его самообманный монолог, — там это... грандмастер Клинков заявился. Всех созывает. — Только не это, — Бурд обречённо вздохнул. Да, ему точно это всё-таки не приснилось. Рядом с Брумой и правда есть Храм высоко в горах, и там держат наследника Империи, незаконнорожденного сына Уриэля Септима, и даже убийство императора — это не бред в пьяном угаре. Значит, была и Грета… нет, в это лучше не верить до той поры, пока он не увидит её в лицо и не убедится в её существовании. В конце концов, ему нужно кое-о-чём у неё спросить. — Капитан Бурд! — поздоровался Джоффри, когда капитан, всё ещё заспанный, злой и уставший, появился в большом зале. — Рад видеть вас в здравии и благополучии. — Бурд не мог сказать того же — видеть Джоффри так скоро ему не хотелось, поэтому он сдержанно улыбнулся и пожал грандмастеру Клинков руку. — Грета отзывалась о вас лучшим образом. Это дорогого стоит — заслужить её уважение. — Спасибо, я… тронут. И рад это услышать. Но что вы здесь делаете? Что-то в Храме случилось? Джоффри был человеком прямолинейным и никогда не страшился того, что ему нужно говорить, но сейчас всё же испытывал трудности. Он опустил голову, разглядывая носки сапог и пиная воображаемый камень, но, собравшись с силами, наконец произнёс: — Вы знаете, что, хотя вы закрыли Врата у Брумы, это не значит, что Мифический Рассвет не откроет новые. Это может случиться в любой момент — стратегическое расположение города располагает к этому, и об этом говорят шпионские записи, мы их недавно обнаружили. Возле Брумы хотят открыть Великие Врата, и тогда город может быть разрушен — как Кватч. — Но зачем? — спросил кто-то из солдат. — Почему именно Брума, а не Имперский город? — В здешних горах стоит храм Клинков — рыцарей, тайно оберегающих Империю. Под нашей защитой — единственный наследник Уриэля Септима, оставшийся в живых. Если Мифическому Рассвету удастся разрушить Бруму, Империя лишится стратегически важного союзника — ведь пока ваш город стоит, Клинки могут не бояться за судьбу своего пристанища. «Точно как я и думал», вздохнул про себя капитан. «Значит, эль был хороший, и мне это всё не примерещилось». — Боюсь, и вам, капитан Бурд, и вашим солдатам придётся пройти переподготовку и тренироваться очень много, чтобы сдержать даэдра и не пустить их в Бруму. Мы сами готовы предоставить вам помощь — начиная с тренировочных площадок и заканчивая собственными уроками. Никто не хочет повторить судьбу Кватча, это исключено. Следить за порядком в городе — дело благородное и тяжёлое, но сражаться с даэдра, когда их так много… — Даэдра — такие же животные, разве нет? Только под властью всех этих даэдрических принцев, — ляпнул кто-то за спиной Бурда, и Джоффри терпеливо пояснил: — С такими животными вы не сталкиваетесь каждый день. Насколько я знаю, даэдра погубили несколько десятков лесников просто потому, что повсюду открываются врата Обливиона, и никто не знает, как противостоять им. К тому же, их никогда не бывает мало. Вам тяжело справиться со стаей хищных животных, даже если вы прекрасно знаете их повадки, а если дело касается тех, кто вам неизвестен — и подавно. Мы должны тренироваться постоянно на тот случай, если Грета не успеет вернуться, и… — Кстати, а где она? — снова спросили из отряда. — Да, я бы хотел посмотреть на знаменитую героиню Кватча, — вторили ему. — Неужели и правда скачет по горам и собирает цветы, как о ней говорят? — ляпнул третий, и отряд не сдержался и засмеялся. Бурд покачал головой. «Кругом — одни только критики». — Её занятия вне боевой службы меня интересуют мало, — как всегда невозмутимо заметил Джоффри. — Увы, Грета не может быть с нами здесь и сейчас, однако, она пообещала принять участие в вашем обучении. Кому, как не ей, рассказывать о даэдра и том, как с ними сражаться? Я знаю, вам кажется, будто вы могли бы обойтись и без дополнительных тренировок, но почти все солдаты Савлиана Матиуса, а они были, как и вы, простыми стражниками, погибли, столкнувшись лицом к лицу с даэдра. Мы не знаем, что ждёт нас по ту сторону портала — но Грета знает. И, когда она вернётся, мы начнём обучение. До той поры… — Джоффри взглянул на капитана и произнёс: — Я бы предложил вам временно остановиться в нашем Храме. У нас есть тренировочный полигон, но, полагаю, вы не оставите город без стражников, и не покинете его сами. — Конечно. Это исключено. Мы никуда не пойдём и будем тренироваться здесь. — Сможете ли вы разместить у себя солдат из других городов? Со своей стороны, как грандмастер Клинков, я обещаю регулярные занятия… в том числе после возвращения Греты, — он хмыкнул. — Она обещала многое рассказать. До той поры… — он подбадривающе похлопал капитана по плечу. — Готовьте спальные места, и чем больше — тем лучше. Настали тёмные времена, капитан, и, боюсь, в одиночку Бруме будет тяжело выстоять. Всё-таки произошло то, чего Бурд ожидал, но во что никак не мог поверить: его боевые навыки могли пригодиться для чего-то, кроме распугивания пьяных нордов и натаскивания молодняка. Дни текли долго и были крайне утомительными: ему самому приходилось немало тренироваться, ибо, как выяснилось довольно скоро, свои навыки он подрастерял. Теперь он уже не мог устоять на ногах от внезапного удара мечом, да и щитом как-то