Michelle, ma belle

— Кевин! Я вся сияю, словно новенький доллар, и широкая радостная улыбка сама собой расплывается по моему лицу. — Боже мой, это же мой Кевин! — Боже мой, это же мой Кевин, — я слышу, как Майкл передразнивает меня, имитируя высокий девичий голос, и вижу, как он закатывает при этом глаза. Я слегка рассерженно прищуриваюсь на него, прежде чем вновь посмотреть на любовь всей моей жизни. Мои радостные вопли привлекают внимание растерянного парня, который стоит к нам спиной возле игрушечного поезда, и он оборачивается на мой громкий голос. Он мгновенно находит взглядом нас с Майклом и очень быстрым шагом направляется к нам. — Мишель! — Кевин очаровательно улыбается мне, показывая свои идеальные белые зубы, и, кажется, не замечает известного на весь мир мужчины рядом со мной. Майкл печально вздыхает, стоя у меня за спиной, затем бормочет что-то со странным придыханием, после чего я слышу его шаги, которые быстро удаляются прочь. Майкл решил оставить нас с Кевином одних — очень мило и тактично с его стороны. — Где я? Где мы? — Кевин спрашивает меня, при этом широко раскидывая руки в стороны в недоумевающем жесте. — Ты мне не поверишь, если я скажу… — я смеюсь и опускаю свой смущенный и одновременно радостный взгляд вниз, на ноги. — Мишель, и все-таки скажи мне, пожалуйста, и желательно прямо сейчас, что, черт возьми, происходит? В одно мгновение я спокойно чистил зубы у себя дома, а в следующее смотрю на статую двух детей, играющих перед огромным фонтаном! — Кевин пропускает пальцы одной руки через свои короткие темные волосы, а затем сжимает их в кулаке и слегка дергает вверх — он обычно так делает, когда испытывает сильный стресс. — Дорогой Кевин, добро пожаловать в 1987 год… — я широко улыбаюсь, и чувствую аккуратную работу Ребби, когда пробегаюсь пальцами по французской косе. — Что? — он хмурится. — Что ты только что сказала? В ответ я неопределенно пожимаю плечами и тоже слегка хмурюсь — я и не надеялась, что он сможет понять… — О’кей, начнем сначала. Ты, то есть мы, сейчас находимся в 1987 году, в тематическом парке ранчо Неверлэнд в Калифорнии. Бог — мой свидетель, что я говорю истинную правду, — я начинаю нежно поглаживать его руку от плеча к локтю, чтобы хоть немного успокоить, но это не срабатывает.  — Прекрати нести ерунду, Мишель! Если это какая-то шутка, то очень даже несмешная! —  он громко щелкает пальцами в воздухе от раздражения, одновременно выдергивая свою руку из моей руки. — Но это не шутка, Кевин! — произношу я с начинающимся внутри отчаянием и оглядываюсь по сторонам. — Вот, посмотри на те часы! — я указываю на большой электронный циферблат с временем и датой. — Я понятия не имею, как мы оба сюда попали, но мы реально это сделали! Кевин хмурится еще сильнее и качает головой. — Я тебе не верю. Я снова пожимаю плечами. — И я ничуть не удивлена. Ты никогда не верил ни единому моему слову. Я недовольно закатываю глаза и поворачиваюсь, чтобы уйти от него, но вдруг он хватает меня за руку и разворачивает к себе лицом. — Это неправда, Мишель, — Кевин смотрит мне прямо в глаза, и его зеленоглазый взгляд светится теплотой и сочувствием. Как же быстро он сменил свой гнев на милость! — Но это так, Кевин! Именно поэтому у нас с тобой ничего и не вышло! Именно из-за этого наши отношения зашли в тупик! — я почти кричу, тыча указательным пальцев в его крепкую грудь. — Мишель, просто… просто иногда ты говоришь абсолютно сумасшедшие вещи… — Кевин произносит, задумчиво глядя куда-то вдаль. — Ну хорошо, предположим, что каким-то чудом мы оказались в 1987 году. И как нам теперь вернуться обратно, в свое время? — он вновь смотрит на меня, нервно при этом ухмыляясь. — Я не