Нити волшебной надежды

Ты можешь быть упорным и уверенным всю свою жизнь, но однажды, в нужный момент не найти смелости на важные слова

2010, Декабрь Когда Роберт увидел имя Гарнет на экране мобильного, его передернуло. То ли от злости, то ли от неприязни. Время было ранним, и чего вдруг ей нужно было звонить? Телефон продолжал вибрировать в руке, раздражая еще больше, но он не мог решиться ответить. Ему не хотелось слышать ее больше никогда в жизни. И он нажал на зеленую кнопку, чтобы сказать это, только не смог. — Что тебе нужно? — вместо приветствия выплюнул Роберт, стоя возле окна. Оно было открыто, в номере гулял прохладный ветер еще спящего города, окутанного легким туманом и влажностью. Воздух был свежим, отчего дышалось легче. Мурашки пробирали тело, но холодно не было. — Твоя дочь в больнице, нас увезли на скорой. Роберт замолчал и замешкался на некоторое время, явно не ожидая такой новости. Но в любом случае это ничего не меняло. Он поджал губы, а после ответил: — Она не моя дочь, я говорил это уже сотни раз. — Ты бесчувственный сухарь, Роберт. — Что ты хочешь? Чтобы я приехал? Зачем? — процедил он, действительно не понимая, для чего Гарнет позвонила. Возможно, Роберт и правда мог волноваться за малыша, но это не значило абсолютно ничего. Переживания свойственны практически каждому в этом мире, но они не всегда означают то, что ты хочешь. — Действительно, зачем? Это же не ты ее биологический отец. Я сотворила глупость, когда позвонила тебе, — услышав дрожащий, ломающийся голос на другом конце провода, Роберт содрогнулся. Но спустя мгновение пришел в себя, забывая, что такое сочувствие. Гарнет знала почему. И с одной стороны Роберт понимал, что можно было обойтись мягче, потому что она почти ни в чем не виновата, а с другой не хотел ее жалеть, вспоминая все, что они с отцом сотворили. — Дети часто болеют, не переживай. — С этими словами Белфорт отключил вызов, швырнув телефон на постель. После схватился за голову обеими руками. Его съедали постоянные муки за сделанное. В последнее время Белфорт злился на каждого, кто говорил ему что-то не то, ругался с другом по пустякам и не звонил родителям. Он не мог делать что-то еще, кроме как думать о жене. Роберт должен был выбрать другой путь, любую другую дорогу, пусть и самую болезненную, самую тяжелую, из которой не было бы выхода, лишь бы не потерять Софи. Он не смог больше уснуть. Слонялся по номеру, потом по коридору отеля, после лежал на постели с открытыми глазами. Роберт думал-думал-думал. Он хотел выбросить письмо, потому что был уверен, что сможет обойтись без него, а потом снова трусил и боялся сказать всю правду в лицо. Он боялся слез Софии, потому что те жгли похлеще пламени. Ему проще было сгореть заживо, чем видеть, как она плачет. Когда часы показали восемь, Роберт вышел из номера, собранный, одетый и безразличный. Как будто этой ночью ничего не произошло, как будто он в полном порядке и готов радоваться жизни. Он направлялся на работу, где можно было забыть о своей судьбе и погрузиться в чужую. В такси назвал адрес конторы и внезапно уснул, а проснулся от звонкого голоса водителя. — Мы приехали, сэр. — Простите, я, кажется, задремал, простите, — Роберт всполошился, хватая дипломат, расплатился с водителем и вышел, посеменив к офису. На входе столкнулся с Вилсоном. Тот выглядел бодро и свежо, от него веяло позитивом и выпечкой. Роберт хмыкнул. Не было удивлением увидеть Вила в таком расположении духа, но Белфорт почему-то злился, будто друг виноват, что у него сложилось все куда лучше. Хотя на самом деле Вилсон был одинок, просто умел абстрагироваться от этого, а Роберт — нет. Он не помнил, когда последний раз чувствовал себя так же хорошо, как друг. — Привет, приятель, — Вил подошел, похлопал Роберта по плечу и улыбнулся. — Выглядишь отвратительно. — Спасибо. — Какие планы? — Вилсон облокотился на стойку ресепшена, пока друг расписывался в журнале учета. Они вместе поднялись на второй этаж, к кабинету Роберта. Он поймал шлейф женского парфюма, и ему показалось, что здесь пахнет женой. После он понял, что это только видение. В очередной раз. Аромат был абсолютно чужой и незнакомый, значит, это кто-то из клиентов, потому что Роберт знал здесь почти каждого работника. Сегодня в офисе было тихо и почти безлюдно. Слышался писк