Танец Хаоса. Иллюзии

Солнечный свет пробивался сквозь высокие окна, падал внутрь помещения золотым столбом, заливая выполненные в полный рост изображения богов. Все они были здесь – знакомые Авьен с самого детства, ее молчаливые спутники, бесконечно следящие из-за плеча, ее судьи и властители, чей голос она должна была проводить в мир, чью волю она несла вместе с серебряным венком в волосах и поясом простого одеяния из белой ткани. Чей голос она услышала только сейчас, спустя долгие-долгие годы молчаливого безропотного служения. Услышала по-настоящему именно тогда, когда перестала им служить. Раннее утро с безразличной властностью света врывалось в ее комнату, обращенную окнами на восток. Солнце выглядывало из-за ее плеча, солнце целовало ее затылок своими горячими губами, согревая и обнимая, как руки кого-то самого родного и нужного. Солнце расцвечивало новыми красками узоры из драгоценных камней и золота, которыми был выложен образ богов, ослепительно-белые стены скромной кельи, которую Авьен привыкла считать своим домом. Роскошь, красота и мощь принадлежала богам, людям же следовало жить в простоте – так ее всегда учили. Именно поэтому мебель здесь была простой и удобной, сработанной из темного дерева и почти не украшенной резьбой и позолотой, да и немного ее было в помещении. Шкаф с одеяниями жрицы, кровать, на которой она спала, кресло у стола, где она работала, вот и вся обстановка, гораздо более скромная, чем в иных покоях жрецов этого дворца, давным-давно позабывших об истинной ценности и красоте простых вещей, глаза которым застилал лишь блеск золота. Впрочем, сейчас все менялось, все становилось иным, и с их глаз тоже бесцеремонно и жестко сорвали все маски, оставив их такими же нагими и беспомощными перед будущим, какой себя чувствовала и сама Авьен. От белоснежных плит пола тянуло холодом, колени привычно ныли из-за долгой молитвы и череды земных поклонов. И Авьен, привычно исполняя свой утренний ритуал, проговаривая молитвы, выплетая кружево благословений, призывов, благодарностей отчего-то именно сегодня не понимала, что именно она делает. Слова были знакомы, формулы кто-то как будто выжег на ее языке, и они слетали с губ с поразительной легкостью. Но теперь они казались пустыми. Все казалось пустым – каким-то выстиранным, плоским, удивительно лишенным жизни по сравнению с тем, что она пережила несколько недель назад. Почему вы пришли ко мне именно так? Почему мне понадобилось лишиться всего, потерять саму себя, перечеркнуть всю собственную жизнь для того, чтобы пережить ваше прикосновение? Потому что я долгие годы молила об этом? Или потому, что единожды я от этого отказалась, и теперь вы решили напомнить мне о моем долге? Или вознаградить за служение? Или ободрить за храбрость? Авьен поняла, что замолчала на полуслове молитвы, погрузившись в размышления, и оборвала себя, вновь принялась читать катехизис, повторяя его снова и снова. - Свет, дарованный вами, да прольется на мир, да напоит исстрадавшуюся землю, даст отдохновение и покой всем страждущим. Власть ваша да установится на всей земле незыблемой и нерушимой, отведет мрак и тьму, боль и невзгоды. Правда ваша да наполнит умы и сердца, поведет вперед, окрыляя на подвиг. Эти слова были совершенно правильными, и возможно только сейчас Авьен начала понимать их смысл. А еще то – что это были лишь слова. Все эти годы – только слова, все эти долгие-долгие века. Не было никакой правды и никакой власти, только иллюзия, тонкая разноцветная тряпица, которой покрывали беззаконие, произвол, человеческие мучения. И отчего так получилось? Оттого, что люди неправильно верили? Оттого, что слова эти были только словами и не имели никакой реальной силы? И коли так, то зачем вообще нужно было тратить время, чтобы повторять их? Авьен вновь поняла, что сбилась и молчит, глядя прямо на мраморный пол перед собой. В загадочном узоре тонких черных нитей посреди белой породы ей внезапно увиделось страшное. Те вожжи, которые она привыкла считать частью себя, те путы, которые