Batman. Inversion of Chaos.

Интерлюдия.

      Девушка сидела в баре, ощущая разливающийся под кожей нуарный джаз и лёгкое алкогольное опьянение. Она никогда не посещала подобные заведения, зарываясь в работу в попытке доказать всему миру и самой себе, что она чего-то стоит. Она — превосходный онтоинженер*, она — интересная личность, она… одна из тысяч столь же амбициозных людей, желающих найти своё место под солнцем. Вот только кроме сверхурочной работы, команды тупоголовых кретинов и проекта, который из-за бредовой идеи никак нельзя было довести до ума, у неё не было абсолютно ничего.       Вспоминался её родной город. Заснеженные улочки Калининграда, уютно устроившегося подле Польши, Литвы и Беларуси, и впитавшего в себя весь колорит не только суровой России, но и тёплый немецкий почерк. Не сказать, что ей там плохо жилось. Всё как у людей: огромная семья, в которой если щелкать клювом можно без клюва и остаться; друзья, те самые, которые исчезают, стоит тебе только переехать в соседний район; и родители, активно не желающие чтобы их дочь, выигравшая грант на обучение в Готэмском Университете имени Сайруса Пинкни*, покидала родные пенаты, свято уверенные в том, что за океаном сплошное блядство, разврат и наркотики.       Хотя, что там, что здесь — везде свои проблемы. Если в России клоуны сидят в правительстве, то в Готэме клоуны бегали по улицам города.       Агата отпила немного ядовито-зелёного коктейля с фиолетовой трубочкой, удивляясь, как люди умудрялись превращать панический страх в бабло. Конечно, это значит, что она тоже на мушке, а также одновременно под ней. И мушка эта так же сера, как и всё окружение. А единственные яркие два пятна были сейчас перед ней.       Она начинала понимать состояние отца, который, будучи никому ненужным режиссёром, кряхтел над упадком своей карьеры за банкой пива по выходным. Штампованные мелодрамы паразитами пожирают мозг зрителей, и в конце они теряют интерес к происходящему вокруг. И поэтому начальство отмахивалось от ненужного сотрудника, скармливая ему мелкие и незначительные проекты. Таким же недугом страдает и сама девушка: её долго держали за мальчика на побегушках по мелким поручениям, которые она выполняла ответственно. До определённого момента.       Когда Агате позволили работать с чертежами, она смогла на них оторваться по полной — сотрудники только диву давались, как столь с виду неустойчивые здания сохраняли своё равновесие. На собраниях её доклады объясняли всё доступным и понятным языком. И, как всегда, есть «но»: начальство, которое всегда скидывает основную работу на своих подчинённых. Да, Агата Карнавал была на подчинении заведующего её отделом и потому неизбежно получала гору бумаг, от которых рябит в глазах. Такая загрузка вполне объясняет тот факт, что девушка задерживается допоздна, но не объясняет, почему заведующий не выполняет своих прямых обязанностей и потому столь халатно относится к своим работникам. Эгги часто замечала за этим человеком шлейф праздности. Она могла в любое время подать жалобу, вот только это «недоразумение» замнут, выпишут компенсацию или проведут беседу, но человек от этого не изменится. Что, как ни такое лицемерие, возбудит в душе пламенную жажду справедливости?       Именно эта энергия побудила её в первый раз заговорить со своими сотрудниками на нерабочие темы. Они тоже не были в восторге от такой политики, но они были слишком зажатыми, чтобы вести обсуждение на повышенном и прямолинейном тоне. Такой менталитет здесь просто не понимают.       Агату это мало волновало. Подобное отношение было слишком похоже на отношение своих отца и мать к происходящему в строительной кампании, в которой работали её родные братья: сомнительная репутация этого заведения извратила и без того непутёвых мальчишек, превратив их в расчётливых и скользких лгунов. Родители не знали подробностей махинаций своих отпрысков, как и их настоящей зарплаты. А Агата была тихой и наблюдательной, потому сразу заприметила неладное. Она пыталась рассказать своим родителям, хотя бы намекнуть, что-то, что происходит за их спинами, неправильно. Но что мать, что отец отмахивались или с глупой улыбкой объясняли своей «неразумной дочурке», что мальчики взрослые и сами решат, что им делать и всё в таком духе. Пойти в полицию она не могла без доказательств, да и их семья не числилась на наблюдении государственных органов — просто бы сделали выговор. Угрожать братьям тем более глупо: они были сильными, скрытными и злыми. Кто знает, что им взбредёт в голову? Простыми угрозами дело может и не обойтись, как было в прошлый раз.       