знаю. Вернее, знаю… — тихим шепотом, чтобы Кевин не услышал, говорю я последнюю фразу, а затем громко добавляю: — И если быть честной до конца, я не хочу возвращаться обратно. Я улыбаюсь и с наслаждением смотрю по сторонам, на всю ту красоту, что нас сейчас окружает. — Ты не хочешь возвращаться?! Но, почему?! — глаза Кевина округляются от удивления. — Чем тебя не устраивает «наше время»? Нас не должно быть здесь, я имею в виду, что нас не должно быть в этом периоде времени! В 1987 году ты еще даже не появилась на свет! Всё это очень неправильно, малышка, — говорит Кевин, нервно сунув руки в карманы пижамных брюк. Он назвал меня «малышкой»? Боже, как мило! Сегодня все мне дают какие-то нелепые прозвища! — А мне здесь очень нравится, Кевин. Здесь я как раз таки чувствую себя на своем месте и в своем времени, если ты понимаешь, о чем я говорю. И даже сверх того, я думаю, что тебе здесь тоже понравится, обязательно, просто необходимо чуть больше времени, чтобы освоиться и адаптироваться ко всему, — я по-доброму и открыто улыбаюсь парню, абсолютно уверенная в своих словах. Кевин недовольно раздувает ноздри словно разъяренный бык и закатывает глаза. — Ну, если ТЫ не знаешь, как нам вернуться обратно в наше время, то это еще не означает, что Я тоже не узнаю какой-нибудь способ. И как только я это узнаю, мы сразу же вернемся к СЕБЕ домой, в НАШ 2018 год! — Кевин откровенно злиться и больно хватает меня за руки. — А сейчас я незамедлительно ухожу из этого слащавого места, и ты пойдешь вместе со мной! — Ух, ух, полегче на поворотах, Кевин! Делай, что хочешь, а я остаюсь! — я отрицательно качаю головой и решительно вырываюсь из его рук, чтобы уйти. Кевин вновь меняет тактику, не желая отпускать меня. Он сексуально ухмыляется и подходит ко мне ближе, настолько близко, что между нами почти не остается свободного пространства. — Знаешь, я тут подумал, Мишель… А почему бы нам снова не быть вместе? Мы оба попали в странное положение, и я желаю во всем этом разобраться. Но, раз уж ты здесь так хорошо освоилась, то, может быть, введешь меня в курс дела, что, да как, мм?.. Только обещай мне, что как только я найду способ, мы отправимся обратно вместе, ведь как мы сможем быть парой и любить друг друга и дальше, если ты живешь в 1987 году, а я в 2018-м? — он протягивает руку и нежно касается моей щеки. От его прикосновения я просто таю… — Так что скажешь, Мишель? — Я не знаю… — я заикаюсь и стараюсь не смотреть ему в глаза. Я словно заново вижу и узнаю этого человека, и мне ужасно неловко. — Хочешь начать все сначала, детка? Кевин аккуратно берется пальцами за мой подбородок и приподнимает мою голову вверх. Теперь мы смотрим прямо в глаза друг другу, и его откровенный и такой соблазнительный взгляд буквально сводит меня с ума. Затем Кевин смотрит на мои губы с явным сексуальным подтекстом и игриво закусывает свою нижнюю губу. Совсем как Майкл… Я сглатываю подступивший к горлу будоражащий ком, не в состоянии произнести ни слова ему в ответ. Снова быть вместе? Это он сейчас серьезно? — Ты хочешь снова быть моей, Мишель?.. От его низкого хрипловатого голоса мои ноги предательски подкашиваются, его горячее дыхание обжигает мою кожу, его соблазнительно приоткрытые губы так близко от моих… И я просто киваю головой в ответ, прежде чем он наклоняется еще ближе, чтобы нежно поцеловать меня. Его губы все настойчивее касаются моих, из-за чего мои колени совсем ослабевают, и мне кажется, что я вот-вот рухну на асфальт. Наш жаркий поцелуй длится всего несколько секунд, пока внезапная волна ледяной воды не накрывает нас откуда-то сверху. Мы с Кевином резко отстраняемся друг от друга и одновременно поворачиваем головы направо, чтобы