она мыслила своей стойкостью и верой, а, по сути, оказавшиеся проклятием Черной Жрицы, которая все эти годы управляла с их помощью мыслями Авьен, будто какое животное погоняла в одном ей нужном направлении. Рука неосознанно коснулась виска. Там, под волосами и кожей, под казавшейся нерушимой и непроницаемой костью прямо в ее мозгу теперь алели борозды от наложенного Маньярой принуждения. Маньярой, что заменила ей мать когда-то. Авьен боялась об этом думать, Авьен отталкивала от себя эти мысли, пытаясь забить свое время чем угодно – делами церкви, присягой Аватарам, нежностью Мефнут, молитвами. И на время эти воспоминания отступали, прячась где-то в глубине сознания и не беспокоя ее. Но стоило только на мгновение зазеваться, и они возвращались вновь, вкрадываясь вором в окно, чужой липкой рукой дотрагиваясь до самого нежного и чистого, что в ней было. До ее сердца, которое раздирали сомнения. Куда уж теперь было молиться? Авьен вскинула глаза, вглядываясь в лики богов. Суровый Грозар Громовержец, заправляющий мирозданием, и его жена Мегара, держащая в руках светоч мудрости и целебный лист прощения. Ирантир – бог любви и искусства, Кану Защитница – дева чистоты, оберегающая слабых. Богон Светлый – владыка жизни и всех земных тварей и Саур Мечедел, покровитель ремесел, выковывающий на своей наковальне цепь времен. Эльва Красная – неумолимая богиня справедливости, Асафир Повелитель Вод и… Все они смотрели на нее, спокойные, умиротворенные, равнодушные. Все они молчали. - Почему в мире, который вы создали, столько зла? – прошептала Авьен, глядя на лики богов и обращаясь к ним совсем не так, как просила всегда. – Почему в нем столько жестокости? Почему вы позволяете всему этому существовать? Они молчали, и солнечный свет все продолжал падать на иконостас из рассветного неба. И птицы продолжали петь где-то в небе над городом, свежие и омытые утром, как будто впервые. И маленький котенок по имени Бублик, которого подарила ей Мефнут, прижался к Авьен пушистым боком, подняв строго вверх свой хвост-морковку, и тихо мяукнул, глядя на нее круглыми глазенками. - Что мне делать? – устало спросила Авьен, опуская руки и глядя на это крохотное живое существо, несуразное, разноглазое, круглое, больше похожее на перепачканный в саже моток разноцветной пряжи, чем на кота. – Как мне собрать мою рассыпавшуюся жизнь? Котенок вновь тонко мякнул в ответ и принялся сосредоточенно тереться боком о ее колено, обнимая ее коротким хвостиком. Авьен не сдержала улыбки и почесала за ухом крохотную головенку. Его подарила Мефнут. И это тоже было важно, так важно! Столько всего поменялось в ее жизни за последние недели! Столько всего у нее отняли, но и дали взамен не меньше. Присягу Аватарам взамен присяге стране. Свободу выбора взамен плена иллюзий. Любовь к человеку взамен любви к своему долгу. Могла ли она жаловаться? Но почему же внутри все равно было так неспокойно? Что же мучило и звало, что терзало? Что-то ведь было все время, голодное и зовущее, что-то в груди, что без конца беспокоило, как незаживающая рана? Прямо между ребер, открывшееся будто бездна, слишком большое для нее, совсем маленькой и ничего не желающей для себя. Раньше ей нужно было лишь немного сосредоточиться на собственном я, и все проблемы исчезали, как по мановению руки. Только напомнить себе о своем долге, и все, все лишнее сразу же меркло, теряя свое значение. А все почему? Потому что этим долгом было наложенное Маньярой принуждение, и Авьен с ужасом осознала, что жить в рабстве оказалось гораздо легче, чем грести самой. И что чему-то глубоко внутри нее периодически даже хотелось вновь оказаться под плотной сетью лжи, наложенной сверху чужой непреклонной волей. Потому что тогда у нее был покой, полный и безбрежный, как дремотные морские волны, в которых можно откинуться на спину и бесконечно качаться на волнах прибоя, не думая ни о чем. Прекрати! Это тоже был ее голос, той новой ее, что наконец-то освободилась от ненавистного плена, что всегда желала такой ослепительной свободы, и