разучился пользоваться… Седые волоски, глядевшие на него из зеркала, каждое утро над ним подсмеивались: ты слишком стар, слишком стар, слишком стар, чтобы защитить город! Клинки, которые тренировались бок о бок с ним и его ребятами, каждый вечер поднимались обратно в горы — по мнению Джоффри, это тренировало их выносливость и терпение. Мартин Септим, будущий император, всегда спускался с ними — то ли потому, что его не хотели оставлять в Храме в одиночестве, то ли потому, что он хотел быть вместе со своими подданными и наблюдать за ними. Однажды, в обеденный перерыв, когда Бурд стянул кирасу и решил пообедать, сам наследник Септимов пожелал заговорить с ним. Мартин подошёл со спины и прокашлялся, привлекая к себе внимание. Капитан вскочил с места, звякнув посудой (казалось, даже ложки удивились и шокированно подпрыгнули), выпрямился и тут же отдал честь. Голубоглазый, как и все Септимы до него, Мартин стоял перед ним, сдержанно кивнув на его приветствие и скромно улыбнувшись. «Должно быть, не привык ещё к таким жестам», смекнул капитан и опустился обратно на скамью, спиной к столу. — Вы ждёте писем, капитан Бурд? — Писем? Что? Я не… — заговорил тот, но собеседник улыбался так радушно и ласково, что Бурд закрыл рот, решив молчать аккурат до того момента, когда ему не появится что сказать. Тем временем Мартин подошёл ближе и остановился перед ним, продолжая так же таинственно улыбаться. «Привык к откровенным разговорам, как священник», понял он. — Ваша Светлость? — Значит, не ждёте. Полагаю, это будет для вас приятным сюрпризом. — Мартин протянул капитану конверт. — Вот. Передали через солдат из Анвила. Бурд быстро оглядел конверт, но понятнее ему не стало. Мартин усмехнулся. — Это от Греты. Видимо, ей очень хотелось с вами чем-то поделиться. — Но ведь вам она тоже пишет? — тут же переспросил Бурд, и Мартин заулыбался ещё шире. Неужто он наслаждается происходящим? — Конечно, пишет. Обо всём, что должен знать тот, кому надлежит стать императором. Вас ничего подобного, я полагаю, не ожидает, поэтому мне ещё более интересно, что же она вам написала. — Должно быть… — Бурд задумался. — Честно говоря, я и сам не знаю. Я и не просил у неё ничего мне писать. — Тогда не медлите, — Мартин подбадривающе улыбнулся и похлопал капитана по плечу. — Хорошего дня, капитан. — И Вам, Ваша Светлость… — ответил тот несколько опасля, когда Мартин, продолжая улыбаться чему-то своему, отошёл от стола. Он всё никак не мог взять в толк, с чего бы Грета вдруг решилась ему написать. Конечно, было бесполезно просто сидеть и смотреть на письмо, но… но аппетит уже пропал, и даже сырный пирог уже не казался единственным, что осталось хорошего в мире. Внутри всё кружилось и переворачивалось — и вдруг Бурд, понимая всю жалость собственного положения, сидя в огромном обеденном зале, посреди собственных подчинённых, понял, что чертовски волнуется Бог знает из-за чего. Наступил в жизни капитана очередной неожиданный момент. Кажется, какой-то человек — подумать только, девушка! — делал попытки сблизиться с ним, и на них нужно было ответить соответствующе. Лет сто он ни с кем, кроме своих солдат, не сближался, но тут дело нехитрое: запомни имена каждого и регулярно справляйся о здоровье мамы с папой, хлопай по плечу да говори, что тот-де однажды дослужится до капитана. Здесь всё было гораздо сложнее: хотя Греты и не было с ним рядом, и она бы не увидела его смущённой реакции… ведь рано или поздно она вернётся, и тогда придётся сделать нечто очень сложное: ответить на её интерес. До той поры можно было нерешительно, почти трусливо потянуть время. Ведь в этом вовсе нет ничего плохого, верно? «Верно», согласился капитан, «вот только какой же из меня капитан, если я письма обычного боюсь?» Письмо, впрочем, было не обычное, а от Греты… от девушки — женщины! — весьма привлекательной… «Какая чепуха», фыркнул капитан, срывая печать с конверта, «какой бы привлекательной она ни была, мне нет никакого смысла её бояться. Укусит она меня, что ли?»***
— Граф Каро… постойте! — Я уже всё слышал и всё сказал, — недовольно проворчал тот, решительно удаляясь прочь, — Брума не дождётся моей помощи, пока у стен моего собственного города открыты Врата Обливиона! — Но почему вы не прикажете… граф! — Конечно, распускать руки было не лучшей идеей: ладони Греты сильно испачкались от лошадиных поводьев, а чёрная парча с золотом, надетая на графа, вряд ли перенесла бы столкновение с грязью. И всё же, Каро уходил, и уходил очень поспешно, и Грета, сделав широкий шаг, остановила его за плечо, разворачивая графа к себе. Он показался ей ещё более возмущённым и уставшим, чем прежде, и, пока он не заговорил, Грета выпалила: — Послушайте меня. Я понимаю, что вам важно защитить свой город, но любой из ваших стражников может мне помочь. Я знаю, что вы боитесь, но… — И вы думаете, что я стану отправлять своих людей на верную гибель? — перебил он, стараясь звучать максимально учтиво. — Если так, то вы гораздо глупее, чем о вас говорят. Откуда мне знать, быть может, именно после того, как стражники Кватча ринулись внутрь этих адских врат, город и сожгли? Болтают всякое, не знаешь чему верить. Я даже не знаю, действительно ли вы та, за кого себя выдаёте. Я не могу подвергать Лейавин