увидеть Майкла с большим пластиковым ведром латексных водных шаров. — Упс … Я сильно сожалею, ребята, но в моей руке случился неконтролируемый мышечный спазм… — Майкл пожимает плечами и невинно улыбается. *** Это был худший день в моей жизни… Нет, не так! ЭТО БЫЛ ХУДШИЙ ДЕНЬ В МОЕЙ ЖИЗНИ! Сначала отец снова не упустил шанса унизить меня, потом Джермейн полез ко мне со своими гребаными извинениями, и в довершении всего нарисовался этот чертов Кевин! Как он вообще оказался на моем ранчо? Какие-то очень странные дела творятся в последнее время — сначала невесть откуда взявшаяся старушка на что-то мне там намекает, потом этот парень. Сглазили меня, что ли? Или Неверлэнд на самом деле становится поистине сказочным местом? Я не знаю, что и думать обо всем этом… Отец, когда проходил мимо, шепнул мне на ухо: «Помни, сынок, что я всегда говорил тебе про белых женщин», и этого оказалось достаточно, чтобы внутри меня все сжалось от крайне неприятных эмоций. Отец всегда считал и продолжает считать по сей день, что чернокожий парень не может всерьез заинтересовать красивую белокожую девушку. Он всегда был категорически против межрасовых браков и настаивал на том, чтобы все мои братья встречались и женились только на «своих». И каждый раз, когда у кого-то из нас не складывалось, Джозеф с ехидной улыбкой говорил: «Вот видите? А что я вам говорил?! Белые никогда не поймут и не примут таких, как мы. Мы для них словно диковинные зверюшки в зоопарке, словно обожаемый Майклом Бабблз — забавный питомец, не более. Они никогда не полюбят никого из вас по-настоящему». Ему доставляло какое-то поистине садистское наслаждение видеть боль разочарования в своих детях. И именно поэтому я старался не афишировать свои романтические отношения. Я скрывал свои романы даже от собственной семьи, так как навсегда запомнил слова отца о том, что я — всего лишь денежная приманка для многих девушек, туго набитый кошелек для исполнения желаний, золотой входной билет в Dolce Vita. Что меня никто и никогда не будет любить но-настоящему, а только мои деньги и мою известность. И я верил. Особенно, когда слова отца сбывались, и я в очередной раз оказывался один, с больным, разбитым сердцем. Но Мишель, она не такая… Впрочем, про Мелиссу я думал тоже самое, а оказалось… Джермейн сегодня, конечно, пытался загладить свою вину передо мной, уверял, что глубоко сожалеет о случившемся, просил не держать зла на Мелиссу и на него самого. И я простил. Ведь он мой родной брат, и я не могу иначе. Пусть их гнусный поступок будет лишь на их совести. Но, черт побери, как вспомню этих двоих, стонущих и потных, в нашей почти супружеской постели… И врагу такого не пожелаю. Я был разорван и уничтожен этим предательством, я страдал от боли и разочарования, пока не встретил Мишель. Так что такое любовь? Разве для истинной любви важны все эти предрассудки? Разве для сильных, возвышенных чувств важны цвет кожи, национальность или вероисповедание? Я не верю. Я просто отказываюсь в это верить. Для меня любовь — волшебство, необъяснимая химия, что-то такое таинственное в воздухе, что тянет к человеку словно магнитом, и затягивает, и не отпускает… И я прекрасно понимаю Мишель, когда она говорит, что не может забыть своего Кевина, ведь настоящая любовь нам неподвластна. Это она управляет нами, а не мы ей. Я слышал почти все, что она сказала моим сестрам, сидя под деревом в тематическом парке. О том, что любит Кевина, и не любит меня. Что я для нее недостаточно мужественный. А что, черт возьми, означает быть «достаточно мужественным для нее»? Трахаться с женщинами направо и налево? Строить из себя гламурного подонка, которому с высоты плевать на всех? Поколачивать ее время