этот голос вернул ее к действительности гораздо быстрее удара по лицу. Закусив губу, Авьен испытующе вгляделась в лик Грозара. Если бы он хотел, чтобы она и дальше оставалась в этом сладком бездвижном плену, он бы не пришел к ней с глазами Мефнут и не вытащил бы ее оттуда. Он бы не уничтожил всю ее жизнь за считанные мгновения, сровняв все с землей, перемолов в пыль и швырнув эту пыль ей в глаза. - Я просто должна пережить это, - твердо проговорила Авьен, глядя на Громовержца. – Ты хочешь, чтобы я стала иной, значит, я стану ей. И раз уж она решила, нужно было начинать прямо сейчас. А она все откладывала, день за днем оттягивала и оттягивала, обещая себе, что вот завтра точно решится, что вот еще испросит разрешения, благословения, силы, и потом уж наверняка решится. Вчера, закрывая глаза, Авьен пообещала себе, что этот раз будет последним, что дольше откладывать она не станет. Поклялась себе и Грозару, чтобы уж точно не нарушить клятву. И сейчас деваться было уже некуда. Это было страшно, потому что запретно, потому что осуждаемо, но она начала это делать, преодолевая себя. Дни напролет она думала об этом, не решаясь начать, не решаясь сломать самый последний из всех блоков, но его нужно было сломать, и сделать это нужно было самой. И сейчас обратной дороги не было. Даже если эта попытка грозила ей смертью или чем-то близким к тому. А внутри без конца шептал мерзкий голосок, тот самый голосок, что звал ее обратно в небытие, в объятия чужой воли, туда, где не нужно было сопротивляться, в ту трясину, из которой она едва выбралась живой. Белая Жрица не должна соединяться, - шептал этот голосок. Белая Жрица должна покоряться воле богов, воле тех, кто сильнее и умнее ее, она должна чтить закон и со смирением принимать свою участь. Сопротивляясь, ты только разрушаешь саму себя и делаешь неугодное богам. Поразительно, он шептал именно то, что шептала раньше Маньяра. Выходило, что Маньяра все еще была жива в ней? Или что она сама была Маньярой? Я больше не Белая Жрица, я больше не рабыня, - напомнила себе она, гоня прочь сомнения. – Я – Спутница Аватар Создателя. И у меня больше нет границ, кроме присяги, которую я принесла. И это – мое решение. Наставницы - и Маньяра прежде всего, - без конца твердили ей с самого детства: «Ты не должна соединяться с Источником из прихоти или пустого желания, он убьет тебя. Энергия Источников для смертных, а ты – глас Молодых Богов на земле. Она слишком сладка, потому искушает. Ты не должна поддаваться искушению, ты должна быть стойкой». - Я слишком много всего была должна, - тихо прошептала она в ответ всем этим голосам, всем этим людям, что без конца указывали ей, что делать. Прошептала, глядя на Грозара во все глаза и моля его о понимании и помощи. Ведь уж он-то ведал ее сердце, и он бы дал знак, если бы она ошибалась, ведь так? – Я сделаю то, что запрещено для меня, Господин мой Небесный. Быть может, именно этого ты хочешь, раз уж заставил меня перешагнуть через все, чего я не должна была делать? Быть может, тогда я навсегда избавлюсь от всех этих голосов? Грозар не ответил, но ответил Источник внутри нее. Ооо, эта была сладость, раскрывшаяся огненным цветком прямо посередине макушки, хлынувшая по телу вниз вдоль позвоночного столба, пропитывая ее, как дождь иссушенную землю. Закрыв глаза, Авьен дышала, чувствуя, как наполняется силой. По капле, вливаясь в каждую ее клетку, заставляя каждую пору ликовать, переполняя всю ее ощущением сладостной, бесконечной, непобедимой и великой жизни, текла сквозь нее Энергия Белого Источника, творящего мироздание. Кристально чистым потоком, как вода в горном ручье, как свежее утро, как первый глоток летнего дождя, лила и лила сила, и разве же могло в этом быть что-то запретное, что-то неправильное? Ощущение было сродни тому, как благодаря Песне Мефнут в нее вливалось прикосновение всего мира, только как будто чище, тоньше, светлее. Эта энергия была белой, как звездный свет, как нетронутый снег на морозе, как лепестки покачивающегося под ветром