такой опасности. У меня каждый человек на счету — по крайней мере, сейчас. — Я не единственная, кто способен закрыть эти врата. Капитан Бурд из Брумы… — Капитан Бурд! — всё так же нетерпеливо перебил граф. — Я впервые слышу это имя! Быть может, в Бруме его и знают, но здесь, в Лейавине… — От вашего города ничего не останется, если врата Обливиона не будут закрыты, — процедила Грета сквозь зубы, — вы повторите судьбу Кватча. Если даэдра будут появляться, и никто не будет их убивать, однажды они наводнят город, убивая и сжигая всё, что встретится им на пути… — Но ведь вы здесь как раз для того чтобы этого не допустить, правда? — снова перебил он на удивление дипломатичным тоном, и его губы расплылись в едковатой улыбочке. Грета глубоко вдохнула. — Если погибну я, весь Сиродиил рано или поздно будет захвачен даэдра. Ведь никто, кроме меня, врата закрыть не может! — Грета начинала злиться и чувствовала, как обессиленно в перчатках сжимаются кулаки. Каро молчал, словно давая ей время выпустить пар, и Грета заговорила вновь уже спокойней: — Пожалуйста. Хотя бы одного человека. Капитана стражи. Новобранца. Это неважно. Вдвоём сражаться гораздо проще. — Я понимаю, что то, что вы просите — это весьма справедливо. Моя стража будет сдерживать натиск даэдра, если они повалят из врат, но я прикажу, чтобы никто не заходил внутрь. И это не обсуждается. Грета вздохнула. Не обсуждается. Каро развернулся и отошёл от неё, твёрдый в своих намерениях, и направился к трону, уселся и стал невозмутимо осматривать свои нетронутые огнём владения. Его жена, графиня, на удивление ещё менее сговорчивая, на Грету даже не смотрела, обиженная её резкими словами о роскошном убранстве замка, которое сгорит, если они будут продолжать сидеть сиднем… И так в каждом городе. Везде, где открывались врата Обливиона, графы и графини говорили, что не могут отправить стражу внутрь, или просто не решаются на это. Сын графа Чейдинала — глуповатый высокомерный данмер — отправился внутрь со своими странными дружками из «Ордена Колючки», такие же глупыми и странными, и Грете не удалось их спасти — они вели себя как истовые самоубийцы. Граф страшно расстроился смерти сына и зачем-то отдал ей его фамильное кольцо. Теперь ей отказал Мариус Каро. Капитан Бурд так и оставался единственным, кто решился защищать свой город, кто бесстрашно бросился прямо в пасть Обливиона, не переживая за своё будущее. Это был смелый поступок… но Грету удивляло, что для защиты собственного города необходима смелость. Ведь это, в конце концов, главная обязанность любого стражника — защищать жителей… быть может, никто не хочет этого делать, не зная о своей выгоде или даже совершенно её не имея? В чём была выгода для Бурда? Да и была ли она? Грета снова вернулась мыслями к его решимости и смелости, к собственному удивлению фразе «Мне не терпится избавиться от этой штуки». Можно было дождаться возвращения и спросить его напрямую. А можно было написать и потребовать объяснений действий тех, за кого Бурд не отвечал… но, быть может, он понимал, что к чему. Пожалуй, если он этого не понимает, то вряд ли понимает кто-то другой. Даже если он не сможет ей ответить — а он не сможет — она… Грета почувствовала острую необходимость высказаться: её кулаки сжимались в бессильной ярости, и стоило ей только дать себе волю, и стражники тут же выволокли бы её на улицу или, чего ещё хуже — бросили в темницу, невзирая на её боевой опыт. Тогда уж точно никто не поверит в «героиню Кватча»! Стараясь сдерживать гнев (а это было нелегко), Грета, чуть ли не повторяя движения графа, затопала к выходу из замка и едва удержалась от того, чтобы не открыть его ногой. Но вот в «Пяти когтях», где Грета остановилась на ночь, она решила себя не сдерживать. Витсидутси, довольно доброжелательная аргонианка, от страха схватилась за сердце, когда новая постоялица влетела в столовую злая как чёрт, и даже выронила тарелку, когда хлопнула дверь. — Что творится! — недоумённо воскликнула она, поднимая посуду с пола. — Ты что это, хочешь всех перебудить? Столько времени уже! — Не знаю, что у тебя произошло, но ты не психуй! — раздался низкий грубый голос из угла таверны. Грета обернулась: там, за небольшим столиком, совершенно не подходившим к тому, кто за ним сидел, оказался орк — вдрызг пьяный, он то и дело проливал на стальные доспехи пиво — сталь это, естественно, не одобряла, покрываясь протестующими жёлтыми пятнами. — Давай, садись сюда, выпей со мной! — Спасибо, обойдусь, — отказалась Грета, присаживаясь на сиденье перед прилавком. Хозяйка тяжело вздохнула, отложила в сторону тарелку с полотенцем и спросила: — Ну? И что же вывело тебя из себя? — Стыдно признаться, но ваш граф. — Стыдно признаться! — Витсидутси хлопнула себя по бокам. — Этот ирод, этот расист — он кого хочешь расстроит. — Как и все графы и графья Сиродиила… слушай, а ты не знаешь, есть ли у в Лейавине бойцы-энтузиасты? Ну, такие, которые всегда лезут в драку и ищут смерти? — Все, кто был, пошли работать в «Чёрный Лес», да так и сгинули, отобрав у Гильдии Бойцов всю работу. Ты, чего думаешь, почему здесь Дубок сидит? — хозяйка кивнула в сторону сидевшего в углу орка. — Он остался без работы, вот и запивает горе хмельком. А как он всех валил на