Альманах Ублюдка

Будь благословенен Роршах и все его кляксы скопом и по отдельности! Меня выпускают уже сегодня, ура! Я так нервничала по поводу теста, словами не передать. Нет, вовсе не потому, что меня могли признать не совсем вменяемой — я и так знаю, что мне до адекватности, как Оке до Митсубиси, а потому что могли и задержать ещё на недельку, а этого я бы не вынесла — ненавижу зелёный цвет. У меня было три стратегии: 1) Говорить что-нибудь жуткое, например «я вижу атомный взрыв, японских школьниц и маленькую выпотрошенную собачку»; 2) Честно пытаться что-то разглядеть в кляксах; 3) Ляпать первое, что на ум придёт, вроде «синее ушастое уединение», «неожиданное яйцо», «китайский асфальт» и другие, не менее весёлые вещи. Ладно, думаю, буду изображать из себя маньяка, так и примут за маньяка, и сидеть мне тут до морковкиного заговения. Если буду разглядывать, обязательно найду что-нибудь кровавое\пошлое\странное, или вовсе скажут: «Не разглядывай, а говори первое, что в голову придёт!», а значит, могут опять-таки запереть и изучать. Вывод: притворимся представителем элиты, богемы, эдаким «свободным художником», никем не признанным гением. А что? Гениям прощают странности. В итоге на кляксе, напоминающей вывернутые тазовые кости позитивно-багрового цвета я углядела франкмасонское ложе, а в поносно-коричневой бабочке — цифру сорок два. Отпустили, похвалили за невероятную фантазию и прописали валерьянку. Ура, товарищи, живём. Так что я пишу уже в такси, если встретишь непонятные кляксы, не пугайся, это либо пролитый кофе, либо выплюнутый от неожиданности кофе. В любом случае это кофе, а не какая-нибудь гадость. Звонила только что Катенька. Кааатееенькааа. Квак. На визги, доносившиеся из моей трубки, обернулся водитель. — Извините, бывшая звонит, просит вернуться. — ухмыльнулась ему в усатую рожу, визги в трубке усилились, а на душе резко полегчало. Ка… Гадость… Назову её просто К, мне что-то противно это имя писать. К до сих пор бесилась до хрипоты из-за айфона. Ей не хватило ума промолчать в классе, когда папочка Игорь пообещал ей эту игрушку, и теперь только слепоглухонемой не знал о том, что у «Катьки из девятого Б скоро айфон будет!» Поправочка: уже не будет. Прикинь, что её ждёт, когда все узнают о том, что хрен ей, а не айфон? Ой, бля, как же я хочу на это посмотреть! Она, ты не поверишь — выпрашивала у меня деньги. Ахах, у меня чуть рёбра от смеха не сместились. У меня. Денег. Очень-очень смешная шутка. Сначала называть меня «никчёмным, никому не нужным, выблядком», «тварью поганой» и «уродиной вонючей», а потом сладеньким голоском выпрашивать денюжку… Она действительно думала, что у неё получится? О, святая простота, живи вечно в её душезаменителе! У меня есть плед. Мягкий, синий и пушистый. Я закутываюсь в него, ложусь на пол и слушаю музыку в огромных наушниках. На всю громкость, на пределе барабанных перепонок, почти до боли — лишь бы не спать, не думать о том, во что я превратилась — жалкое убожество, пьяница, почти наркоманка, курильщица, моральная тварь. В шестнадцать. Не думаю, что я доживу до двадцати — такими темпами скоро меня объявят Антихристом. Вернёмся к К. Девочка, вот она кто. Не подросток, не девушка — именно девчонка, глупый пупс со стеклянными глазами и шорохом внутри пустого тела. Она напирала на родную кровь, на то, что она мне их вернёт — это как, интересно, что она не может опозориться… Где-то я уже видела подобную технику убеждения. Ну да ладно, послала я её. Не удивительно, в общем-то. Вот только вместе с этим образовалась проблема — у меня объявился сталкер. Ну бляха-муха, что ни день, то приключение. Мелькание огоньков за стеклом несколько дезориентирует, заставляет следить за вспышками, дёргать головой, по-кошачьи щуриться. Это раздражает — я же не кошка, в конце концов. Хотя многие сравнивают нас — не в мою пользу, у кошек обычно нет тяги к саморазрушению. Я жмурюсь, потягиваюсь, зеваю, пью, двигаюсь как кошка. И делаю ещё много-много других вещей, которые придают мне сходство с кошкой. Немудрено, что нас сравнивают. Они пытаются найти во мне что-то человеческое, но я же кошка — а кошки не люди, так сказала биология. Кошки не умеют любить, страдать, думать о высшем благе, верить в Бога, заученно улыбаться чужакам, находить консенсусы. Кошки много не умеют, потому что они кошки, а не люди. Согласитесь, быть кошкой здорово. У меня рука болит. Ноетноетноет, доводя до безумия своей непрерывностью и интенсивностью, заставляет подавлять дрожь — всё что угодно, лишь бы не в больницу, обратно, только не в эту обитель странных запахов и зелёных стен. Хаус без викодина, наверное, тоже страдал. А я почти как Хаус: только без гениальности, щетины, трости, со всеми мышцами в ногах и не вызываю проституток к себе домой. Разве что на сиськи Кадди в сериале пялюсь — они классные. Мне противно от самой себя, противно до судорог и блевоты — я таких как я презираю, но вот меняться не хочу — парадокс. Потому что мне не хочется меняться, мне нравится разрушать свою жизнь, душу и печень, мне нравится та лёгкость, когда ты пьяная — в голове словно кровь откачали, так легко и весело, стоишь на подоконнике и распеваешь во всё горло Мельницу, или Арию, или Агату Кристи — неважно, главное, что ощущение свободы перевешивает ощущение блядства. Кот Шрёдингера — и жив, и мёртв, и пьян, и трезв, и да, и нет, и холодно, и жарко… Вот только я не кошка, как бы не похожа я на неё была — а значит, надо мной нельзя провести негуманные опыты, не обходя закон. Нытик. Да нихрена я не жалею о своей жизни! Да, она дерьмо, да, я гублю себя, да, я пафосная идиотка с атрофированным чувством собственного достоинства! Да, это я! Да, я! Я есть! Я буду, я была, я существую вопреки всему, вопреки кошмарам и мигреням, вопреки шепоткам за спиной! Вы не знаете о моей жизни ничего сверх того, что я рассказала. Вы не можете сделать вывод о том, что я есть, основываясь на этих записях — по крайней мере пока. Там хитрые змеи, там вещие птицы, Там люди без песен и глаз. Они под полой прячут души и лица, Но чем-то похожи на нас. А знаешь мой Лада, есть люд за горами Без слез, без Богов, без любви, У них неживая земля под ногами А руки и думы в крови. Ой Лели усни, а я буду тихонько тебе напевать о ветрах, О лютых морозах, о зимах студеных, Что спят в человечьих сердцах. Не знаю, к чему это я. Просто в наушниках заиграло. Мне ещё полчаса езды.