яблоневого цвета. И очень тихой, как касание перышка. Авьен впитывала и впитывала, впервые в жизни позволив себе воспользоваться всей глубиной погружения, которую никогда не позволяла раньше. Все вокруг говорили, что она очень сильна, и это было правильно – Белую Жрицу всегда избирали среди самых сильных представителей церкви. Но ни разу в жизни ей не позволялось использовать больше тоненькой струйки от ее настоящего потенциала, волоска по сравнению с половодьем, потому что Белая Жрица не имела права на мощь, которой распоряжалась. Она могла лишь… Я не Белая Жрица больше. Авьен отбросила все, погружаясь в поток и впитывая все, что только могло дать соединение, все, что она могла удержать. Могучие волны наслаждения омывали ее, превратив тело в золотую песчинку, сияющую так ярко, что больно было смотреть глазам. Сила, способная одним ударом смести этот дворец, способная диктовать свое право своевольным ветрам, способная обернуть вспять реки и иссушить в пар моря, вся эта сила сейчас текла через нее, обрушиваясь сверху колонной массивного покоя, ничем не тревожимого, прозрачного, монолитного. В этом покое Авьен застыла переполненной сиянием хрустальной статуэткой на ладонях бога. Впервые в жизни ощущающая себя такой безграничной и при этом – такой крошечной и незначительной. Впервые став по-настоящему тихой. Она остановилась лишь тогда, когда отделяющий наслаждение от боли предел стал тонким, как крылышко стрекозы. Все тело трепетало паутинкой на ветру, грозя в любой миг сломаться, выгореть дотла, раствориться без следа в этой громаде света, бездвижной и монолитной, завершенной в своей кристальной чистоте. Авьен едва чувствовала свои руки и ноги, сведенные судорогой до предела, и при этом ощущала каждую мышцу и жилу в теле. Авьен была одной единственной прямой, соединившей небо и землю, по которой вниз летело ослепляющее неотразимое копье света. И все же… словно легкое прикосновение чего-то невидимого к лицу, словно щекотка на самой грани сознания. Что-то, о чем она стремилась забыть, что-то, от чего она бежала, - никуда не делось. Оно было здесь, прямо посередине груди, переполненной безбрежным покоем. Его не могло быть там, где правил лишь свет, но оно было. Упрямое, прорастающее сорной травой через камень и твердь, жаждущее, жаждущее чего-то, изводившее ее и мучительное. Чего я ищу? Какие границы я еще должна сломать, чтобы чувствовать себя свободной? Авьен не понимала, дрожа в застывшей бесконечности всего мирового света, и что-то не позволяло ей просто быть этим светом, просто раствориться в нем. Скажи мне, Громовержец! Что я должна разрушить еще, чтобы не сомневаться больше? Чего мне не хватает? Ведь есть же что-то… Я чувствую, там есть что-то еще. Она пристально вгляделась в крохотную беспокойную нотку внутри себя, в единственный дрожащий волосок, упрямо отказывающийся отдаться полностью. В биение, первое биение… Мир внезапно взорвался вокруг нее, разлетелся на клочки и в тот же миг стал иным. Все стало иным, и Авьен распахнула глаза и рот, из нее извергся вопль, а следом за ним хлынула иная жизнь. Черная, как смоль, кипучая, будто вулкан, бешеное кручение варева в котле, неистовое кипение и дрожь каждой клетки. Источник больше не был Белым. Он стал Черным, как самое сердце мрака, и скорость его движения была столь же обезумевшей, как монолитная лавина света до него. Задыхаясь, дрожа, выкручиваясь в агонии этого бесконечного безудержного движения, Авьен упала на пол, не владея больше собственным телом. Она видела перед собой свои ладони, которые обычно обнимал свет, ладони, по которым теперь с неотвратимой силой плясали черные языки пламени. Она не верила собственным глазам, но все ее нутро, заполненное столь умопомрачительным движением, что казалось – следующий миг будет последним, тело не выдержит и разлетится в мельчайшую энергетическую пыль, - все ее нутро верило, знало и чувствовало, что произошло прямо сейчас. Авьен соединилась с Черным Источником, хоть и не могла этого делать, хоть это было невозможно, хоть она