Michelle, ma belle

— Мишель! Мишель! Проснись уже! Мы приехали! Я чувствую, как кто-то интенсивно трясет меня за плечо, и быстро прихожу в себя. Призрачная надежда на то, что всё это было сном, мгновенно тает, как только я вижу улыбающиеся лица «моих подруг». Я вздыхаю, неуверенно вышагиваю из такси, и мой высокий каблук тотчас утопает в уличной грязи: вокруг по-прежнему «неумытый» Нью-Йорк 80-х годов прошлого века, а не тот красивый, сверкающий, современный мегаполис, который я привыкла видеть вокруг. Я недовольно смотрю себе под ноги, стремясь оценить масштаб «катастрофы» с моими ботинками, и вижу прямо возле носка моего ботильона обрывок какой-то газеты. Преодолев свою брезгливость я поднимаю его: больше всего меня интересует дата. Это оказывается неаккуратно вырванная страница «Нью-Йорк Таймс», датированная десятым марта 1987 года. Почему я уже ничему не удивляюсь? — Мишель, ну ты идешь? — слышу я громкий и слегка раздраженный голос Кимми. — Иду! — я бросаю обрывок газеты обратно на землю: на улицах так грязно и неуютно, что искать мусорницу нет смысла. Всё равно чище не станет. Я вздыхаю и высоко задираю голову в тяжелое, темнеющее небо. К моему большому сожалению, всё это не сон. Это всё — моя новая реальность. Можно привезти человека в чужой дом, подговорить людей подыграть или нанять профессиональных актеров, чтобы устроить розыгрыш. Даже повесить на стену календарь с любой необходимой датой: с современными компьютерными технологиями это вообще не проблема. Но разрушить и перестроить город всего за несколько часов? Такое никому не под силу! Противный холодок животного страха пробирает меня до самых костей, заставляя плотнее укутаться в короткую трикотажную куртку. Я уже так сильно тоскую по своей старой жизни, по маме, по дому. Даже по всем тем напыщенным кретинам, которые были на ее вечеринке. Будьте осторожны со своими желаниями… Я была неосторожна, и вот я здесь. — Мишель! — Кимми теряет терпение и, крепко схватив меня за руку, тащит в сторону обшарпанного, выцветшего здания со старой, пыльной вывеской KFC. Внутри немноголюдно, и мы легко находим свободный столик у самого окна. Хотя лично я с бОльшим удовольствием устроилась бы где-нибудь в полутемном уголке: вид грязного, плохо освещенного города и редких, угрюмых прохожих совсем не улучшает моего настроения. Напротив, еще больше вгоняет в депрессию. — Ну, что будем заказывать? Денег, сами понимаете, в обрез! — Кимми смущенно хихикает, бегая взглядом по нашим с Холли лицам. — Мне всё равно, Ким, — бросаю я равнодушно и отворачиваюсь к окну. Потом вдруг решаю, что эти девушки ничем не виноваты в том, что я здесь, разворачиваюсь обратно и пытаюсь улыбнуться. — Хотя, ты знаешь, я бы съела порцию острых куриных крылышек, если наш бюджет позволяет. — Наш бюджет позволяет еще взять сверху пол литровый стакан колы! — О, это просто чудесная новость! — смеюсь я в ответ. Должна признать, мне очень импонирует эта добродушная, веселая, позитивная девушка. Если бы не обстоятельства, я бы очень хотела иметь такую подругу. — Я буду тоже самое, что и Мишель, и еще какой-нибудь десерт подешевле, — тем временем произносит другая девушка. — Малышка Холли совсем не может жить без сладкого, — с дружеской издевкой в голосе поет Кимми и идет оформлять наш заказ. Дальнейший разговор моих подруг я слушаю без особого интереса. А какой в этом смысл, если я планирую убраться отсюда и как можно скорее? Из всего сказанного я понимаю лишь одно: мы, прямо здесь и сейчас, договариваемся сбежать в Лос-Анджелес за красивым будущим, а Кимми — главный «мозговой центр» всей этой нешуточной операции. Пока девушки эмоционально и вслух мечтают