компьютеров, звук работающего принтера и редкие еле слышные разговоры по телефону. В такой обстановке работалось лучше. — Мы точно обанкротились. Вилсон усмехнулся. Когда они добрались до кабинета Белфорта и уже были готовы скрыться, их окликнули. Знакомый до мурашек жесткий голос вызвал у Роберта недовольный тихий вздох. Он бы не слышал его еще лет десять, а лучше вообще никогда. — Что он хочет? — шепотом спросил Вилсон. Роберт в ответ пожал плечами. После они синхронно развернулись, почти сталкиваясь с лицом начальника. Вил натянул улыбку. — Мистер Гампбел. — Роберт, зайди ко мне через десять минут, — все, что сказал Гампбел, после чего прошел между подчиненными и удалился. — Я как раз к нему собирался. — Что-то произошло? По-моему, он не в духе. — Быть не в духе — его основная работа. А я хочу взять отпуск. Вилсон присвистнул. Роберт же не мог вспомнить, когда в последний раз отдыхал. Кажется, это было около двух лет назад. — Удачи, друг. Тебе она точно не помешает. Я пойду, у меня там дело стынет, — Вилсон махнул рукой и исчез на просторах офиса. Роберт оглядел помещение, вокруг — талантливые, но начинающие адвокаты и юристы. Как говорил его начальник — своего кабинета они еще не заслужили, поэтому им приходилось ютиться всем вместе. Наверное, так было веселее. Когда-то Белфорт и сам сидел на месте одного из них, но это продлилось недолго, поэтому он не понял, какого это — работать с коллегами вместе. Помогает ли это в работе? Можно ли так сосредоточиться? Когда у Роберта появился кабинет, он перестал поддерживать общение с кем-то еще. Обходилось все простыми «Хей, Роберт, удачного дня» по утрам и «До завтра» по вечерам. Он скрывался за перегородкой своего мира и выходил только по важным делам или на слушания. Не чувствовал себя одиноким - просто думал, что очень важен, как специалист, потому должен уделять все свое время только работе. Роберт зашел за заявлением и огляделся. Ему показалось, что от кабинета, где он всегда чувствовал себя хорошо, начинало тошнить. Прежде он работал здесь с наслаждением: облицованные коричневым деревом стены, черная кожаная мебель и массивный лакированный стол — строгость и сдержанность. Что-то вроде смеси английского стиля и готики. Он представил здесь Софи, потому что она любила такую атмосферу и когда-то мечтала о подобном кабинете для работы дома. Однако сейчас ему хотелось быть здесь меньше всего. Его и вправду затошнило. Лоб покрылся испариной. Нащупав в кармане пиджака платок, он вытер капли пота и пошел к начальнику, заранее предчувствуя, что разговор не закончится ничем хорошим. Роберта теперь это не волновало. Уильям Гампбел был единственным человеком, которого Белфорт уже не боялся и ненавидел больше жизни. Не считая себя. — Заходи. — Словно зная, что в дверь сучит Роберт, строго отчеканил Уильям. Его твердый бесплотный голос буквально резал слух. Хотелось закрыть уши. — Я принес заявление на отпуск. — Какой отпуск? — внезапно оторвавшись от компьютера, Уильям нахмурил брови. Его напряженное морщинистое лицо с многодневной щетиной и растрепанными нестриженными волосами вызвало у Белфорта отвращение, и он старался не смотреть. При каждой встрече с Гампбелом хотелось хорошенько вмазать ему. Вместо ответа Роберт передал начальнику лист. Уильям не стал читать, а просто скомкал и бросил в урну. Белфорт округлил глаза. — У нас два дела впереди, никакого отпуска сейчас. Гампбел недовольно что-то пробубнил под нос, полез в стол, вынул оттуда две папки и бросил их на край стола. — Это ваши дела. Я не имею к ним отношения. — Эти дела будешь вести ты! — выкрикнул Гампбел, вскочив со стула, и уперся кулаками в стол. С огнем в глазах уставился на Роберта. Его челюсть сжалась, вот-вот прорежет щеки. — Тебе что, больше не нужна работа? Или ты забыл, благодаря кому здесь сидишь? Белфорт усмехнулся. Ему хотелось засмеяться на весь мир от абсурдности этой ситуации. Любой разговор с Уильямом включал в себя упреки и вопрос «или ты забыл?». Роберт не забыл, к великому сожалению, и сейчас был рад тоже напомнить Уильяму о прошлом. Ему давно хотелось все высказать, перестать быть беззащитным напуганным щенком. В конце концов, он потерял свою жену из-за этого. Его отец никогда не учил быть слабым, но Белфорт сильно струсил, когда почти оказался под стражей суда. — А вы не