— Хорошо, хорошо. Не будешь княгиней. Станешь хомячком и будешь жить в норке.
Тупая боль выкинула из головы все мысли, что вертелись в её маленькой лохматой голове. Солнечный свет ударил в широко открытые глаза, а лазурное небо промелькнуло быстрой детской каруселью, прежде чем веки сомкнулись. Почва под ногами провалилась, и ватное, непослушное, потерявшееся в пространстве тело устремилось падать навзничь, даже не думая хоть как-то защитить себя руками от болезненного падения. Весь кислород выбило из лёгких, заставив худое, костлявое тело замереть в паническом оцепенении и не предпринимать ничего для своего спасения. Соприкоснувшись с обжигающей холодом землей, оторопевший организм наконец-то решил подать признаки жизни и вздохнул. Вздохнул хрипло, булькающе, гортанно. Вздохнул так жадно, что грудная клетка готова была разорвать корсет рёбер, не беря в расчет колеблющийся волнами позвоночник и пронизывающий хруст шеи. Медный вкус крови, маленькие капли которой упали на снежное одеяло, залили рот, пытаясь утопить, а боль, которая еще долю секунды назад едва ли проявляла себя, отдалась по лицу так остро и обжигающе, что инстинктивно возникшее желание было до одури примитивным — закрыть, защитить, успокоить, прекратить. — О-о-о-а-а-ах, – сквозь тяжёлое дыхание простонала Матильда, перевернувшись на бок. Девочка выплюнула алые сгустки крови с характерным звуком и, даже не пытаясь найти горизонт, чтобы прийти в себя, просто смотрела на снег расфокусированным взглядом. С каждым днём тренировки были всё жёстче и жёстче. Физическая подготовка, во время которой однообразные пейзажи вокруг каменной крепости сводили с ума, убивала. Ровно так же, как убивал подъём от холода каждое утро. Так же, как убивали травы и грибы, которые Эскель заставлял съедать каждое утро, сетуя на то, что они помогают укрепить её организм и улучшить физические показатели. Убивал Геральт, который каждый божий день выбивал из Матильды все силы и дурь, словно голодная брукса у своей жертвы. Убивал Весемир, который видя, что девочка устала, никогда не шел на уступки, считая, что закрывающиеся от усталости глаза и вечно ноющее, синее тело не является поводом для пропуска занятий. Убивал Ламберт, сердце которого, по отношению к Матильде оттаяло, но следом же поросло каменной коркой. Каждую тренировку Ламберт с лицом восточной стены академии Оксенфурта, стоял и наблюдал, как девочка старательно и методично получает по щам. — Холера! — выругался Геральт и, отбросив деревянный меч, подбежал к Матильде. — Я был уверен, что ты парируешь удар. Коснувшись разбитой губы, он нахмурился, а затем нежным аккуратным касанием провел по горячему лицу девочки. — Матильда, — чётко произнёс он, — надеюсь, я не выбил тебе зубы. Ты как? Девочка перевернулась на спину и чуть приоткрыла глаза. Улыбнувшись окровавленной, малахольной, но мечтательной улыбкой, она посмотрела на своего мучителя и пробубнила: — Да хоть бы и выбил, — просто выдала она, — они один чёрт молочные. Крепко схватив Геральта за руку, она почувствовала резкий рывок и вот, спустя секунду, уже нетвёрдо стояла на земле, слегка пошатываясь. Белый Волк усмехнулся и потрепал девочке волосы, на что она ретиво отпрянула и, надув губы, отвернулась. Матильду коробило то, что ведьмак вёл себя с ней, как отец или старший товарищ, а возможно, пребывал в уверенности, что Матильда является не девочкой вовсе, а худощавым, пучеглазым мальчишкой. Ну, или, при самом плохом раскладе, думал, что она лошадь, потому как свою Плотву Геральт теребил за холку точно так же. — Ну, ты чего? ― вопросительно протянул он. ― Устала, ― буркнула девочка. ― Можно я пойду прогуляюсь, Геральт? ― она небрежно откинула деревянный меч в сторону и разнузданной походкой отправилась в замок. Не успев сделать и пары шагов по хрустящему снегу, она услышала требовательный издевательский голос Ламберта. ― От стрыги или грифона так же побежишь? ― укорительный и суровый тембр заставил девочку остановиться, как вкопанной. ― Бросишь меч, скажешь, что ты устала, и попросишь прийти попозже? Мышцы на лице Матильды заходили ходуном от злости, но головы девочка не повернула. Ветер морозил румяные щёки, задувая за воротник холодные снежинки, которые уже успели опостылеть и казались мерзкими. ― Ламберт, достаточно! ― прервал его Геральт. ― Она достаточно долго тренировалась и неудивительно, что устала. Она ведь не… ― Не ведьмак? ― язвительно прогремел Ламберт, спускаясь по каменной осыпавшейся лестнице. ― Вспомни, что вы с Весемиром говорили Цири? Бери настоящий меч, Матильда, ― тяжелый длинный одноручный меч упал в снег позади