совершенно не стремилась к этому. Она ведь всего лишь искала тот последний барьер, что так мешал ей, так изводил ее все это время! Да и невозможно было соединиться с Черным Источником! Все знали, что соединиться можно либо с одним Источником, либо с двумя сразу, но никак не с каждым по выбору. Все знали… Она поняла, что плачет и смеется, сжимая себя руками и изо всех сил пытаясь сохранить сознание. Грозар отнял у нее все – даже ее Источник. Но Грозар дал ей взамен гораздо больше. Я больше не Белая Жрица. Авьен зарыдала, не в силах удерживать все эти эмоции внутри себя, и они хлынули по щекам рекой. Энергия бушевала в ней штормовым морем, разбуженным ее же собственным неудержимым желанием понять, и что с этим делать, Авьен понятия не имела. Но нужно было что-то делать и делать быстро. Кипение было столь сильным, что ни одно тело не смогло бы долго это выдерживать, тем более, тело Авьен, привыкшей к мягкому прикосновению гладкого, как стекло, ровного, словно стрелы сосен, света. Эта сила походила на десять тысяч змей, что одновременно бросились вниз по позвоночному столбу, закручиваясь друг вокруг друга, перепутываясь, шипя и жаля. Или на расплавленный металл, который выплеснули ей прямо в нутро, и в котором теперь плавились и сгорали ее энергетические узлы, совершенно не привыкшие к подобному напору. Все ее существо опасно колебалось на грани, к тому же сила хлынула по левому энергетическому каналу, за который отвечал Черный Источник, а не по правому, как обычно, хлынула, проделывая для себя путь, будто создающий новое русло горный поток. От боли помутилось перед глазами. То, что сейчас происходило, становилось все опаснее с каждым мгновением. Энергия грозила просто прорвать насквозь канал, что никогда раньше не использовался, а узлы отвечали болью на каждый новый толчок силы. Шаг за шагом, волос за волосом Авьен попыталась оттолкнуть от себя энергию, уменьшить ширину канала, через который соединялась, чтобы снизить нагрузку на узлы. Это было так же сложно, как голыми руками пытаться остановить лавину, и так же бесполезно, но она с упорством сумасшедшего продолжала попытки, она сражалась за саму себя с энергией, давшей начало всей жизни, с первородным толчком, порождающим биение движения. Буквально несколько мгновений понадобилось Авьен, чтобы понять: здесь не сработают привычные принципы управления энергией, те базовые понятия, которые заложили в нее наставницы еще задолго до первого контакта с Источником, и которые она развивала все эти годы во время своих редких и непродолжительных соединений. Белый Источник походил на корабль, а жрец, что управлял им, - на рулевого. Нужно было приказать, и тогда энергия работала так, как он того хотел. Нужно было наложить волю и задать направление – и все, работа делалась сама собой. Здесь же, сколько бы она ни толкала, сколько бы ни заставляла, а ничего не менялось. Энергия бушевала все сильнее и сильнее, обезумевшей стихией круша и разрывая в прах все ее слабые попытки взять под контроль поток. Авьен могла только барахтаться, словно слабый зверек на стремнине, каким-то чудом продолжая еще держать голову над этим потоком и не захлебываясь. Но с каждым мгновением эта борьба становилась все опаснее и безнадежнее. Если я ничего не придумаю, меня сметет. Страх пробился даже сквозь агонию мощи, прошив ее вдоль всего тела ледяным и четким осознанием. Еще мгновения, и энергия выйдет из-под контроля, еще немного, и Авьен уже не будет. Она предприняла последнюю ожесточенную попытку спастись, вложив в нее всю свою силу, всю волю, что у нее была. Но поток лишь всосал все это, смел прочь, унес, разметав в клочья. Я тону. Авьен задохнулась, на одно мгновение совершенно четко осознав, что вот прямо сейчас она умрет. Узлы напряглись до предела, канал трещал по швам, готовый в любой миг лопнуть под давлением первородной мощи творческой энергии Черного Источника. Огромная волна мощи накрыла ее с головой, и на этот раз у нее уже не было никаких сил что-либо противопоставить ей. В последний миг она