ходу раньше, ты бы видела! Грета вновь обернулась на орка, предложившего ей свою компанию, и едва удержалась от желания сморщиться. Не то, чтобы её пугала его наружность — вовсе нет; наверное, по сравнению с другими орками он мог даже считаться симпатичным, но вот смотреть на то, как тот, кто некогда был великим бойцом, разлагается под пивом, было ужасно тоскливо… на хлипком деревянном столике перед ним медленно умирал огарок свечи и лежала обглоданная кукуруза, а её кусочки остались у Дубока на клыках. Он этого не замечал, вытирая рот рукавом, отчего сталь перчаток жалобно пищала, а когда Дубок поднялся, то и вовсе поднял такой грохот, словно на пол свалилась книжная полка. — А у тебя случайно нет пергамента с пером? Или мне придётся бежать в книжный магазин? «Капитан Бурд! Полагаю, в Бруме всё так же холодно, как и прежде, но вы согреваетесь на тренировках, о которых мы условились с Баурусом и Джоффри. Что касается меня, то пишу я по одной простой причине: во всем Сиродииле не нашлось ни одного рыцаря, готового повторить твой подвиг. Единственный, кто решился на нечто подобное, погиб, оставив своего отца безутешным. Фарвил, так его звали, был глуп, но все остальные думают, что поступают умно, страшась врат и трусливо прячась за крепостными стенами. Немногие даже выставили оборону. Это достаточно странно, и меня это… пугает. Не могу поверить, что люди совершенно не боятся войны, стоящей на их пороге».***
«Анвильские Врата — худшее, что происходило со мной за последнее время», писала Грета, пока Бурд, увлёкшись её словами, лениво жевал лук-порей. «У меня закончились ремонтные молотки и зелья, пришлось вспоминать заклинания Восстановления. Это почти не работало — не знаю, говорила я, или нет, но заклинания мне никогда не давались… не знаю, сколько дней я провела внутри, но, клянусь тебе, я никогда так не уставала! Вся кираса была в дырах и, боюсь, её уже не восстановить, лезвие клейморы затупилось, и мне пришлось её бросить, потому что оружие превратилось в ненужную железяку — я била кланфира кулаками! Наш Феррум постоянно жалуется, что я повреждаю доспехи, но ты бы видел, что произошло с моими перчатками — словами не описать, как я боялась за их сохранность, и вот — их нет! ИХ НЕТ! Мне пришлось их оставить, ведь они тоже превратились в ненужный хлам. Я даже думала повернуть обратно, но побоялась заблудиться, и пошла дальше, думая, что иду на верную смерть. Ты помнишь, капитан, по всему плану Обливиона разбросаны разные коконы и распятые сердца наказанных существ? Ты мне говорил, что они жутко противные, но внутри можно найти много интересного. Думаю, это меня и спасло. Я залезала в каждый из них в поисках оружия, я нашла несколько клеймор, со мной всё ещё был лук… а потом я нашла секиру. СЕКИРУ! Я никогда не сражалась секирой, просто потому что у меня даже сил не хватало, чтобы её поднять, но она отлично сшибала с лап пауков, поэтому… Мне пришлось бросить меч, который я… нашла где-то, уже даже и не помню, где, и я несколько часов просидела в одной из тамошних пещер, просто пытаясь прийти в себя. Ей Богу, заночевала бы там, если бы не даэдра. Три яруса пещер, грозовые атронахи и даэдроты на каждом шагу. Понятия не имею, как выжила, но графиня сразу пообещала отправить вам помощь. Должно быть, мои старания были не напрасны, да и жители Анвила теперь спят спокойно, а графиня даже разрешила мне остаться в замке на несколько дней, и приставила ко мне дворцового мага. Он, впрочем, оказался на редкость бестолковым. В общем, я в полном порядке, но мне было страшно. Ты даже не представляешь, насколько… Я купила бумагу и перо, написала это письмо, потому что… чёрт подери, не знаю??? Ты единственный, кто не побоялся войти внутрь врат, и… надеюсь, с тобой всё в порядке. Быть может, только это-то я и хотела узнать, в общем-то. И что ты держишь оборону Брумы, несмотря ни на что. Если есть ты, значит, я стараюсь не зря. Если я опоздала, если у Брумы уже открылись врата, то… то, конечно, ты их уже закрыл со своими ребятами, ведь ты теперь знаешь, как это делается, и до меня не дойдут ужасные новости, что Брума сожжена, и императорский наследник снова убит. Наверное, это звучит так, словно я возлагаю на тебя огромную ответственность — и, честно говоря, она на тебе лежит… Честно говоря, я даже графине Анвила о тебе рассказывала. Так, мельком. Весь Сиродиил знает про отважного капитана Бурда, который не побоялся отправиться во врата Обливиона…»***
— Вы можете сказать мне, Грета, — заговорила графиня как-то раз, за обедом, — какой он — наш новый император? Он похож на императора Уриэля? Грета чуть не поперхнулась только что проглоченным чаем. Казалось, только что графиня Умбранокс говорила о своём городе и местных жителях, нахваливая их и так, и эдак, как вдруг резко сменила тему, переместившись в совершенно другое место на карте. — Полагаю, мы узнаем об этом, когда он взойдёт на престол. — Вы в этом сомневаетесь? — спросила собеседница, заставив Грету пожалеть о её словах. Совсем она не научена дворцовому этикету, нечего и пытаться вести эти «светские беседы». — Видите ли, — начала объяснять та, — никто не знает, удастся ли нам вернуть… Амулет Королей. Успеем ли мы это сделать, или враг нас опередит? Если нет, то… — «Я