забыли, почему я здесь? Почему я вообще повелся на все это? — Роберт повысил тон, уже зная, что скажет в конце разговора. Сейчас он мог говорить все, что угодно, потому что терять уже было нечего. Он и так остался ни с чем. — Ты сам виноват — провалил такое дело! Нас вообще могли отправить за решетку, если бы я не уладил все, — Уильям сел обратно, откинулся на спинку кресла. Из его носа буквально шел пар. — Вы заставили меня отдать свои материалы, чтобы ваша дочь смогла забеременеть — считаете, что это нормально? Господи, как же я был глуп. Я потерял свою жену из-за вас! — Ты потерял ее из-за себя. Если бы не я — ты бы гнил за решеткой, поэтому должен сказать спасибо, — скрежеща зубами, прошипел начальник. — За то, что вы поспособствовали развалу моей семьи? Я никогда бы не взял в жены вашу дочь, как вы не понимаете! Да лучше бы я в тюрьме сидел, чем быть прикованным цепями к вам! Роберт разозлился и вскипел, готовый разнести здесь все в щепки. Он понимал, что действительно виноват сам, но Уильям был не лучше. — Как вообще такой человек, как вы, может руководить адвокатами и быть одним из лучших? Да вас самого можно за решетку усадить! — продолжил раздражаться Роберт, всплескивая руками. И если бы начальник сказал еще хоть слово — кабинет превратился бы в разруху. Уильям молчал, сложив руки на груди, что было странно. Он внимательно, но с презрением смотрел на Роберта, сложив губы в кривую полоску, словно и ему было противно видеть подчиненного. Хотел что-то сказать, но передумал. — Знаете что? Я не буду вести никакие дела. Идите к черту! — Белфорт схватил папки и швырнул их в другой угол кабинета. В груди жгло от ярости. Желваки сжались от злости. После он выкрикнул «я увольняюсь» и вылетел пулей из помещения, сжимая до побеления кулаки. Его проводила звенящая тишина и хлопок двери. Роберт не спал всю ночь. В мыслях противно жужжали голоса Софии, его родителей, Уильяма. Он теперь остался без всего. Потерял жену, совесть, работу, дом. Остался голый и теперь не знал, как это все вернуть. Если работа и жилье — не проблема, то как вернуть Софи? Около пяти утра он вскочил с кровати, обжигаясь о холодный ветер, дувший из открытого настежь окна. Кожу покрыли колючие мурашки. Он просыпался вместе с городом, который еще молчал, изредка шепча сигналами автомобилей и редким пением птиц. Вдруг он дернулся к столу и отыскал в дипломате письмо жене, со злостью разорвал его на кусочки. На мелкие части, которые уже вряд ли можно было склеить. Выложенная на бумагу душа была выброшена в мусорное ведро. Потом ее увезут на свалку. Именно этого он и заслужил. А еще наконец решил, что Софи должна все узнать лично. Должна видеть его перед собой и слышать все своими ушами. Будет больно, и она будет плакать. И слезы больно полоснут Роберта, но другого выхода не было. Никакое письмо не заменит его такого, какой он есть. Он не идеальный муж. Роберт часто забывал просьбы Софии или их планы, но он любил всем сердцем и уже вряд ли сможет искоренить эти чувства. В оставшиеся два дня до суда он соберется с силами и скажет правду. Как тогда признался, легко и почти безболезненно, как показалось Софии. Если говорить откровенно, ему было очень тяжело сказать эти слова и казаться равнодушным, его раскромсанная от собственного поступка душа еще долго будет заживать. Тем же днем субботы, уже не сумев уснуть, Белфорт переоделся в джинсы и первую попавшуюся футболку — так, чтобы потеряться в толпе прохожих. Он не взял привычный портфель — тот не вяжется с повседневным стилем, а просто положил бумажник и телефон в карман куртки. Роберт вызвал такси и назвал адрес «Берлиона», понимая абсурдность этой идеи. Он скучал. Да, он увидит Софи на суде совсем скоро, но хотел встретиться при других обстоятельствах, прежде чем попрощаться. В нем еще теплилась надежда, что суда не будет. Он должен сделать все, что может, чтобы отменить заседание. Они почти подъезжали, и в радио снова заиграла песня. Роберту казалось все это странной игрой или шуткой судьбы. Ему хотелось закрыть уши, но строки заставили передумать и услышать их. Мне казалось, я нашла способ, Казалось, нашла выход, да, Но ты так и не ушёл, Так что, видимо, мне придётся остаться.