почему-то вспомнила глаза Мефнут – темно-зеленые, теплые, с затаенной золотой смешинкой на дне. А затем ничего не случилось. Сила успокоилась. Нет, она не прекратила кружить и метаться, бурлить и кипеть, но она уже не пыталась погрести под собой Авьен. На мгновение замерев и не понимая, что она сделала и как, она прислушалась к себе, очень внимательно присмотрелась. Все было так же, так же неистово трещали по швам узлы и канал, но теперь уже мощь оставалась во вполне выносимых пределах. Неуверенная в том, что дальше предпринять, Авьен сделала легкую попытку надавить на поток, чтобы уменьшить его, и в тот же миг последовал сильный и строптивый толчок в ответ, вновь едва не лишивший ее чувств. Сразу же она прекратила какую-либо деятельность, отбросила прочь даже тень мысли о сопротивлении. И вновь энергия перестала атаковать, бурля сама по себе в своем вечном танце. Танце, от которого в агонии корчилось все тело, но который уже хотя бы не грозил сжечь ее в следующее мгновение. И давал несколько секунд передышки. Вот как. Значит, на нее нельзя давить. Тогда что же мне делать? На несколько мгновений она задумалась о том, не стоит ли попросить помощи. Вот только контакт все еще был очень силен, всей собой она открылась соединению, и сила бешено перекатывалась в ней, хоть и не захлестывала больше. Но у физического тела тоже были пределы. Авьен чувствовала, что кожа покрылась потом, а мышцы дрожат от напряжения. Сердце в груди билось так мощно и быстро, как никогда, а значит, времени-то у нее и не было. Звать на помощь, ждать помощи – терять драгоценные мгновения, каждое из которых могло стоить ей жизни или в лучшем случае здоровья и рассудка. Сейчас она должна была сама найти решение. И сделать это как можно скорее. Вспоминай! Вспоминай все и быстро! Ей никогда не приходилось работать с Черным Источником – естественно! – но кое-что она об этом читала. Все исследователи сходились на том, что Черным Источником невозможно управлять, ему нужно подчиняться и через подчинение его воле делать все необходимое. У Авьен вырвался нервный смех. И почему так получалось всю ее жизнь, что ей приходилось подчиняться кому-то? Даже сейчас – Черному Источнику, с которым она вообще не должна была никогда соединяться просто ввиду невозможности этого, даже для того, чтобы спасти себе жизнь. Но оставался ее опыт, и этот опыт нужно было перебороть. Все ее нутро кричало об опасности, все практические навыки по работе с Белым Источником в один голос наотрез запрещали отступать на шаг назад, позволяя силе завладеть собой, не пытаясь держать ее под контролем воли. Если бы Авьен сделала это, соединившись с Белым Источником, она не прожила бы и мгновения, но здесь все было иначе. Черный Источник требовал подчинения, а значит, сама жизнь требовала подчинения, и на этот раз у Авьен не было выбора. Только вот сделать это было очень трудно, потому что приходилось переламывать привычку собственного тела, но она заставила себя отступить, поддаться энергии, позволить ей завладеть собой чуть сильнее. Всего один крошечный шажок назад, всего одно крохотное послабление, и даже оно вызвало в теле практически приступ паники, а сама Авьен зажмурилась, боясь встретить собственную смерть. Но только ничего не случилось. Ровно на тот же волосок напор Источника уменьшился, а канал слегка сузился, пропуская уже меньше силы, чем раньше, и узлам тоже стало чуть легче. Двигаясь очень медленно и осторожно, как отползающий от разъяренной гадюки зверь, Авьен ослабляла и ослабляла свое влияние и контроль над энергетическим каналом, перебарывая нежелание собственного тела и страх это сделать. И с каждым мгновением убывала энергия, превратившись из бурлящей стремнины сначала во вздувшуюся от дождей реку, затем в бурный ручей и наконец в тоненькую струйку, тем не менее, прорывающуюся в голову с ожесточенным напором. Последний шаг был самым сложным, и к нему ей пришлось подступаться трижды, прежде чем неподатливое тело все-таки отказалось от власти господствовавшей над ним привычки. Просто