должна отправляться в Скинград, а потом в Мискарканд… но рука всё ещё болит, и…» — Но ведь пока вы здесь, ничего не произойдёт? Без вас эти Великие Врата, как вы их называете, не откроют, — графиня улыбнулась, словно прочитав её мысли. Грета улыбнулась в ответ. Ей было страшно неловко в роскошном парчовом платье из графского гардероба, неловко подбирать слова, чаще всего неудачно… — А до той поры, нужно полагать, и город, и император в хороших руках? — Пока ещё не император, — поправила Грета. — И всё же? — Его оберегают его рыцари, а город под контролем городской стражи… — под контролем капитана Бурда, точнее, её единственного соратника в борьбе на планах Обливиона… — Да, им я доверяю. — Выходит, вам ничего не стоит воспользоваться моим гостеприимством ещё чуть-чуть, — она любезно улыбнулась, пододвигая к Грете чашку со сладостями. Чашка, хотя и всего лишь сделанная из дерева, была самым странным образом изрисована неимоверно странными рисунками, лишь отдалённо напоминавшими цветы. — Прошу, мне редко удаётся побаловать себя интересной беседой с представителем своего пола. К тому же, таким, как вы. Можете ли вы рассказать мне, что толкнуло вас на столь необычный путь искателя приключений? — Полагаю, это была судьба. — Или ужасные обстоятельства? — графиня скорчилась, и её мимика позабавила Грету. — Знаете, сколько женщин в наше время страдает от того, что фортуна не на их стороне? Нас насильно выдают замуж, нас заставляют работать в полях и всегда угождать мужчинам, хотя многим это не по душе. Быть может, у вас было тяжёлое детство? Оно заставило вас встать на этот путь, не так ли? — «Неужели она знает про тюрьму?» мелькнуло в голове у Греты, но она ничего не сказала, нерешительно взяв из чашки нечто, пахнувшее тростником. Заметив это, графиня услужливо подвинула чашку ещё ближе. — Вы уже знаете, что будете делать, когда вам захочется отойти от дел? — спросила она. Грета так и застыла на месте, не решаясь жевать дальше. Неужели каждая женщина считала своим долгом начать этот разговор, да ещё и в разгар войны? Графиня посчитала её молчание за недоумение, и пояснила: — Скажем, вам нравится в Бруме? Не поверю, что такое теплолюбивое создание, как вы, захочет прозябать в такой жуткой стуже. Ну вот. И снова навязывание своего мнения. И неужели все женщины такие? «Должно быть, я не женщина», твёрдо решила Грета, «или, во всяком случае, какая-то не такая женщина, ведь никогда и никому не буду подсказывать, как нужно жить». — Конечно, там холодно, но всегда можно согреться, надев меха, — она улыбнулась, но графиня покачала головой. — Но я думаю, что так нельзя. Здесь, в Анвиле, я обещаю вам хороший дом и хорошее общество, если вы согласитесь остаться у меня на службе. Клянусь, это будет лучшим решением, которое вы примете в этой жизни. Грета в этом сильно сомневалась: в конце концов, разговоры графини её нимало не развлекали, а, наоборот, наводили ужасную скуку. Все эти платья, улыбки и едва заметные ужимки придворных дам — всё это наводило скуку, а ведь Умбранокс не позволила бы Грете постоянно быть в отлучке, так что ей невольно пришлось бы стать такой же придворной дамой — глупой, претенциозной и в какой-то степени даже некультурной. Городок и правда был симпатичный, с маяка открывался захватывающий вид на Нибенейский залив, и по всему городу рос алоэ с человеческий рост — собирай да вари зелья моментального лечения, продавай их торговцам и морякам и купайся в деньгах, а сама эти зелья никогда не используй… должно быть, Грета могла бы занять место здешнего придворного мага, потому что тот и гроша ломаного не стоил. Воздух здесь был чистый, и она с радостью приехала бы сюда отдохнуть от суеты и поправить здоровье, отобранное годами на службе Императору, но теперь… теперь ей не составило бы никакого труда покинуть этот город. Она ничего не потеряла и всегда может вернуться — если, конечно, захочет. Север, грубый и жёсткий, тоже её ждёт. К тому же, с предложением служить городу графиню уже опередили… — Это звучит очень заманчиво, Ваша Милость. Но я думаю, что ещё рано принимать такие решения. Для начала, нужно выжить. — Ну разумеется, — графиня снова улыбнулась, трогательно наблюдая за тем, как гостья допивает чай. «Наверняка она уже прокляла меня», решила Грета, избегая смотреть на гостеприимную хозяйку. «Впрочем, женщина она добрая — так что, быть может, и вовсе не притворяется».***
— О чём вам пишет Грета, капитан? — спросил Джоффри, садясь перед Бурдом и складывая перед собой руки. Тот покачал головой. — Ни о чём особенном. О том же, наверное, о чём пишет и Мартину, и вам. — Неужели? — тот усмехнулся. — Мне она не пишет. Об её успехах я узнаю по сообщениям графини, и солдат из разных городов. Они рассказывают, что она закрывает Врата около каждого города — иначе ни один граф или графиня не отпускают своих солдат сюда, к нам, и это всё, что я о ней знаю. — Мифический Рассвет запугивает их, так вы говорили. И это работает. Они начинают бояться и пытаются окружить себя большим гарнизоном. — Конечно, работает! Вспомните, как вы сами испугались, когда у стен вашего города открылись врата. Вы, должно быть, знатно перетрухали. — Не поспорю. Но единственное, о чём я мог думать — это о том, чтобы поскорее