***
Матильда со всех ног мчалась в свою комнату. Быстро, будто воришка, пойманный на краже, она бежала, стараясь при этом не привлекать внимание излишним шумом. Ворвавшись в комнатку, обогреваемую камином, девочка захлопнула дубовую дверь и, задвинув хлипкий деревянный засов, который, конечно же, не был преградой для всех обитателей крепости, а лишь давал Матильде шаткую иллюзию защиты личного пространства, сползла на пол по стене. Её сердечко колотилось, как у маленького воробушка от переизбытка адреналина и страха. Вскочив, она подбежала к зеркалу и замерла. Из зеркала на неё смотрела маленькая беда со всклоченными волосами и бегающими, паническими глазами. Лицо, покрытое веснушками, раскраснелось от бега, грудь тяжело вздымалась, кровь на губах успела запечься, а густые брови нахмурились, выдавая душевное состояние девочки. Она желала увидеть другое отражение. Она хотела увидеть там сильную женщину, не с синими, а с кошачьими глазами. Она не хотела видеть лохматых, неприкаянных волос, что ореолом горели на ее голове. Она желала быть крепкой, красивой, взрослой, а главное сильной. Наслюнявив мозолистые ладошки, она пригладила волосы и привела дыхание в норму. Решительно посмотрев в глаза своему же отражению, она твёрдо произнесла: — Я сделаю это. Я докажу! Сегодня ночью я обязательно сделаю это. Я… — Матильда замялась и опустила глаза, на которых скапливались слёзы-предатели. — Я заставлю их меня полюбить. Стук, который разнёсся по комнате, заставил её вздрогнуть. Матильда хотела было подойти к двери и открыть её, но голос Ламберта моментально отговорил её от этой затеи. — Матильда! — даже её имя из его уст звучало жёстко, как удар в колокол. Казалось, что после произнесения имени тут же последует наказание. — Что?! — шикнула Матильда, абсолютно не обращая внимания на то, что у неё уже рефлекс отвечать Ламберту грубо. — Открой дверь, — мягко, но не без язвительного тона ответил ведьмак, — пожалуйста. Матильда не хотела его видеть. Обида, словно дикая кошка, скреблась где-то совсем на поверхности её души. Геральт, который проводил с Матильдой намного больше времени, чем Ламберт, прекрасно знал, что девочке всегда нужно дать время отойти. Обида у неё тает дольше, чем, например, злость, после которой Матильде требовалось каких-то пять минут. Ламберт такой информацией не владел. — Нет! — она уселась на кровать и обхватила колени. — Проваливай! Ламберт по ту сторону двери закипал. Он никогда не славился такой добродетелью, как терпение. Трижды медленно ударив по дереву, он сквозь зубы прошипел: — Открой сраную дверь… Услышав очередной грубый отказ, Ламберт пнул несчастное препятствие и что есть мочи злобно проклокотал: — Ну и пошла ты на хрен, дурная! Я извиниться хотел, а теперь хер тебе! И, резко развернувшись, ушёл. Услышав удаляющиеся шаги, Матильда тяжело вздохнула и уже успела пожалеть о своём дурном характере. Всегда сложно выстраивать мирные отношения, когда оба человека обидчивые, не всегда управляемые, своенравные дети.***
Нацепив на себя хлопковую ночную рубашку, достающую прямо до пят, Матильда, словно мышонок, выбралась из своей комнаты и тихо направилась в едва знакомый подвал. Каменный пол был безумно холоден и морозил ноги, но ни он, ни продуваемые ветрами стены не могли остановить пылкое, идущее к своей цели сердце. Войдя в подвальное помещение, она быстро зажгла факелы, пододвинула массивную стойку к Унылому Альберту и, полная надежд, принялась искать хоть какую-то инструкцию. Не найдя ничего, Матильда топнула босой ногой по полу. Затем, успокоившись, она решила, что девочка она совсем не глупая и довольно легко сама смекнёт о том, как стоит