о роскошной голливудской жизни, мировой славе, стокаратных бриллиантах и богатых поклонниках, все мои мысли вертятся вокруг одного-единственного способа вернуться к себе домой — найти еще одну падающую звезду и снова загадать желание. Но будет ли это так же легко сделать, как тогда, когда я сидела в гамаке, в саду возле моего дома? *** Мы возвращаемся домой ближе к полуночи и так же на такси. «На такси, значит, деньги есть, а на то, чтобы нормально покушать — нет?» — ухмыляюсь я и дружелюбно машу подругам рукой на прощание. Очень тихо, чтобы не разбудить свою новую семью, пробираюсь к себе в комнату. Из разговора девчонок я поняла, что мы давно уже вынашивали план побега и даже копили деньги на первое время. Вот только где искать свои сбережения, я понятия не имела. Я быстро прошмыгнула в ванную, умылась и обнаружила, что забыла взять с собой пижаму. Тихо чертыхнувшись, я вышла обратно в комнату и направилась к платяному шкафу. В моей настоящей жизни у меня имеется целая гардеробная комната, но сейчас это к делу не относится. И, вообще, какой смысл во всех этих дорогих дизайнерских вещах, которые так любит моя мама, если раз за разом надеваешь одни и те же, любимые и видавшие виды, джинсы? Я начинаю наугад шарить рукой по полке с бельем, и вдруг что-то внезапно срывается вниз и с глухим стуком падает на пол. «Черт…» Присаживаюсь на корточки и беру в руки продолговатую картонную коробочку, чем-то напоминающую милую девчачью шкатулку. Несколько секунд с озадаченным видом верчу вещицу в руках, затем сажусь на кровать и открываю ее. Внутри, на крышке коробки, приклеена цветная фотография — крупным планом лицо Майкла Джексона. «О да, Бог и Царь всея музыки», — я недовольно закатываю глаза, после чего сильно щурюсь, внимательно всматриваясь в снимок. Времена Триллера, кажется. Ну, а какие же еще? Bad эра, а уж тем более Dangerous и HIStory еще не наступили в этом мире. Я шумно выдыхаю, продолжая всматриваться в мужские карие глаза, и с трудом припоминаю несколько самых известных песен поп-короля. — Простите, мистер Джексон, но в двадцать первом веке у молодежи совсем другие кумиры. Я вспоминаю, как на вечеринке мама кричала, чтобы выключили это старье, и мне вдруг становится смешно. С этим самым «старьем», ну чисто теоретически, я могу столкнуться на одной из улиц Нью-Йорка. 1987 год. Впереди Bad tour и сумасшедший взлет его головокружительной музыкальной карьеры. Отвлекаюсь от своих размышлений о певце и беру в руки пачку денег, которую обнаруживаю тут же, в «шкатулке». Медленно и очень тщательно пересчитываю купюры. Итого три тысячи долларов и тридцать восемь центов. Много это или мало? Если честно, не имею ни малейшего понятия. Я совершенно не ориентируюсь в ценах текущего года. В KFC за всё платила Кимми, а я даже не удосужилась заглянуть в чек. Почему-то мне кажется, что и тут не обошлось без мисс Розалин, и этих денег вполне хватит, чтобы снять жилье и не протянуть ноги от голода. Ухмыляясь своим мыслям, поднимаюсь с кровати, возвращаю импровизированную копилку на свое место и, отыскав пижаму, наконец-то отправляюсь в постель. Завтра будет новый день, и, возможно, я проснусь уже в своей комнате и в своем привычном окружении. *** Я здесь уже пятые сутки. А где — здесь? Я даже не знаю, где я… Что это за место? Параллельный мир? Прошлое? Или все-таки я случайно наелась галлюциногенов, и меня рано или поздно отпустит? Каждый божий вечер, как только стемнеет, я садилась на подоконник или выходила на улицу рядом с домом, и смотрела в темное небо в надежде увидеть желанный небесный объект. Но все эти дни, точнее ночи, небо над Нью-Йорком было затянуто тяжелыми, дождевыми