дурные

      Когда ангелы перед сном шепчут: «В Раю нет места для боли», они не имеют в виду метафору, или случай, по щелчку пальцев делающий тебя счастливым. Счастье надо взращивать, медленно и постепенно, как бережёт фермер свой урожай, защищая его от съедения и приносящих невзгоды дождей.       Ангелы закрывают глаза в немом смирении, потому как не могут ничего предложить вместо него. В первый же день людской смерти они предупреждают, что Рай разрушает все созданные человечеством иллюзии. Нигде, кроме как на земле, не существует такого места, где человек мог бы найти успокоение и безмятежность.       Если говорить совсем просто, Рай — это не дом, и таковым не будет для человеческой души никогда.       «Здесь просто негде погрустить», — усмехаются бывалые души. И добавляют: «Углов нигде не найдёшь».       Поэтому, редко, когда ещё на плечи обрушивается небосвод воспоминаний и горести, Рейчел сжимает до боли в костях саму же себя.       Они по воскресеньям ходят с Винсентом на собрания душ, где все вместе повторяют Книгу Премудрости сына Сирахова* и напоминают друг другу, что смирение — сила, не лишенная праведности. После этих собраний в воздушных соборах жители неба обычно устраивают обеды, или банкеты, чтобы разрядить обстановку.       На них практически никто никогда не приходит.       Рейчел сидит, крепко подтянув к себе колени и мёртвой хваткой вцепившись ногтями в икры. Она старается убедить себя в том, что смирение даётся ей лучше всего, а себя к жизни уже никак не вернуть (да и не к кому же возвращаться). Поздно бить тревогу о том, на что уже повлиять никак не можешь, и что упустил, надо просто идти дальше и дальше сверкать на вечерах любимого и вечного для четы Фантомхайв джаза.       Но — иногда — Рейчел не справляется.       И Винсент, кстати говоря, тоже.       Он сидит рядом, опускает голову ей на колени и старается погрузиться в её кисти, кожу и рёбра; но только утробно дышит. Они играют в прятки с самими собой, каждую очередную игру стараясь найти место получше, где наверняка никто и никогда не найдёт. Такового в Раю не существует, потому что это — неприемлемо, и подвергнутым унынию душам пора в чистилище, освещаться. Поэтому супругам ничего не остаётся, кроме как обнажить всю свою боль и найти его друг в друге.       У августа ранние утра холодные, долгие и до краёв наполненные туманом. Лес молчит, дышит и состоит из болотистой почвы, в которую медленно погружаются Рейчел и Винсент. Они всё делают вместе, всегда, и из-за этого призваны называться примером для местного общества; сейчас гниющую внутри пустоту заполняют вместе и повсеместно, друг другу и погружаясь в сырую от влаги землю.       Рейчел нашла этот лес недавно — до этого были горы, и парк, и собственный дом, и железная ванна. Много чего было — за тридцать лет и не вспомнишь, но благодаря такому огромному количеству пережитых мест чета Фантомхайв вполне имеет право называться отшельниками. У Рейчел и Винсента есть негласное правило — когда идёт один, второй молча сопровождает, чтобы, наверное, поддержать.       Рейчел выбирает самое утончённое платье и долго красится, укладывает вьющиеся волосы и не надевает никакой обуви, чтобы голыми ступнями чувствовать землю. Они с Винсентом садятся практически вплотную и за несколько минут приходят к тому, что вжимаются в супруга и собственные тела стальной хваткой и завидным усердием. Рейчел царапает руки Винсента в немом плаче (случайно), а он ложится на её колени, притягивая к себе и вдыхая запах родственной души. Он мнёт её платье, пачкает в земле пальцы ног и наваливается на неё всем телом, стараясь слиться с Рейчел в нечто целое — одно, и нерушимое.       У них есть крупицы времени на то, чтобы побыть друг с другом и друг в друге утолить свою печаль, чувствуя, как минуты исчезают, словно песок сквозь пальцы. Рыхлый, холодный, и пахнущий голой кожей — где-то в глубине рощи Рейчел замечает оленя.       Она вздрагивает, немного приподнимается, мажет по нему затуманенным взглядом и видит в олене Бога. Олень гуляет по чаще, ест сучки и скорбящим молчанием уверяет чету Фантомхайв в том, что им лучше погрустить где-нибудь не здесь.       В Раю нет места для боли — это не свод законов, и никто за это не карает. Просто каждый вздох, существо или сантиметр земли говорит людям о том, что лучше бы им всем тут не страдать. Рай существует и одновременно нет, потому как, несмотря на веселье и безмятежность, сильно обособлен от человечества.       Рейчел смотрит на несуществующего оленя, царапает кожу и понимает, что когда-то давно, настолько, что и не вспомнить даже — когда — оставила своих детей умирать.