Поэтому Агате оставалось только полагаться на свои ум и импровизацию, наблюдать и, давая не менее дерзкий отпор, пусть и словами, ждать нужного момента, который появился только по окончании школы. Ей удалось вырваться из запустившей своё положение семьи и стать самостоятельной. Она дала себе слово, что будет пытаться сделать мир лучше.       Вот только ударившая в голову идея о роботизированной больнице не выдержала критики. Факт нерентабельности по причине отсутствия эмпатической связи металла и человека подкосил самоуверенность Агаты Карнавал. Ей посоветовали продумать идею получше или заняться более простыми проектами. Не подавая своей растерянности, она безмолвно кивнула и вышла из кабинета. Остаток рабочего дня она провела за компьютерными чертежами и расчётами, которых было стопки три высотой по локоть.       Она вышла из здания строительной корпорации, когда Готем вступил в режим ночной бабочки. Эгги смутно помнила, как она оказалась в этом баре. Но тяжесть на сердце не могла исчезнуть сама по себе: тётка снова привела своего, как она выразилась, клиента, так что присутствие племянницы во время их совместного времяпровождения крайне нежелательно. Девушка догадывалась, что в Готеме женщинам подчас было тяжелее насытить бездонные желудки своих амбиций, и потому становились моральными аллотриофагами*: и среди них клофелинщицы были буквально ангелами во плоти. Не то, чтобы Эгги не догадывалась, что и её родственница не была в любимчиках у Судьбы, но находиться одной в суетливой ночи города было холодно и одиноко. Да и желудок требовал к себе внимания, как и опустошённая от ушедших впустую сил душа. И вот, она здесь, сидит за деревянной барной стойкой, видавшей не лучшие времена, судя по трещинам и царапинам, по которым так настойчиво постукивали короткие, но цепкие ногти. Нью-Йоркский джаз уносил тяжесть из груди, и она глубоко вздохнула.  — О чём задумалась, красавица? — прогудел мужской голос над головой.       Агата подняла взгляд на изучающего её афроамериканца, активно смешивающего коктейли. Клиентов в его заведении не было ни много, ни мало, и не каждого он рад выслушать. Работа бармена подобна белке в колесе, которой жизненно необходимо удовлетворить аппетиты всех видов. Это выматывает, особенно, когда клиенты пытались вылить из души всё дерьмо, которое никому не нужно.       Но за всё время работы он впервые встретил такого клиента, как мисс Карнавал. Она, конечно, ему не представлялась, здесь мало кому нужны имена, но она на фоне здешних клоунов резко выделялась: своей аурой, подобной морозному туману; улыбкой, которая появилась лишь на мгновение и только после нескольких глотков коктейля (оттого она так ценна и ценится мало); серо-зелёным взором, который не пронзает, не очаровывает и не пугает, но который может зацепить. Но надолго ли — вот в чём вопрос.  — Хех, с чего бы, — фыркнула она, помешивая трубочкой жидкость, — вам это знать? У вас и так по горло хватает дел…       Бармен и сам бы рад вытряхнуть непонятно откуда взявшееся любопытство и продолжить жить также монотонно, как и все. Не выделяться. Не вступать в конфликты, так спокойнее — нет проблем, и всё счастливы. Но девушка перед ней не вызывала проблем за последние полтора часа — есть умельцы начать драку всего в первые минуты своего присутствия. Одетая в джинсы с блёклой заплаткой под коленом, она слегка покачивала одной ногой в такт мелодии, изредка поправляла ворот казавшимся в глухой цветомузыке буро-зелёным тренча и по привычке убирала с лица волосы. Было сразу видно, что буквально на днях она сделала стрижку: Пикси-боб была ей к лицу.  — И всё же вы здесь.  — Вы бармен, а не мой психолог, — усмехнулась Карнавал.       Мужчина сам попытался усмехнуться в ответ, но вышло неудачно. То ли он принял это за шутку и среагировал на автомате, то ли хотел поддержать, но неискренне. Всё-таки он не хотел в очередной раз выслушивать жалобы людей, которые хлещут одну стопку за другой, а потом их выпроваживать взашей. Девушки не были исключением: от последней выходки одной постоянной его клиентки погибло несколько человек на месте. Полиция приехала на вызов лишь для виду, благо хоть убрали трупы. Оттирать кровь сомнительное удовольствие, но попасть в тюрьму ему не хотелось. Всем известны порядки к «цветным людям», никто и слушать не станет. Дело превратится в очередной черствый висяк.       