избавиться от этой штуки, чтобы страха больше не было. И я ужасно боялся, но я знал, что если рядом Грета, то ничего страшного случиться не может, она же знает, что делает, и… Джоффри улыбнулся. — Вот видите. Грета знает, что делает. Это значит, что вы можете о ней не волноваться. Что касается ваших собственных качеств — весьма похвально признаваться в собственном страхе и похвально хотеть довести его до самого пика, прежде чем он пропадёт навсегда. Большинство людей предпочитает медленно страдать на протяжении всей жизни, чем однажды перехватить страх за горло и задушить его, заодно испугавшись так, чтобы вспоминать это до конца жизни. — Грета пишет про Анвил, — произнёс Бурд, показывая строчки письма грандмастеру. — Ей там было очень тяжело и страшно, смотрите. Не представляю её с секирой… — Правильно, — Джоффри вздохнул, — как ни печально бы было мне это признавать, но ей должно быть тяжело. Боги избрали её для непростой задачи, и решить её безо всяких потерь, будь то здоровье, оружие или доспехи, не так-то просто. В следующий же момент дверь в обеденный зал открылась, и вошли чуть ли не все постояльцы замка. Солдаты из разных городов — Бурд посчитал, что из всех больших поселений Сиродиила не хватало лишь представителей Коррола, Скинграда и Бравила — солдаты Брумы, Клинки… все они весело переговаривались, вдохновлённые скорой трапезой, улыбались, продолжая отвешивать шутки и давать друг другу подзатыльники… они казались беззаботными, а вот у капитана кошки скребли на душе. Ему было почти стыдно того, что он сидел в тепле и был сыт, а Грете приходилось в одиночку справляться со всеми этими трудностями. — А вам никогда не казалось, что мы здесь… ну… зря тратим время, пока она рискует жизнью? — Что вы имеете в виду? Бурд вздохнул. Ох, не хотелось ему об это говорить — ох, не хотелось. — Можете сказать мне, что я дурак, но я боюсь за неё. Знаю, что она великолепный боец и невероятный алхимик, но ничего не могу с собой поделать. Иногда просто переживаю, что она перестанет нам писать, и Обливион заберёт её. Если её убьют в Мёртвых Землях, кто об этом узнает? Кто принесёт её тело? Такое же возможно — она простой человек, она вовсе не бессмертна, даже если не замечает этого. Джоффри усмехнулся. — Тайбер Септим, знаете ли, тоже был простым смертным, прежде чем стал святым. Вы как думаете, она бы согласилась, если бы я снарядил отряд и отправил вслед за ней? Всё может быть, но ведь мы даже не уверены, где она сейчас. Я сам уже седой, и был бы рад ей помочь, но я гораздо полезнее здесь. К чему ей моя мудрость на поле боя, когда нужно слушать своё сердце, сливаясь с луком и заражаясь боевой лихорадкой? И других это тоже касается. Я не говорю, что Грете лучше работать одной, но, всё-таки, каждый из нас находится именно там, где должен находиться. Мы набираемся опыта, пока Грета, расплачиваясь за этот самый свой опыт, прикрывает наши задницы. Вы сами, кстати, почему с ней не отправились? — Меня никто не звал, да и я… я нужен своему городу, — неожиданно догадался Бурд. — Я же капитан городской стражи. Если я уйду, некому будет командовать ребятами, не могу же я поручить это графине? Джоффри кивнул. — Точно так же думает каждый Рыцарь в этом храме. Так думаю я, так думает Баурус. Все мы где-то нужны больше, все мы где-то полезнее. — Это что же, получается, Грета нигде не нужна? Грандмастер рассмеялся. — Она нужна Богам, нравится вам это, или нет. К тому же, то, что она делает, в той или иной степени касается каждого из нас… она нужна нам всем и делает то, за что её имя навеки останется в истории Нирна, в отличие от нас всех. Мы — всего лишь пешки в огромной шахматной игре, в которой она исполняет роль королевы. — Для солдата звучит не очень вдохновляюще. — И не должно. Нужно не вдохновение — нужны тренировки. — Поэтому мы здесь. — Поэтому вы здесь. И вы, капитан Бурд, засиделись. Нужно тренироваться, вы же и сами об этом говорите. С получением письма, впрочем, тренировки стали разнообразней. Раньше Бурд думал исключительно о своей силе, о том, как развернуться, чтобы нанести удар помощнее, а теперь всё время возвращался мыслями к Грете — и бесконечно спрашивал себя, как она там, с чем ей приходится столкнуться… в каком она городе, с каким графом или с каким графиней ей приходится беседовать теперь? С Янусом Гассилдором — замкнутым и скрытным, но всё-таки любимым своим народом? Или с Аррианой Валгой, ныне одинокой графиней Коррола? Быть может, она и вовсе пьёт себе какой-нибудь эльфийский напиток с канцлером Окато — откуда ему знать? Капитан хотел бы написать ей, но не знал куда. И, самое главное, не знал, что. Он не умел писать письма и успокаивал себя тем, что Грета, которой никогда не сидится на месте, даже не ждёт, что он ей ответит. Это было удивительно, и всё же…***