тучами, сквозь которые абсолютно не было видно ни луны, ни звезд. С каждым прожитым днем я всё отчетливее ощущала, как тает моя надежда на скорое возвращение домой. Днем я еще как-то пыталась держаться, чтобы не напугать новую семью своими истериками, но по ночам давала волю чувствам и слезам. Мне было ужасно одиноко, ужасно тоскливо и ужасно страшно. Боже мой, да мне в жизни никогда не было так страшно как сейчас! Лежа в постели, я успокаивала себя разными глупостями, вроде той, что я студентка по обмену, и приехала на летние каникулы пожить в чужой город и чужую семью. А кто-то другой сейчас вот также гостит у меня дома. И что рано или поздно этот период «в гостях» закончится. Иногда такое самовнушение помогало, иногда нет. Чаще нет. *** Если не можешь изменить ситуацию, попробуй изменить свое отношение к ней. На протяжении следующих двух недель до нашего отъезда с девочками в Лос-Анджелес мне приходилось приспосабливаться ко многим вещам. Прежде всего мне надо было познакомиться и свыкнуться со своей новой мамой. И в конце концов я решила, что она мне действительно нравится. Она полная противоположность моей настоящей матери. Невероятно добрая, чуткая, «расслабленная» женщина. С ней было очень душевно, легко и уютно. Не говоря уже о том, что она всегда была готова прийти мне на помощь и дать дельный житейский совет. Джессика Лавин. Так ее зовут. Семейный детский врач. Очень хороший детский врач, судя по-всему. Ох, уж эти дети. И вот теперь самое главное… В этой жизни у меня есть младшая сестра, и это оказалось самым тяжелым испытанием для меня. Нет, моя двенадцатилетняя сестренка Барбара просто чудесная девочка, но после того, как двадцать два года ты растешь единственным ребенком в семье, наличие сестры это… Ну вы меня поняли. Я сразу же окрестила Барбару «Барби» за поразительную внешнюю схожесть с этой знаменитой на весь мир кукольной голубоглазой блондинкой. Просто уверена, что она вырастет невероятной красавицей, и от ухажеров не будет отбоя! Вот уж по кому действительно Голливуд плачет… И, наконец, остался последний член нашей семьи. Джон Лавин — глава семейства и юрист в крупной строительной фирме. Мой нынешний отец очень сильно напоминает моего родного отца, и не столько своей внешностью, сколько характером. Именно таким я и запомнила своего папочку. Не удивительно, что к этому мужчине я привязалась больше всех остальных. Две недели назад, на следующее утро после посиделок с подругами в KFC, я объявила своей семье, что уезжаю в Лос-Анджелес. Мама восприняла новость не очень, хотя виду не подала. Папа был более спокоен и рассудителен в данном вопросе. На семейном совете, что состоялся тем же вечером, было принято общее решение, что мне надо попробовать. Попробовать пожить отдельно. Попробовать воплотить свои мечты о карьере в шоу-бизнесе. Да и просто проявить самостоятельность и независимость, которые, как сказала Джессика, всегда были присущи моему характеру. Мне невероятно понравился этот содержательный семейный разговор и то, как оба родителя повели себя в сложившейся ситуации. Они у меня очень клевые, определенно. *** Я снова сижу на покосившейся скамейке в полузаброшенном сквере и смотрю на высокие башни всемирного торгового центра. Слезы без остановки текут по моим щекам, но я уже не пытаюсь их утирать. Зачем? Я здесь никого не знаю, и мне абсолютно всё равно, что кто-то увидит меня в таком виде. Я снова и снова вспоминаю тот самый день — день, когда папа не вернулся домой с работы, и мама сказала, что он уехал в срочную и очень длительную командировку. Я не придала этому особого значения, такое случалось и раньше. Да и что может понять семилетний