Не с тобой

«Началось! — тоскливо подумал Колин. — Хочу назад, в кому, или что там со мной приключилось? Тихо, спокойно. Лежишь — ничего не слышишь, никого не видишь. Попросить, что ли, чтобы никого не пускали?» — Привет, Ким, — вздохнул он. — Проходи, чего уж там. Ким приблизилась и деликатно присела на краешек стула. Покусала губы и нерешительно спросила: — Как ты? — Жив, как видишь, — хмыкнул он. Визита Ким он не ожидал, предстоящим разговором тяготился, ибо считал его бессмысленным. Было неловко, маятно и почему-то очень стыдно. Меньше всего он сейчас хотел, чтобы кто-то видел его таким… жалким. — Кто тебе сказал? Кло сообщила? — Кло? Нет. Ты, вероятно, забыл, что твой агент — моя близкая подруга. Она и сказала. Ну да, разумеется. Агента он сменил полгода назад, и именно по протекции Ким Сьюзан Патрикола, которая работала только со звездами первой величины, взялась за такого неудобного клиента, как он. «В кому!» — окончательно решил Колин. — Как Джимми? — спросил он, чтобы хоть что-то сказать. — Все хорошо, — пожала плечами Ким, искоса разглядывая его лицо. — Ким, ты меня, конечно, извини, но я сейчас не очень расположен вести светскую беседу, — не выдержал Колин, — и если ты пришла сказать мне, что я идиот, сознательно гробящий свою жизнь, будем считать, что я все это выслушал и принял к сведению. Ким вздохнула. — Честно говоря, я не знаю, зачем приехала, — призналась она и, запнувшись на секунду, добавила: — Я испугалась за тебя. — Со мной все в порядке. Как выяснилось, на том свете я тоже никому особо не нужен. Доказано экспериментально. — Может быть, потому что ты очень нужен здесь? — слабо улыбнулась она и сразу же стала серьезной. — Я понимаю, Колин, что не имею никакого права вмешиваться в твою жизнь или указывать тебе, как стоит или не стоит поступать. Догадываюсь, с чем связано твое безрассудство, и мне, действительно, очень горько осознавать, что именно я, пусть косвенно, но являюсь причиной всех твоих бед. — Ким, прекрати! — неожиданно взъярился он. — Довольно повторять одно и то же! Мы уже много раз обсуждали это, но если надо, я скажу еще — тебе не в чем себя упрекать. Все, что произошло когда-то и происходит теперь, целиком моя вина. Точка. Раз и навсегда закроем эту тему. — Если бы только я могла тебе чем-нибудь помочь! — вырвалось у нее. — Так, — пробормотал Колин, — давай без этого, окей? Я уж как-нибудь сам. Он угрюмо отвернулся к окну. Разом вдруг начали ныть все пострадавшие части тела, начиная от носа и челюсти и заканчивая разбитыми руками. Маленькое горячее солнце запульсировало под черепной коробкой, обжигая острой болью. Действие обезболивающего заканчивалось, и с каждой секундой ему становилось все хуже. Пускай она уже уйдет. Только совестливой и заботливой Ким ему сейчас не хватало. Ким все поняла без слов, бесшумно поднялась. — Я пойду. Поправляйся, Колин. Он кивнул, но Ким отчего-то не двинулась с места. — Знаешь, — наконец произнесла она, — я просто хотела сказать… Когда в следующий раз у тебя вновь возникнет желание свернуть себе шею, попытайся вспомнить, что на свете существует, по крайней мере, один человек, который любит тебя таким, какой ты есть, и который нуждается в тебе, как никто другой. Нуждается в твоей любви, заботе, внимании и поддержке, во всем том, что ты обещал дать ему. И чего лишишь, если с тобой что-нибудь случится. Колин молчал, и Ким, не дождавшись ответа, вышла из палаты.