— И всё же, откуда у тебя, Обливион тебя забери, столько осколков даэдрического металла? — Грета успела забыть имя кузнеца, хотя он представился, и просто пожала плечами — на объяснения ушло бы слишком много времени. — Меня просто жаба давит, я не верю, что он настоящий. Так и хочется ударить тебя им по башке и проверить, слезет ли краска, или нет… Чёрт, неужели на планах Обливиона в ней ходят все? — Все до единого, — клятвенно заверила Грета. — Ну, сколько ты за это дашь? Кузнец почесал затылок, и на его светлых волосах осталось немножко золы. — Я не уверен, что смогу собрать из этих кусочков хоть что-нибудь. Конечно, больше ты бы не смогла утащить, и я должен это учитывать, но… — он окинул взглядом руки Греты, которые показались ему худыми, и горько усмехнулся. — Но ты же понимаешь, что кузнецы — не старьёвщики? Мы ремесленники. Мы создаём, а не продаём то, что было использовано кем-то до нас. Понятно? Сможешь в следующий раз принести побольше? Грета вспыхнула от злости. — Конечно, если поблизости откроются другие врата в Обливион! Кузнец фыркнул, снова подняв кусочки и подбросив их в воздух, так что свет лампы под потолком полоснул серую гравировку. — Не больше сорока золотых, извини. — За каждый? — Нет, за всё. Я не знаю, что с этим делать, но ты уговорила меня, и я, так уж и быть, что-нибудь придумаю. «Сорок золотых — это четыре ночёвки на дешёвом постоялом дворе, или парочка ремонтных молотков… нельзя купить даже стрел или овса для лошади. Какая гадость!» — Слушай, мне нечего есть. У меня закончились деньги, я не могу даже снять кровать и нормально поспать. Я даже в лагерях не могу оставаться, потому что боюсь потерять то немногое, что у меня осталось. Что уж говорить о нормальных стрелах, а… — она зажмурилась и тяжело вздохнула. — Я не могу сейчас отправиться к себе домой, он слишком далеко, но мне нужны эти деньги. Врата открываются не только у Скинграда, но и у других городов, и если я буду плохо готова, пострадает весь Сиродиил. Ты понимаешь? Но этого можно будет избежать, если ты дашь мне… — Слушай, — перебил кузнец. Его лицо выражало сострадание, и Грета решила, что наконец-то получит свои деньги. Конечно, она немного преувеличила насчёт полного безденежья, и всё-таки, ей было боязно за свой желудок и за желудок лошади. — Я всё прекрасно понимаю, но и у меня не самое прибыльное предприятие. Ты думаешь, люди каждый день покупают оружие и стрелы? Да эти придурки со всем этим Обливионом только бояться сильнее стали и совсем перестали приходить ко мне! Даже покупая у тебя даэдрический металл, я очень рискую, потому что не знаю, нужен ли он кому-то, или нет! У меня у самого почти нет денег на такие вложения. Я и так оказал тебе большую услугу… могу, разве что, предложить десятку стареньких железных стрел. Их мне не жалко, они стоят всего лишь по одному септиму, хотя я бы дал за них и того меньше. Возьмёшь? Грета получила свои сорок золотых, на которые нельзя было купить даже пятёрку хороших стрел, и потрёпанный колчан, из которого торчали ржавые железные стрелы. Она даже не сомневалась, что кузнец, даже в чертах которого прослеживалось истинное делячество, отдал ей стрелы с затупевшими наконечниками — ведь стоило ему продать их какому-нибудь клиенту, как его репутация тут же сошла бы на нет. Это было невыгодно, а вот впихнуть плохие стрелы задаром — всегда пожалуйста. Наверняка он торжествует. Грета же вышла из его лавки разозлённая и обиженная на весь Тамриэль. Даже Феррум не вёл себя с ней так по-свински: да, он терпеть не мог, когда она оставляла свои доспехи, не имея с собой ремонтных молотков, но он ценил кузнечное мастерство дремор и с восхищением разглядывал их сталь, и никогда бы не подумал, что это просто окрашенный металл. А здесь… тьфу! Она яростно топтала лужи под ногами. Неожиданно ей захотелось бегать по узким переулкам Скинграда всю ночь напролёт и, быть может, даже биться об стену от проклятой безысходности и отсутствия понимания: как у рыцаря, обязанного спасти целую страну, могли неожиданно закончиться деньги на экипировку? Быть может, стоило сесть на лошадь, вернуться в Бруму и просто передохнуть, получить свои стрелы, поругаться с Феррумом, поговорить наконец-то с капитаном Бурдом… Грета опустилась на кровать за десять золотых и поправила подушку. Здешний воздух был чересчур влажным, хотя в нём плыли запахи из виноградников, а ночью по крыше забарабанили тяжёлые капли дождя… Кутаясь в колючее одеяло, Грета с благоговением вспоминала северный ветер гор Джералл; если ты выходил на улицу ночью, он не был тебе рад, зато если ты лежал в спальнике на полу, он расхаживал вокруг храмовых стен, словно оберегая тебя от опасности… и там было тепло, ведь северяне всегда знали, как строить дома, чтобы не умереть от лютой стужи. Быть может, в конце концов, я и правда останусь на севере. Это такое чудесное место. Да, я бы хотела там остаться… «Осталось совсем немного», утешала она себя, засыпая той ночью. «Мне осталось лишь поехать в Коррол, а потом всё закончится. И я снова буду дома, как и прежде». Ещё бы, впрочем, знать, где он — дом, мелькнуло в её голове, прежде чем она провалилась в сон. Ей снилось, что она стоит посреди огромного зелёного луга; повсюду благоухают цветы, под высоким небом наперегонки летают птицы, то ли ругаясь, то ли смеясь заливистыми голосами. Она давно не видела такого умиротворения, давно на неё не находило такое… спокойствие. Она села на тёплую сырую землю, оглянулась по сторонам; оказалось, на небе сияло солнце, и вдаль от холма, на котором она расположилась, простиралась долгая, почти бесконечная и мирная зелёная долина. Лишь вдалеке, почти на самом горизонте, в небо смотрели каменные башни