* «Ты должна остаться, Софи.» У Роберта защипало глаза, и он потер их рукой. Откинул голову на спинку сидения и повернулся к окну. Он почувствовал себя героем мелодрамы. Жизни всех этих людей за стеклом так разнообразны: кто-то обедает в ресторанах каждый день, кто-то изучает новые места города и находит новые знакомства, меняет работу или род деятельности, ищет себя. В то время как жизнь Роберта остается неизменной уже которую неделю: он мечется из угла в угол, посещает одни и те же места, ездит на такси и живет в одной и той же комнате гостиницы. Он каждый день пьет один и тот же кофе, почти ничего не ест, думает о Софи и своей ошибке. И перестанет только тогда, когда сможет взглянуть в глаза жене и признаться; когда она хотя бы попытается простить. Будет маленькой победой даже если она хотя бы задумается о прощении. Он вышел из такси, оказываясь прямо перед книжным магазином. Казалось, не был тут вечность. Последний раз забирал жену домой вечером после трудового дня. С того раза здесь ничего не изменилось. Стеклянная витрина показывала почти всю обстановку магазина. Черная входная дверь приглашала гостей, за ней скрывались миры. И каждый мог найти для себя свой, будь он драматичным или фантастическим. В этом месте можно забыть про реальность и побыть другим человеком. В магазине было пусто, ни одного посетителя, никого за кассой. И Софи тоже не было видно. Белфорт знал, что в субботу она вряд ли здесь будет, но ждать не мог. Он должен был сделать хоть что-нибудь. И когда с отчаянием развернулся, чтобы уйти, заметил движение внутри. Он тут же скрылся сбоку магазина возле маленькой туи, усыпанной гравием. Краем глаза увидел жену. Их отделяла черта, которую он не мог позволить переступить. Он не мог зайти внутрь и посмотреть на нее, не мог коснуться руки, не мог обнять. Сердце болезненно забилось и сжалось. Руки затряслись. Роберт сделал глубокий вдох и выдох. Ему хотелось пересечь границу, прижать к себе жену и понять, что все это глупый сон. София повернулась в сторону выхода, туда, где стоял Роберт. Он припечатался спиной к кирпичной стене, чувствуя себя подростком, который что-то натворил. Отчасти так и было, но прятаться от Софи ему еще не приходилось. Простояв так пару минут, он снова повернулся. Софи убирала книги с полок, стоя к нему спиной. Он любовался ей, как произведением искусства. Ее изящная фигура, облаченная в обыденную одежду в виде джинсовых брюк и майки, вызывала в нем волнение и восторг. Он не мог оторвать глаз. Новая София, в новом облике, с новой прической казалась непривычной для него, но она осталась такой же прекрасной. Жена протерла полки тряпкой, потом поставила книги на место, аккуратно касаясь их кончиками пальцем. Она всегда берегла литературу. Она берегла все, что любила. А он сберечь не смог. «Черт, черт, черт!» Сколько раз он еще скажет себе «ненавижу»? Сколько раз он захочет разорвать себя на части? Роберт сжал кулаки. Ему стало тяжело держаться. Он прикрыл глаза, вспоминая, как здесь, у входа в магазин, целовал Софи и забирал домой. Теплое ненавязчивое касание, казалось, до сих пор осталось на его губах. Прошло мало времени, и вряд ли что-то можно было забыть. Он все еще ощущал тепло объятий на себе, будто они вот-вот держали друг друга за руки, прижимались телами и бесконечно целовались, как подростки. Прошло не меньше получаса, как Белфорт стоял у магазина и прятался, искоса наблюдая за женой. Прохожие поглядывали на него с любопытством и непониманием, возможно думая, что он больной или вор, а он молча провожал их взглядом. Никто не заходил в книжный, не искал свой мир, потому что они были сегодня закрыты для всех. И тот мир, который был в их с Софи мечтах, тоже для него оказался закрыт. Навсегда, или у него еще был шанс оказаться там? София прибрала уже не меньше трех стеллажей за все это время. Полки сияли чистотой даже через витрину. Но у нее осталось почти пол магазина для уборки, где-то там в глубине, где бы Роберт не увидел жену. Он поджал губы, уже отчаявшийся, но через пару минут раздумий повернулся и столкнулся с зелеными глазами. С глазами, в которых скрыта отдельная вселенная. Он знал ее наизусть, каждый изгиб и каждый узор, выучил каждый оттенок, чтобы никогда не забыть. В этих глазах была скрыта боль, которая рвалась наружу. Роберт застыл, как каменная статуя, мышцы одеревенели. Он моргнул, чтобы исключить видение. Софи все еще была перед ним, но