ребенок? Я лишь запомнила, как по телевизору крутили один и тот же сюжет о том, как самолет врезается в небоскреб, взрыв и черный дым во все стороны. Мама плакала и плакала без остановки, а я как завороженная смотрела, как пассажирский лайнер врезается в здание на уровне верхних этажей. И это всё, что я помню. Спустя некоторое время после теракта, когда я стала понимать, что папина командировка уж как-то слишком затянулась, и заваливать маму вопросами типа «А когда папочка приедет?» и «Что папочка привезет мне в подарок?», она наконец призналась, что папа больше не придет. Что он полюбил другую женщину и теперь у него новая семья. По началу я восприняла новость спокойно, но чем старше становилась, тем всё больше его ненавидела. Как он мог бросить нас с мамой? Это перестало укладываться у меня в голове. Я прекрасно помню тот вечер, когда всё встало на свои места. Я вернулась домой после учебы в университете, зашла в гостиную и увидела маму, которая держала в руках фотографию папы и плакала навзрыд. «Сколько можно страдать? — подумала я тогда. — Он не достоин ее слез! Он не достоин воспоминаний о нем!» Подчиняясь своему внутреннему гневу, я подскочила к матери и, выхватив рамку с фотографией из ее рук, швырнула ее на пол. «Ненавижу! Я ненавижу его, мама! Как он мог так поступить с нами?! — кричала я как ополоумевшая. «Прости, прости меня, дочка… — запричитала мама и закрыла лицо руками. — Я думала, мне будет проще смириться с его уходом, если буду думать, что он где-то и счастлив». Вот тогда я и узнала, что мой отец не бросал нас, он погиб 11 сентября 2001 года в той самой башне торгового центра. И теперь я сидела и думала вот о чем. Ведь получается, что если это прошлое, той мой папа еще жив и даже не встретил свою будущую жену — мою мать. По рассказам мамы, они с отцом познакомились в девяносто первом году, через год сыграли свадьбу, а в девяносто четвертом у них родилась я. Мне было бы интересно встретить его молодого. Я смотрела на целые и невредимые башни-близнецы, и меня так и подмывало сделать кое-что. Пойти туда и спросить, а не работает ли у них Бен Хиггинс? Но, с другой стороны, если я узнаю, что работает, то что я хочу сказать ему при встрече? Я еще несколько минут посидела на скамейке и, тяжело вздохнув, поднялась и бодрым шагом направилась в сторону дома. Скоро начнет темнеть, а Нью-Йорк не самое безопасное место, и я уже имела «счастье» в этом убедиться. Пару дней назад, прямо на моих глазах двое чернокожих подростков напали на супружескую пару, которая выходила из супермаркета. Мужчина, надо отдать ему должное, не растерялся и начал драться с обидчиками. В результате потасовки мужчина сумел отобрать у одного из подростков нож, и нападавшие спешно ретировались. Но всё ведь могло закончится и весьма плачевно: сообщениями о мелких и не очень преступлениях пестрели все местные газеты. «Этот город наполнен ворами и проститутками. Я не против ни тех, ни других, но только не сутками.» — несколько перефразировала я песню Земфиры. Вы спросите, откуда я — девушка родившаяся и выросшая в Нью-Йорке — знаю о творчестве этой русской певицы? Ответ очень прост: в век интернета границ не существует, и у любого человека есть доступ к огромному количеству разнопланового материала. А поскольку я давно уже мечтала петь на «большой сцене», то переслушала довольно много музыки, и не только англоязычной. И совсем не обязательно владеть языками в наше время, чтобы понять, о чем идет речь в песнях — любой онлайн-переводчик вам в помощь! Из франкоязычных певиц в моем плей-листе всегда присутствуют песни Патрисии Каас, Милен Фармер и Лары Фабиан… А вот теперь еще одна пренеприятнейшая