незнакомого города. Грете не хотелось туда торопиться, и она заложила руки за голову, и закрыла глаза, и ей было тепло, и она снова провалилась в сон. С утра на неё снова дунуло холодной реальностью: хозяин таверны, в которой она остановилась, вечером принимал очень шумную компанию, и к восходу солнца они решили всё-таки улечься спать. Вот только с поисками комнат у них были проблемы, и каждый участник компании — а было их шестеро, не меньше — считал своим долгом примерить свой ключ к двери Греты. Они яро спорили, обсуждая умственные способности друг друга, и никак не могли решить, кто из них самый мудрый, а кто — самый тупой. Хотя это и длилось не больше десяти минут, заснуть Грета больше не смогла, и решила не тратить попусту времени. — Уже выезжаете? — сокрушенно заметил хозяин таверны. Он был добродушный, коренастый бретон, и весьма симпатичный: но кто же виноват, что он не мог успокоить шумную компанию? Судя по голосам, там было штуки три орков, а с ними, как известно, переговорами не отделаешься. — Увы, мне пора ехать. Долг зовёт. — И всё же, — как-то нерешительно произнёс хозяин, — если надумаете к нам вернуться, ну, или просто будете проездом, заглядывайте к нам. Я всегда рад выделить вам кровать и лишнюю бутылочку пива, — он ухмыльнулся, — бутылочка пива лишней не бывает! Грета кивнула, засмеялась из вежливости, но решила больше не задерживаться. Потому-то к нему и ходят куролесить до утра, подумала она — он никогда не скажет слова против, да ещё и подкинет «нелишнюю бутылочку», чтобы звенели монетки в карманах. Она вспомнила здешнего кузнеца. Здесь все такие? Неужели винодельня братьев Сурили тому виной? Все хотят денег? Да, все сражаются за деньги — особенно те, у кого этих денег нет… Да и она, на самом деле, всю жизнь делает то же самое. Если подумать, имеет ли она право осуждать их? Грета вышла за ворота, пришпорила наевшегося травой коня, и он побежал по каменной дорожке. Всё ещё дымилось пепелище закрытых врат, всё ещё лежали рядом с ним тела убитых ей даэдра… пауки, даэдроты, скампы и кланфиры. Она бросила на них последний взгляд, надеясь возгордиться своим очередным достижением, но ничего не вышло; они проплыли перед её взглядом — ведь конь не останавливался — и так же бесследно исчезли из её поля зрения, как и появились. За её спиной остался счастливый хозяин таверны, благодарный ей за подвиг, но она всё равно не чувствовала себя счастливой. Должно быть, решила она, всё дело в будущем — ведь её ждала встреча с графиней Коррола, матерью Алессии Каро — графини Лейавина, с которой Грета рассталась не лучшим образом. Однако и после Коррола ей не стало легче. Город был последним в её списке, больше обращаться было не к кому; канцлер Окато, и тот подтвердил, что помочь ничем не может. Графиня оказалась пожилой дамой, она медленно передвигалась и почему-то даже не предложила Грете выпить с ней чаю, при этом держась весьма учтиво — гораздо учтивей, чем её дочь. Как и прочие, она рассыпалась в благодарностях, восхваляла Грету и говорила, что ни один из её солдат не рискнул бы покинуть свой пост ради того, чтобы защитить город (но она сама, разумеется, и пальцем не шевельнула, чтобы кому-нибудь это приказать). «Должно быть, вам вовсе нечего терять, бесстрашная вы девушка!» — сказала графиня на прощание. Наверное, это должно было подбодрить Грету, но вместо этого только расстроило. Заметив её угрюмое лицо, графиня всё-таки предложила гостье остаться в замке на вечер, ведь у неё — какое удачное совпадение! — как раз есть пустая спальня. Грета с удовольствием согласилась: в конце концов, это было весьма скромным, но достаточным вознаграждением за её труды, да и деньжат оставалось совсем немного — едва хватало на стойло для коня. Теперь она могла быть спокойна, ведь дом — видимо, домом её сердце считало Храм Повелителя Облаков — был совсем близко. Уже завтра утром она выедет из Коррола, а к вечеру будет в Бруме. Брума… её крепкие деревянные дома, наполовину утопшие в земле, брёвна, холодные ветра и статуя Талоса посреди города… хрустящий снег, серое небо, тёплый свет фонарей, жёлтые кирасы стражников и снова холодные ветра, снова снег, пустырник, чертополох, высокие горы и снова холодные ветра… Брума не могла быть её домом. Её домом был Валенвуд, всегда тёплый, заросший лесами, полянками, богатый на деревья, цветы выше человеческого роста и миролюбивых животных. В детстве ей нравилось гулять по блуждающим по чаще тропинкам, срывать листья и бутоны, давить на ладони сок и размазывать его по всему лицу. Отец всегда с неё смеялся и говорил, что из неё вырастет великая волшебница… Да, когда-то она могла назвать это место домом, но оно давно исчезло, ушло за несколько десятков золотых и никогда к ней не возвращалось… выходит, графиня Каро была права. Грета каждый раз рисковала жизнью только потому, что в этой жизни ей было нечего терять, и она ни к чему не стремилась. «Либо я стремлюсь к одним только деньгам. В таком случае, я ничуть не лучше всех этих дельцов из Скинграда. Все мы, люди, жалкие создания, и всем нам нужно только одно». Зато теперь у неё был Мартин. Мартину требовалась защита, и Грете он почему-то доверял. Это успокаивало. И это было последней мыслью Греты перед тем, как она снова заснула.