Однако этой девушке не было никакого дела до цвета его кожи. Наоборот, её взгляд потеплел, когда он поднялся к лицу афроамериканца. Серо-зелёный взор среди холодных чёрных зеркал ненамного, но приносил моральное облегчение мужчине.  — Тем не менее, я удивлён вашей смелостью, мисс. Сразу видно, что вы… — он осёкся в желании сказать «неопытны», — здесь впервые. А я запоминаю своих постоянных клиентов.       «Издержки профессии».  — Я могла бы спросить, почему это вас волнует, но было бы тяжело получить… — проглотила она слово «лицемерный», — ненужный ответ. Я не собираюсь занимать чужое время выше дозволенного.  — Может, позволите не согласиться? — улыбнулся бармен. Агата усмехнулась.  — Настойчивости вам не занимать, — кивнула она. — Я буду предельно откровенна: мне ничего не нужно. У меня есть силы всего добиться. Как и любой человек, я спотыкаюсь, падаю, поднимаюсь… и эта борьба может приносить удовольствие, — она отложила пластиковую трубочку и немного глотнула из бокала. Зазвенели лёд и стекло. — Но проблема в другом… силы, желания и мечты — всё превращено в ресурс. И время — тоже ресурс, — глаза сузились в отражении холодной глади. — Главный. Ресурс. И мы его тратим, чтобы получить не только кров и пищу. Радость, приятные воспоминания, плоды трудов: всё это нужно для души, — взор возвратился к мужчине, который вздрогнул. Так отчётливо отразился лёд в её глазах. — Один подвох: время ограничено. Всегда, — она на секунду замолчала. — Лишь одна надежда нам греет душу: что мы потратим его не зря. Я решила потратить кусочек своего времени на себя…  — Но время ограничено, — ответил бармен, готовя новый бокал для нового клиента. — Как вы узнаете, что его хватает вам на нужды?  — А я и не знаю, — тихо смеётся Карнавал. — Наша жизнь настолько коротка, что единственное, что нам остаётся — это радоваться мелочам, — новый глоток подарил ей лёгкий шлейф праздника. — Простой пример у меня в руке, и появился он только сейчас. До этого я была всегда погружена в себя: дом, учёба работа — всё, как у людей. И я решила сейчас побаловать себя.  — Полагаю, — афроамериканец сменял одну бутылку за другой, неспешно, но ловко, — у вас выдался хороший день?       Тут уже девушка рассмеялась громче, но смех этот был с сарказмом. Мужчина вздрогнул. Хоть смех не настолько громкий, чтобы прервать шоу и испортить настроение посетителям, в нём было что-то тёмное и тяжёлое.  — Шутить изволите? — наконец-таки перешла на речь Эгги. — Нет, совсем наоборот… именно поэтому я и заказала у вас то, что поднимет мне настроение.       Да, она, как зашла в этот бар, сразу приметила свободные стулья у стойки. Столики были заняты людьми, их больше интересовала музыка. И между этих столиков быстрым темпом обслуживал людей высокий темнокожий мужчина, выделявшийся белой рубашкой на фоне полумрака помещения. Едва онтоинженер устало плюхнулась на сидение, этот мужчина сразу оказался перед ней и дежурным тоном спросил, что она будет заказывать. Девушка пробурчала, что ей нужно поднять настроение и ткнула наугад в предоставленное меню, добавив про фруктовую закуску. И лишь спустя мгновение перед ней стояли полный бокал и маленькая чашка с клубникой и бананами, украшенная веточкой мяты. Вот только мужчина поздно осознал, что сделал. Он выполнял на автомате все движения и лишь краем глаза отметил, как взгляд девушки подернулся дымкой при первом глотке ярко-зелёного напитка.  — Тогда позвольте и мне открыть вам тайну, — над Агатой нависла тень, которая стала полотном, отделяющим их двоих от происходящего в баре. — Вы — второй человек в моём заведении, кто заказывает это, — постучал он ногтем по стеклу, за которым лёд почти растаял. Этот звук показался девушке многозначным то ли из-за состояния опьянения, то ли из-за странной паузы в такте.  — Нет, — подняла она ладонь, сразу останавливая собеседника, который хотел продолжить свою речь. — Не говорите вслух… просто намекните.       