обращаться с мутагенами. Мысленно сказав "спасибо" любимому Весемиру, она принялась вспоминать, какими выдающимися качествами обладает тот или иной монстр, догадываясь, что именно их мутаген влияет на будущего ведьмака и даёт ему силу, которой доселе обладал устрашающий простой люд «зверёк». — Итак, — прошептала девочка, — ослизг славится своей молниеносной скоростью и огромной силой… — она пожала плечами и отложила серый пузырёк в сторону. — Кикимора-королева… — Матильда поморщилась, представив, что обзаведется клешнями и парой острых, ядовитых зубов. — «Пирит ифрита»? Берём! — воодушевленно сказала она, а затем, отыскав еще пару баночек, названия которых хоть как-то были связаны с сильными монстрами, перешла к травам. Потратив долгое время на копание в пыльных банках с засушенной травой, она наткнулась на небольшую, давно пролежавшую и дурно пахнущую колбу, наполненную чёрной, как уголь жижей. «Чёрная кровь», — прочла Матильда, сразу узнав название эликсира, — ты-то тут как очутился? Закинув баночку в общую массу, она оттащила тяжелый деревянный ящик ближе к Альберту и принялась замешивать. Причём замешивать так, как велит ей интуиция. Отделив растительные ингредиенты от животных, она сняла три колбы со стойки и аккуратно наполнила их. Опечалил тот факт, что кошачьего мутагена было совсем-совсем мало, а потому Матильда разбавила его с чёрной кровью, дабы хватило заполнить каждую колбу. Много лить она не старалась, осознавая, что с её воробьиным весом много и не надо. Продув закреплённые трубки с острым наконечником, она улеглась на деревянный стол, пристегнула себя кожаными ремнями, предварительно вставив в рот кляп. Оставшейся свободной рукой она вставила острый конец себе в руку и принялась ждать. Ждать и молиться. Боль не заставила себя долго ждать. Агония не церемонилась, не подкрадывалась лисой к своей жертве, медленно и постепенно. Она окатила, словно дикое штормовое море. Накрыла с головой, наполнила лёгкие, да так, что даже не хватило времени взвизгнуть, а лишь помычать. Матильда задёргалась в конвульсиях, ощущая, как сам ад печёт её кровь и растекается по уже разбухшим, выпирающим сквозь бледную кожу венам. Ясные синие глаза закатились и побелели. Тяжелее всего было лёгким и горлу. Область грудной клетки стянуло тугими стальными прутьями, не позволяя ни вдохнуть, ни выдохнуть. Ноздри девочки трепетали, зрачки расширились, всё её тело взмокло от пота, а язык, кажется, прилип к нёбу. Она прогнулась в спине и, услышав хруст собственных костей, истошно замычала. Слёзы прыснули из глаз и скатились по горячей коже. Ей казалось, будто все косточки в её теле ломают. Ломают намеренно, методично, не спеша, настырно. Сначала ноги, затем тазовые кости, грудина, руки, шея, спина. Матильда мечтала потерять сознание, но, как назло, боль усиливалась, разум метался в панике, но тело и мозг не отключались. В каменной полутемной комнате раздавался лишь старческий хрип, мычание и мучительные стоны. Если бы она могла посмотреть на себя со стороны, она бы видела, как скрючились её маленькие пальчики, как вывернулись скованные ноги, как неистово она колотит свободной рукой по деревянной поверхности пыточного стола и как неистово бьётся головой. Она бы увидела, как иссохшее дерево окропляется кровью, которая уже льётся из пробитой головы, носа и полуоткрытых век. Также не упустила бы она и того факта, что вены её уже светятся флуоресцентным зеленым цветом, белки глаз багровеют, а прядь русых волос становится седой не от мутагенов, а от боли. Спустя пару часов боги смиловались над ней и прекратили пытку. Свет от факела померк в её глазах, силы пропали, а сознание отключилось.