через стекло. В руках у нее зависли моющее средство и тряпка. Она испуганно и рассерженно смотрела на него, изучая лицо. Софи молчала и даже не пыталась ничего сказать. Потом поджала губы, а ее глаза застелила пелена слез. Роберт больше не мог держаться, его словно избивали палками со всех сторон. Сердце кольнуло с неистовой болью. Он скорчил лицо, вкладывая в свой взгляд мольбу о прощении. София раскрыла рот, но передумала говорить. Она бросила на пол бутылку и тряпку, уверенно пошла к двери. Роберт рванул с места и через считанные секунды скрылся за углом. «Маленький жалкий трус, ты не заслуживаешь ее!» Белфорт не испугался жену, он испугался, что ему нечего было сказать. Вернее, сейчас он был не готов. Еще утром, собираясь все рассказать, не сомневаясь ни в одном слове, он выучил речь наизусть, повторял раз за разом, а сейчас не смог найти в себе каплю храбрости и сказать хотя бы одно слово. Когда настанет то самое время? Должны пройти дни или годы? Ему нужно было взять себя в руки, но, если бы сейчас остался там, рядом с ней, в паре дюймах, он бы сломался и все испортил. С одной стороны, у него еще было время до суда, а с другой — его почти не осталось. Роберт отдышался, постарался угомонить разбушевавшееся сердце. После пошел прочь, не замечая дороги, сигналов на переходах, прохожих, с которыми сталкивался. Перед глазами – мутная пелена. Таким же казалось ему будущее. И если не сделать шаг навстречу шансу – можно окончательно остаться ни с чем. Он шел уже почти час и, когда поднял глаза, увидел кишащую людьми улицу. Они слонялись туда-сюда, как в перемотке, у каждого свои заботы и проблемы, но сталкивались они с тем, с чем пришлось столкнуться Белфорту? Наверняка, у кого-то из них были проблемы и похуже. Смертельная болезнь? Умер ребенок или родители? Инвалидность? Со всем этим можно жить. Только хочется ли? Роберту показалось все это не такой уж и глобальной трудностью. Смерти нельзя избежать, а вернуть доверие человека все-таки можно. Но никто не сказал, что это легко. Жужжание мобильного в кармане заставило очнуться от мыслей, скребущихся в голове. — Вы — мистер Белфорт? — В чем дело? Голос не казался Роберту знакомым, он попытался напрячь память, но не смог сообразить, кто бы это мог быть. — Мне нужен адвокат, обвиняют в тяжких телесных, — четко и по делу сообщил мужчина низким, жестким голосом. Белфорт замялся, желая сразу сообщить, что больше не работает в фирме, но по привычке решил узнать, что произошло. Обычно никто не звонил ему напрямую, все приходили в контору. — Жена... Написала на меня заявление. Мужчина на другом конце провода звучал бодро и совершенно не испуганно. Вряд ли ему была нужна защита, всего лишь освободить от заключения под стражу. К тому же, Роберт сразу понял, в чем дело. — Вы избиваете свою жену? Ответа не послышалось, донеслись только шуршания и кряхтения. — Я не имею дела с людьми, которые целенаправленно причиняют вред другому человеку. Тем более женщине. Тем более своей. Всего доброго. Мужчина попытался что-то возразить, но Роберт положил трубку, рассерженно сжав губы. Он пошел дальше по Гроум-стрит с такой злостью, словно вот-вот сорвется на бег и нападет на кого-нибудь с кулаками. Когда тучи, связавшись между собой в узлы, затянули город, Роберт осмотрелся в поисках места укрытия. Он не мог терпеть дождь, даже самый мелкий. Будучи промокшим, он чувствовал себя жалким. Хотя сейчас ему для этого и дождь был не нужен. Кроме бара через пару шагов, ничего более подходящего не нашлось. И как давно Роберт Белфорт стал ходить по таким заведениям? Неизвестно точно, сколько прошло времени с начала ливня, но Роберт был уже пьян. Бармен сказал, что ему уже достаточно, но не переставал наливать, если его просили. Коньяк — штука суровая, но только он мог сейчас помочь. Роберт звонил Вилсону, чтобы пригласить посидеть вдвоем, но тот не отвечал. Автоответчик прожужжал все уши. Роберт сидел один. В баре было довольно тихо и безлюдно, но темно и душно. Витал неприятный аромат алкогольной смеси и... травы? Когда голова окончательно отказалась думать и соображать, Белфорт попросил бармена вызвать такси, еле как сумев связать слова. Последнее, что он помнил, было ощущение невесомости. Его кто-то нес или вел. После чего он отключился. *Lovely — Hailey Barnes, Calvin Jenkins