***

Алиса опомнилась только в такси. Паника, спазмом сжимавшая горло, начала отпускать, и к ней стала возвращаться ее природная способность рассуждать здраво и хладнокровно. Пусть запоздало, но она, наконец, смогла путем последовательного анализа вычленить из сбивчивого, прерываемого всхлипами, монолога Клодин необходимую информацию. И когда ей это удалось, на смену страху, совершенно парализовавшему ее рассудок, пришли злость и негодование. Он не удовлетворился своей глупой и жестокой выходкой там, в отеле! Нет, за короткой программой последовали показательные выступления! Этого и следовало ожидать. Он никогда даже не пытался сдерживать или контролировать свои чувства, вспыхивая, как спичка, легко идя на поводу у сиюминутных желаний и руководствуясь одними лишь эмоциями. При этом он совершенно не задумывался, к каким последствиям, как для него, так и для окружающих, может привести такое сумасбродство. Чертов эгоист, низкий себялюбец, не видящий ничего дальше собственного носа! О, пусть только придет в себя. Она придушит его собственными руками! Прижавшись виском к прохладному стеклу, Алиса безучастно смотрела на мелькающие за окнами автомобиля улицы чужого города. Клодин что-то твердила про передозировку. Наркотики? Ну да, в юности он баловался марихуаной, а кто ею не баловался? Было время, когда он подсел на стимуляторы, но тот клубный «метамфетаминовый» период давно миновал, да и принимал он экстази от случая к случаю. Неужели теперь так серьезно? Он скатился до тяжелых наркотиков? Он зависим? Она изо всех сил сжала ладони. Ну как он может? Как может вести себя так, словно проживает первую тренировочную жизнь и в запасе у него еще десяток настоящих? Словно в той, следующей жизни сотворенное в этой обнулится, и все начнется сначала, с чистого листа и, на этот раз, по-настоящему. Неужели ему невдомек, что в жизни ничего нельзя перечеркнуть, переписать или подтереть ластиком, что каждый совершенный поступок таковым и останется, в данном случае не просто глупым — преступным. В первую очередь, по отношению к самому себе. — Приехали, мэм! — сообщил водитель. Алиса расплатилась и, выбравшись из такси, остановилась в нерешительности. Коротким порывом ветра налетело отрезвляющее: зачем она приехала? Алиса непроизвольно оглянулась — канареечно-желтая машина только-только двинулась с места и, при желании, ее легко можно было остановить. «Я просто узнаю, что с ним, — решила она. — Только узнаю…» И она заспешила по круговой аллее с веселенькими голубыми указателями, которые сообщали посетителям о том, что они находятся на территории госпиталя Доброго Самаритянина. Выяснив в информационном пункте лобби, где располагается отделение интенсивной терапии, она поднялась на восьмой этаж и остановилась посреди тихого и пустынного коридора, изучая таблички на дверях палат. Одна из таких дверей в самом конце коридора внезапно приоткрылась, выпуская посетительницу. Смуглая темноволосая женщина привычным жестом узнаваемой персоны надела солнцезащитные очки и плавной уверенной походкой пошла к лифту, равнодушно обогнув оцепеневшую Алису. Охваченная внезапной слабостью, Алиса боком привалилась к стене. — С вами все в порядке? — медсестра, внимательно заглядывающая ей в лицо, казалось, выросла из-под земли. — Могу я вам чем-нибудь помочь? — Простите, — пробормотала Алиса, касаясь пальцами лба, — я, кажется, ошиблась этажом. Мне в другое отделение. Отлепившись от стены, она на негнущихся, словно у деревянной марионетки, ногах пошла к лестнице. Последние несколько пролетов Алиса преодолела бегом, перескакивая через несколько ступенек. Оказавшись на улице, она жадно втянула влажный после недавнего дождя воздух и без сил опустилась на ближайшую скамейку. Боже мой, какая же она дура! Просто образцово-показательная идиотка! Что за затмение на нее нашло? Сорвалась, помчалась сюда, словно безумная, позабыв обо всем на свете, ни на секунду не задумавшись о том, что о нем здесь есть кому позаботиться. И есть кому волноваться и переживать. Вчерашние события как-то совсем вытеснили из ее памяти последние перемены в его личной жизни, но эта женщина своим появлением властно напомнила, кому теперь принадлежат все права на него. Алиса запрокинула голову и закрыла глаза. Нет, она не могла ни ошибиться, ни обознаться. Гладкая кожа теплого оттенка кофе с молоком, блестящие черные волосы, заколотые в небрежный узел, всегда живая чересчур белоснежная улыбка — она узнала бы эту мулатку даже в многотысячной толпе. Ведь столько раз она с мукой вглядывалась в фотографию той, что уничтожила ее счастье, терзаясь извечными вопросами преданной женщины, на которые не могло быть ответов. Алиса едва не застонала, представив, что могла бы ворваться в палату в самый разгар семейной сцены. Жгучая волна стыда опалила ее, заставляя зажмуриться сильнее. Так ей и надо, если уж жизнь ничему не научила ее до сих пор. Поделом. Остро до боли захотелось домой. К туманным дублинским рассветам, заглядывающим в окна и заставляющим ежиться даже под теплым одеялом, к прохладным влажным ветрам, несущим дыхание близкой весны, к исходящей кофейным ароматом любимой оранжевой чашке, к уютному сопению Ориона, дремлющего возле ног. Ко всему тому, что служило надежным якорем в ее жизни и дарило чувство незыблемости ее личного мироустройства.

***

Джаред сидел на полу возле дивана в гостиной. Скрестив по-турецки ноги и уже привычно перекосившись на сторону, он что-то увлеченно выстукивал на клавиатуре ноутбука. Невероятно увлеченно. До такой степени, что Алису он заметил лишь тогда, когда она подошла и опустилась на пол напротив него. — Ты быстро вернулась, — сказал он спокойно, поднимая на нее глаза. Точнее один полноценно открывающийся глаз. Спокойствие было насквозь фальшивым. Там за чистой безбрежной синевой бушевала буря, грозя легко перехлестнуть через границы пресловутого самоконтроля. — Да, наверное, — согласилась Алиса. — Ну, как он? — холодно поинтересовался Джей. — Что там произошло? — Не знаю, — пожала она плечами и, подумав секунду, добавила: — Но думаю, с ним все будет в порядке. На лице Джареда отразилось удивление, а затем, гораздо медленнее — понимание. — Ты не видела его? — Нет, — покачала головой Алиса. — И… где же ты была? — он все еще не верил, хотя и очень хотел. Алиса вздохнула и честно ответила: — В больнице. Поднялась в отделение, но в палату заходить не стала. Поняла, что мой визит будет выглядеть несколько неуместным, — усмехнулась она, вспоминая причину своего озарения. Джей захлопнул крышку ноутбука, отодвигая его, и за локти подтянул Алису к себе. — Это были самые отвратительные два часа в моей жизни! — с чувством произнес он, глядя ей в глаза. — Прости, — опустошенно прошептала она. Джей отпустил ее локти, она еще немного придвинулась и, осторожно, боясь потревожить пострадавшее ребро, прижалась щекой к его ключице.