от времени, как мой отец бил мою мать? Расхаживать по дому в семейных трусах с баночкой пива в руке? Что значит быть достаточно мужественным?! Может быть все дело в моей внешности? Проклятье, все мои юношеские комплексы добро пожаловать обратно, в мой, готовый вот-вот взорваться, мозг! И лишь одно радует, что я все-таки не послушался маму и не признался Мишель в своих зарождающихся чувствах к ней. Теперь мне остается лишь смириться. Смириться с тем, что я потерял Мишель, и кажется, что уже навсегда. *** Кажется, что прошла уже целая вечность с тех самых пор, когда мы виделись с Майклом в последний раз у него на ранчо. За это время в моей жизни произошло столько разных событий, что всего теперь и не вспомнить. Конечно же первое и самое главное — ко мне вернулся мой Кевин! … Когда он, спустя некоторое время, до конца осознал, что мы действительно в 1987-м, то… Нет, с ним не случилась масштабная истерика. Он не из той породы мужчин, которые ведут себя подобным образом. Кевин из тех, кто очень легко приспосабливается к новым условиям и всегда извлекает из них максимальную выгоду. А с теми знаниями, которые он приобрел в своем родном 2018-м, в 1987-м ему просто была обеспечена головокружительная карьера, причем во многих сферах, начиная от банковской и заканчивая торговлей недвижимостью. Но Кевин предпочел устроиться на одну из голливудских киностудий, и его дела очень быстро пошли в гору. Я радовалась его успехам, поддерживала во всем. Днем мы оба были на работе, а вечерами мечтали побыстрее съехать от Кимми и свить собственное уютное гнездышко. У меня самой дела тоже шли не хуже. После успеха крайней фотосессии в очередном выпуске американского Vogue, а также после моего участия наряду с ведущими топ-моделями 80-х в одном модном проекте, предложения посыпались буквально отовсюду. Мне все больше и больше нравилась моя работа, но я по-прежнему не чувствовала себя счастливой до конца. Я по-прежнему мечтала стать певицей, и даже делала маленькие шаги в данном направлении. Когда я пыталась выяснить у некоторых знаменитых или около того людей, кто является самой значимой фигурой музыкального бизнеса Америки, по их мнению, большинство с благоговейным придыханием отвечали: «Конечно же это Майкл Джексон!» И я все больше чувствовала себя полной идиоткой, что упустила свой золотой шанс поговорить с Майклом об этом. Я пару раз порывалась ему позвонить, но каждый раз что-то мешало, наверное, моя природная скромность. И еще, мне было очень неудобно перед ним из-за Кевина. И вообще, все как-то по-идиотски получилось, мы даже не успели толком поговорить с Майклом и хоть как-то объясниться. Может быть оно и к лучшему. Когда мы уезжали с Кевином с его ранчо, в глазах Джексона было столько боли и разочарования, но я все равно бы не поступила по-другому. Что меня заставило бы остаться? Чувство жалости к нему? Я уверена, что Майкл достоин гораздо большего. Спустя всего лишь две недели Кевин купил себе машину. Новую дорогущую тачку! А в придачу к ней — целый ворох брендовых шмоток и запонки с крупными белыми бриллиантами. И вот тогда я впервые осознала, что разъезжаться с Кимми он как-то не особо торопится, и устроила ему вечерний «серьезный разговор», в ходе которого высказала свое недовольство. Кевин согласился со всеми моими доводами, но сослался на то, что поиск хорошей недвижимости — дело долгое и кропотливое, а машина ему нужна уже сейчас для работы, и я ему поверила. Точнее сказать, верила до тех самых пор, пока не поняла, что на свою крутую машину он ловит не менее крутых голливудских цыпочек. Кевин всегда был падким до женщин, что в общем-то и послужило главной причиной нашего с ним расставания. А теперь, когда