Бармен молчаливо смотрел в её глаза. Несмотря на своё состояние, её взор был твёрдым и решительным. Он видел такой, когда днём учился в колледже с иностранными студентами. Обычное дело, когда молодые люди устраивают вечеринки с алкоголем и в пьяном угаре начинают творить невесть что. И только у одного пацана, который был русским, была какая-то устойчивость к местному алкоголю. Да, он веселился наравне со всеми, но не пресекал рамок приличия. А однажды так вообще поразил всех пламенной речью о политике, о которой вслух в этой стране не говорят. Его способность сохранять свою честь и твёрдость убеждений вызывала уважение в сверстниках. Как и в нём самом.       У этой девушки был такой же взгляд, как он отметил. И она поразила его своим жестом. Готем — город криминальный, тут правят преступники, и у каждого есть свои уши. Этот бар тоже не стал исключением, он стоит на территории одного из известных суперпреступников. Поэтому мужчина, как его официальный хозяин, боялся за свою жизнь и за свой бар. Его собеседница проявила поразительную проницательность и тем самым дала знать, что она осведомлена о ситуации.  — Полагаю, — он перевёл взгляд на опустошённый бокал, но лишь на мгновение, — вам всё видно без прикрас.       Агата Карнавал многозначительно изогнула бровь, потом сама взглянула на сам предмет в своей руке. И вспомнила рассказы своих коллег, обсуждающих криминальные новости за обеденным перерывом. Так она узнала иерархию криминального мира этого города; и тут она вспомнила, что лишь один элемент этой иерархии выделялся среди остальных теми элементами внешности, что всё это время был у неё под носом. Фиолетовым. И зелёным.  — Что ж… кажется, я понимаю, — с многозначительной паузой протянула Агата. Тень исчезла из-за сменившей цвета ламп со сцены, а исполнители перешли на новый инструментальный мотив. Она опустошила последним глотком бокал. — Могу лишь сказать в свою защиту, — достаёт из сумочки несколько купюр, чтобы оплатить заказ, и с улыбкой кладёт их перед афроамериканцем, — что это сама Pura Vita в стакане.  — Pura… Vita? — озадачился бармен, смотря, как посетительница встаёт с сидения, поправляет плащ и берётся за ручку портфеля.  — Это переводится, как «Сама жизнь», в чистом виде, — объясняет девушка. — Что-то вроде местной атмосферы, — она махнула кистью руки на прощание и вышла на улицу. Ей вслед звякнул колокольчик.       Когда девушка вышла из заведения, ей в лицо ударил порыв осеннего ветра, холодный от прошедшего час назад дождя. Но ей не было холодно. Свет фонарей очертил её тень, шагающую в такт звонким каблукам своей владелицы. Агата направлялась домой. Был третий час ночи, людей стало меньше, и чем больше она отдалялась от бара, тем реже встречались ей путники, идущие навстречу.       В городе не было ни одного здания, в котором меньше пяти этажей. Они заполняли всё пространство, забирали каждый кусочек неба, превращая просторы улиц в колеи и колодцы. Порой они были так глубоки, что со дна можно было увидеть лишь жёлтые огни вертолётов в красной пелене облаков, подобных брошенным огрызкам яблок. И даже застывший на одном места вместо Луны Бэт-Сигнал давил сверху. Может, поэтому люди не хотят поднимать голову — они так долго живут в этом городе, что их угнетение стало хронической ползучей нормальностью. Одиночество в толпе — попсовый сленг мерзкой реальности. Толпы людей, плотно стиснутые и утрамбованные по маленьким норкам и огромным толпам в метро, не видели друг друга, а вместо чувства локтя рисковали получить этим локтем в глаз. Переступить ближнего своего — нормальная практика. Главное сделать вид, что ты очень увлечен тем, что происходит на экране смартфона, а в ушах гремят наушники.       И становится трудно дышать. Не от смога и выхлопов. Вовсе нет, а от тотального безразличия на всех уровнях существования. Богачам плевать на правительство, правительству плевать на средний класс, средний класс брезгливо сторонится малоимущих, малоимущие рады что они не бомжи. И над всем этим вечная вакханалия с ряжеными идиотами которым было плевать вообще на всех: мыши, клоуны, птицы и растения — от всего этого тянуло сблевать желчью от осознания театральности и жестокости бытия.       Уставшая и полусонная, Карнавал шагала по улице мимо мусорных баков. Ей оставалось буквально пара кварталов общаги, в которой она и жила. Внезапный животный вой справа заставил её испуганно отскочить в сторону. Она заозиралась в поисках источника этого жуткого звука и заметила шипящую кошку, которая пыталась напугать, изгибая спину и поднимая шерсть. Она взвыла и в пару прыжков исчезла в тенях переулка.  — По ходу, этот город и животных вконец ушатал, — прокомментировала ошарашено Эгги. Позади раздались шаги. — Еб!.. биться сердце перестало… — едва она не сорвалась на русский мат. Это бы их разозлило, кем бы они ни были. — А вот и наша звёздочка, — пошло ухмылялся, вынырнул из темной ниши одетый в драные джинсы и толстовку гопник. Позади него стояли ещё двое. — Парни.       Ощущение надвигающегося звиздеца заставило кожу покрыться мерзкой холодной испариной. Она ускорила шаг, но рывок в сторону не принёс успехов: её прижали к стене, сорвали с плеча сумку и начали её потрошить.  — Эй, это не твоё! — она сразу же начала брыкаться.  — Заткнись! — рыкнул один из грабителей, а для убедительности он приставил к лицу лезвие ножа-бабочки. — Ну, что там? — обратился он к перебиравшему попадавшие бумаги.  — Пусто. Где бумаги?! — развернулся он к девушке.  — Не понимаю, о чём вы, — сузила глаза она в ответ. — Если вы о деньгах, то забирайте, — да, она, как и все, хотела жить.  — Где. Бумаги?! — перешёл на крик мужчина. Агата вздрогнула.  — Говори давай, сука! — прорычал приставивший лезвие ножа к лицу другой мужчина. Губы девушки дрогнули, обнажая зубы. Она вспомнила, как её так же держали грубые руки её братьев. Адреналин вскипел в крови, туманя разум:  — Да пошёл ты! — она со всей силы ударила каблуком, и один из держащих её взвыл, хватаясь за ногу. Локтем Каранвал ударила другого и рванула за сумкой. Затрещала ткань пальто. Пальцы схватили ремешок. — Отдай! Это не твоё!       Грабители не ожидали столь яростного сопротивления. Они по своей натуре трусливы, как крысы, и умели выбирать беспомощных жертв, вроде подслеповатых бабушек или рассеянных девушек на высоких каблуках-шпильках. Таких, которые не будут преследовать и отбирать добычу. И потому их сбило с толку поведение нынешней жертвы: девушка не только пыталась вернуть свою сумку, но и давала сносный отпор. Она попыталась пнуть мужчину, но получила удар в лицо, от которого упала на землю.  — Вот бешенная!.. — сплюнул грабитель. Его сообщники скрутили ей руки, но она продолжала брыкаться.  — Пустите! Помогите! — кричала Агата.  — Чёрт, заткните её! Копы могут нагрянуть! — пока парни держали её, главарь достал из-за пазухи пистолет. Раздался холодный щелчок приклада.       Но никто из них не смог предвидеть, что нежданный отпор окажется фатальным. Парни растерялись от криков и ослабили хватку. Девушка вырвалась и налетела прямо на главаря. Пальцы, зажатые в этот момент между телами, не смогли воспротивиться столь резкому порыву давления и нажали на курок. В переулке раскатом грома всколыхнул воздух выстрел. Бандита оглушил женский вскрик, а постепенно тяжелеющее тело дало понять, какую ошибку он совершил. — Какого хера, ушлёпок?! — в глазах девушки потемнело от резкой, обжигающей боли. Колени стали ватными, почти не способными держать тело в вертикальном положении.       Троица встрепенулась, когда Агата перешла на родной язык. Нападавший сразу же оттолкнул её к стене, но, когда увидел пылающие глаза своей жертвы, всё, что он хотел сказать, застряло в горле.  — Мы влипли, — прохрипел один из них, с ужасом смотря на темнеющий правый бок. Выстрел пришёлся в печень, и кровь в считанные секунды пропитывала ткань, из-за чего та заскользила под ладонью пострадавшей Карнавал. Негодная остановить кровь ткань…  — Валим! — Агате было уже плевать, кто из них это кричал, она слышала лишь торопливый топот ног. На шум сюда скоро сбегутся люди, но девушка стремительно теряла силы. Она сползла на асфальт, поглощаемая тёмными пятнами угасающего перед её глазами мира.       Над головой всё так же алели тяжелые, раскрашенные световым загрязнением тучи на которых, как бельмо на глазу, красовался Бэт-сигнал. Ничтожный символ бессмысленной борьбы, потому что там, внизу, люди всё так же убивали друг друга за любую малость, ведь убийство — высшее проявление свободы. Высшее проявление «Американской мечты».       Умирать было страшно. Очень страшно было осознавать, что завтра уже не будет. Не будет отвратного растворимого кофе, идиотов коллег, жареной тайской лапши и мороженого, купленного у перехода. Последнее, что она запомнит, это грязный, зассанный переулок, насквозь провонявший смирением и отчаянием. Сегодня Агата Карнавал думала, что жизнь полное дерьмо. Оказалось, самое главное дерьмо было в том, что жизнь конечна.       Внезапно конечна, что самое отстойное.