новость: в 1987 году еще нет интернета. От слова «совсем». Люди вынуждены пользоваться исключительно теми знаниями, что хранятся у них в голове, так как опция «О’кей гугл» попросту недоступна. Невозможно набрать в поисковике что-то типа «Что такое кокотница?» или «Как правильно пишется слово навуходоносор?» по той простой причине, что никакого поисковика нет еще и в помине. Сотовые телефоны тоже только-только входят в обиход американцев и являются малодоступной роскошью для избранных. Так что любительницам селфи, видеоблогов и инстаграма от меня огромный и пламенный привет! *** Сегодня мы с девочками уезжаем в Лос-Анджелес. Мы решили, что будем снимать жилье вместе с Кимми, так проще оплачивать счета. Холли захотела жить отдельно. Одним словом, я больше не буду жить со своими родителями. На самом деле, я даже рада этому. Нет, они очень хорошие люди, но я внезапно обнаружила, что в какой-то момент начинаю задыхаться от семейной любви, которая излучается в мою сторону 24/7. Оказалось, что мама была права, и я привыкла быть более самостоятельной и независимой, привыкла иметь больше личного пространства. Так что удрать с подругами в ЛА для меня сейчас самое оно! Я упаковываю последние вещи, весело переговариваясь с сестренкой, которая лежит на моей кровати и болтает ногами в воздухе. — Ну, Мишель, и когда мы сможем увидеть тебя в каком-нибудь голливудском блокбастере? — сестренка нараспев произносит своим ангельским голоском, хлопая при этом длинными, пушистыми ресницами. — Ох, не знаю, Барби, не знаю. — Я застегиваю молнию на дорожной сумке, присаживаюсь на краешек кровати и ласково глажу девочку по голове. — Возможно, ничего не выйдет… — Ну уж нет. — Она недовольно фыркает и по-детски дует свои пухлые губки. — Ты обязательно должна стать известной актрисой или певицей. Чтобы я в школе могла всем говорить, что моя старшая сестра — суперзвезда! Ее наивность заставляет меня по доброму рассмеяться: — Хорошо, Бар, я постараюсь тебя не подвести. Я крепко обнимаю сестренку на прощание и мысленно ухожу в себя. Чем обернется для меня эта поездка? Чем вообще закончится история с моим перемещением во времени? Сама того не замечая, снова залипаю на мыслях о своем «волшебном перемещении туда-не-знаю-куда». Я ведь сама загадала это идиотское желание. Но кто же знал, что всё это всерьез? И кто эта пожилая женщина мисс Розалин? Добрая волшебница? Злая колдунья? Фея-крестная как в сказке про Золушку? Во дворе дома сигналит машина, и я вздрагиваю от неожиданности. Затем быстро хватаю свою дорожную сумку и выхожу из комнаты. Все мое семейство уже высыпало на крыльцо провожать меня. Барбара о чем-то разговаривает с Кимми, и обе весело смеются. Мама смотрит на меня с нежностью и легкой тревогой в глазах. Когда я смотрю на нее в ответ, внутри меня просыпается такое странное чувство… — Мам, всё будет хорошо, обещаю. Я люблю тебя. — Я обнимаю Джессику, и мои слова абсолютно искренние: за всё то время, что я провела здесь, я действительно успела полюбить свою новую семью. — И я люблю тебя, дочка. Береги себя. Я отпускаю маму и подхожу к папе, который тут же крепко обнимает меня и говорит на прощание: — Помни дочка, что бы ни случилось, у тебя всегда есть место, куда вернуться. Мы все очень любим тебя. В ответ я еще крепче обнимаю его и чувствую, как к горлу подступают слезы. Если это прошлое, то мой родной отец всё еще жив и… Нет, я не хочу сейчас думать об этом. Мы садимся в старенький Шевроле Кимми, и я сквозь стекло машу в последний раз рукою моей семье на прощание. Автомобиль плавно трогается с места, увозя нас троих навстречу новой жизни. Прощай Нью-Йорк! Здравствуй Лос-Анджелес!