он работал на крупнейшей голливудской киностудии, вокруг него было очень много красивых женщин, но я старалась не обращать на это внимания. Я тешила себя фразами типа «Все равно этот сексуальный зеленоглазый красавчик мой!» Странно и смешно, правда? Но я очень сильно его любила. И очень сильно боялась его ревновать, так как Кевин этого жутко не любил. А вот Кевин ревновал меня и еще как! Он придирался почти ко всем моим партнерам по съемочной площадке, а в прошлый вторник закатил грандиозный скандал, когда увидел в журнале откровенную рекламу с моим участием. Тогда мы впервые сильно поругались, дело дошло до битья посуды и хлопанья дверью. Впрочем, уже на следующий день мы также бурно помирились с ним в спальне, пока Кимми была на работе, и на этом инцидент, можно сказать, был полностью исчерпан. Сегодня у меня съемка красивого рекламного проекта для Ralph Lauren. Вокруг, как обычно, суета и целая куча народу — стилисты, визажисты, осветители, фотографы. Туда-сюда возят длинные мобильные стойки с одеждой, которую нам необходимо будет примерить до начала съемки. И во всей этой нереальной толчее я даже не заметила стройную мужскую фигуру, пока меня кто-то не окликнул со спины знакомым веселым голосом: — Хей, Мишель? Вот так сюрприз! Я мгновенно оборачиваюсь и вижу Майкла. Он широко улыбается и приветственно машет мне рукой. Похоже, он действительно был очень рад видеть меня. — Привет, Майкл! Давно не виделись, — я откладываю сатиновую юбку-плиссе в сторону и направляюсь к нему. — Как твои дела? Что нового? — Да все как обычно, верчусь словно белка в колесе, — уклончиво отвечает парень, продолжая внимательно изучать мое лицо, и я чувствую, как краснею от смущения. — Есть свободная минутка? Может немного поболтаем? Я согласно киваю головой в ответ и мы медленно бредем по студии в поисках тихого места для разговора. — Видел твою последнюю фотосессию в журнале, — задумчиво тянет он, делая при этом вид, что рассматривает рекламный плакат на противоположной стене. — И тебе тоже не понравилось… — я говорю так, словно констатирую свершившийся факт. — А что означает твое «тоже»? — Майкл вдруг эмоционально встряхивается и поворачивает голову в мою сторону. Ох, лучше бы он и дальше смотрел на плакат, а не на меня: его большие карие глаза буквально гипнотизируют, и внутри меня растекается странное, но очень теплое и нежное чувство. — Кевин устроил из-за нее грандиозный скандал, — я сильно хмурюсь и увожу свой взгляд в сторону. — Сказал, что я похожа на сраную хиппи, которая ведет аморальный образ жизни и дает всем подряд. — Мм… Вот оно что, — Майкл шумно выдыхает, после чего продолжает: — Нет, в целом мне понравилось. Очень смело и провокационно, я обожаю подобные вещи. Вот только… это не ты, Мишель. — Ну вот кто бы говорил! — я внезапно вспыхиваю словно спичка. — Вообще-то ты в жизни, и ты на сцене - это два абсолютно разных человека! Это всего лишь образ, не более. — И я прекрасно понимаю, о чем ты. Да, всего лишь образ, но он не твой. Ты не такая. Я чувствую его пристальный взгляд на себе и поворачиваюсь к нему лицом. И снова эта кареглазая бездна, в которой тонешь и теряешься в своих ощущениях. Кажется, это называется смятением. — А какая я? — во рту становится ужасно сухо, и я задаю свой вопрос очень тихо. — Ты? Ты очень нежная, временами забавная, временами застенчивая. А еще, ты мягкая, добрая и очень красивая, — говорит Майкл, при этом смущенно улыбаясь. — Понятно. Мы сидим на больших деревянных ящиках из-под студийной аппаратуры, болтаем ногами и разговариваем. И даже несмотря на наши разногласия по поводу моей последней модной фотосъемки, я вдруг отчетливо понимаю, как же сильно я по нему скучала.