нее. Лязг острия о камень заставил девочку вздрогнуть. ― Будем сражаться, как ведьмаки, ― продолжил он. ― Постараюсь тебя не убить, если будешь вести себя не как обычно. Матильда по-солдатски развернулась и, поправив свой воротник, взглянула на Ламберта. Видят Боги, ничего Матильда более не хотела в жизни так сильно, как понравиться Ламберту. Она хотела бы, чтобы он относился к ней, как к его дитю, но в ответ получала только презрение. На суровом лице ведьмака не читалось ничего теплого, будто бы он вовсе не знает, что такое ласка, и как её проявлять. Хотя, возможно, Ламберт и знал слово «ласка», для него это было животное, белый грызун, бегающий по северной стране в поисках пропитания. «Презренное предназначение» ― подумала Матильда и ухмыльнулась своим мыслям. Она едва успела нагнуться, чтобы взять меч, как Ламберт с угрожающей для Матильды скоростью, но определённо не прикладывая усилий, занёс над ней стальное оружие. Среагировав, она упала на землю, неуклюже перевернулась налево и, ловко вскочив, отбила атаку. Лязг тяжелых мечей заставил Геральта поёжиться. Он желал вступиться за свою юную воспитанницу, но прекрасно осознавал, что ущемит гордость своенравной девки. Его рука в кожаной перчатке крепко держала меч, дабы позволить ему с волчьей ловкостью броситься в случае опасности. ― Недурно, ― ухмыльнулся Ламберт, не обращая никакого внимания на Геральта. ― Надеюсь, что это не всё. Атака, уже чуть менее быстрая, но более сильная, повторилась. Матильда едва не выронила тяжёлое оружие из рук, но с горем пополам отразила удар и контратаковала. Ламберт отмахнулся, как от назойливой мухи. ― Как будто с сопливой чародейкой сражаюсь! ― подначивал Ламберт, наслаждаясь тем, как девочка закипает. ― Да любая чародейка надерёт твоё тощее гузно! ― выкрикнула она и, оттолкнувшись от земли, высоко подпрыгнула, занося меч над ведьмаком. Ламберт занес руку и сбил её, как воздушный шарик. Матильда охнула и кубарем покатилась по снежному ковру. Ламберт поднял меч над лежащей девочкой, и Матильда на мгновение, подумала, что ведьмак действительно ударит её, а оттого закрыла голову руками, желая защититься. Звук удара меча Геральта она узнает из миллиона других мечей. Наверно, даже среди сотен сражающихся в бою воинов, среди их стальных лязгающих мечей, свистящих арбалетов и громыхающих сабель, она узнает этот звук. Открыв глаза, она увидела, как Геральт отбил меч Ламберта и, не отводя взгляда, оттолкнул его от девочки. ― Я и не собирался, ― ответил Ламберт на немой вопрос Геральта. ― Я знаю, ― Геральт убрал клинок в ножны и поднял Матильду за шкирку. ― Иди в замок, нужно поговорить. Матильда… ― он повернул голову к девочке, но та уже исчезла, оставив на снегу бесхозный меч и пару капель крови.***
Она бежала, не разбирая дороги. Прикушенные губы и язык саднило, а глаза застилали слезы. Нет, не слезы боли. Тело Матильды давным-давно не чувствовало физической боли. Но боль обиды обжигала сильно, попутно заражая бессилием и отчаяньем. Вбежав в замок не с главных дверей, она услышала голос Весемира, отчитывающего молчавшего Эскеля, как мальчишку. Не желая сталкиваться с ними, она, крадясь, побежала в противоположную сторону коридора. Открыв наотмашь дверь, она не заметила небольшую тонкую дощечку, приставленную у порога, и, запнувшись, покатилась вниз. Очнулась она спустя пару минут. Здесь Матильда не была никогда. Подвальное помещение, в которое свет проникал лишь от открытой двери, пропахло сыростью, а также химозными или не самыми приятными, тухлыми запахами. Поморщившись, Матильда нашла факел, прикреплённый к стене и, нашарив в кармане маленький кусочек кремния и огниво, расторопно разожгла проспиртованную тряпку. То, что предстало её взору, ужаснуло её. На старых, покосившихся дубовых полках, еле как державшихся на каменной стене подвала, стояли колбы и пробирки. Полупустые или же до краев наполненные, они светили ярким, неестественным, чужеродным для природы светом, заманивая Матильду ознакомиться с ними, проявить любопытство, которое наверняка может вылиться в неприятности. — Вытяжка из вилохвоста… — полушёпотом прочла девочка, — «кошачий мутаген», мутаген ослизга… Чахлое тельце передёрнуло. Она пятилась от полок до тех пор, пока не упёрлась спиной в деревянный стол. Осмотрев конструкцию, она, наконец, поняла, где находится. — Унылый Альберт, — дрожащим голосом проблеяла она. Судя по горящим глазам, голос дрожал от холода и сырости, но никак не от страха. Глупейшая идея пришла к ней в голову. Вросла корнями так, что не вытравить. У неё наконец-то появился шанс стать той, кем она хочет являться.