отпустив контроль совсем, Авьен в одно мгновение разрушила соединение и осталась лежать на полу в тихой комнате, наполненной солнечным светом. Несколько долгих минут прошло прежде, чем она окончательно пришла в себя. Тело теперь казалось грубым и совершенно неживым, словно старая дерюга, пересохшая на солнце, лишенным жизни и отупевшим от усталости. Холодный пол касался щеки, и это было приятно. Ожидая, когда успокоится сердце, Авьен просто лежала, глядя в потолок, и крупные градины пота пропитывали ткань ее белоснежного одеяния, а котенок забавлялся с кончиком ее серебряного пояска, даже и не подозревая о том, что всего мгновения назад она могла спалить и себя саму, и весь дворец дотла, выжечь такую энергетическую прореху в пространстве, что в нее запросто могло засосать следом и весь остальной мир, взорвавшийся в одно мгновение сверкающей вспышкой. Но что же это было? Глаза бездумно шарили по потолку, словно там могли поджидать Авьен хоть какие-то ответы на ее вопросы. Не могло быть такого, чтобы у жреца вдруг сменился Источник соединения. Никогда такого не бывало. Ни единожды. За свою многолетнюю учебу Авьен успела изучить все доступные книги о природе Источников Энергии, начиная от самых древних авторов и заканчивая современными ей исследователями. Некоторые из них даже были написаны Детьми Ночи Анкана, хоть подобная литература и считалась неподобающей для чтения служителями Молодых Богов и доступна была лишь высшим жрецам церкви и никому больше. Но нигде и ни разу не упоминалось о том, чтобы жрец по своей воле менял один Источник на другой. Не мог же человек по своей воле сменить себе цвет глаз или кожи, руководствуясь лишь одним единственным желанием! Взгляд Авьен вновь упал на иконостас на стене. Лики богов все так же безразлично взирали на нее, солнце все так же заставляло драгоценные камни, украшающие их одежду, сверкать и искриться. Миновало не больше четверти часа с тех пор, как она попросила благословения у Грозара на неслыханную дерзость соединения. Просила об ответе на свои вопросы. Неужто именно таким был его ответ? Всего, что я знала, больше нет. Эта мысль показалась странно простой и такой правильной, что Авьен вновь хмыкнула, вглядываясь в лицо Грозара. Неужели он и впрямь показывал ей, что в мире не существовало ничего, о чем она имела представление? Что каждая вещь имела свою противоположность, а потому все это – все вплоть до самых непреложных законов – было иллюзией? Ощущая какое-то странное онемение внутри и настоящее измождение снаружи, пустая, как покинутый дом с распахнутыми настежь окнами и дверьми, она поднялась и кое-как разделась, содрав с себя мокрый насквозь балахон. Нужно было сосредотачиваться на простых вещах, это очень помогало сейчас. Пол был холодным, влажную кожу прохватило сквозняком из окна, и Авьен задрожала, перепрыгивая с ноги на ногу и покрывшись буквально второй кожей из мурашек, пока вытаскивала из шкафа свежее одеяние. Только взяв его в руки, она внезапно замерла. Она не была больше Белой Жрицей, и сегодня ей дали это понять самым непосредственным образом. Тогда к чему был весь этот балаган? Странно было это делать, но сейчас она уже не могла ничему удивляться. Сняв с головы диадему - символ государственной власти Белой Жрицы, сняв серебряный поясок – символ служения и отказа от мирского, Авьен подержала их в руках прежде, чем опустить на застеленную кровать. Перед глазами мелькнула череда воспоминаний, зашевелилась внутри старая память. Какую гордость она испытывала, когда впервые принесла обеты и перетянула талию этим пояском! Каким тяжелым был этот тонкий серебряный ободок, возложенный на ее голову Черной Жрицей и Советом Помазанников много лет назад. И насколько мало они значили теперь. Ничего. Рука выпустила серебристое сплетение нитей, и они легко соскользнули на кровать. И ничего не случилось в мире, он ничуть не изменился. Все было точно таким же, как и раньше, и это вновь заставило ее улыбнуться. Нет никаких законов и никаких правил. Есть только твоя игра, Грозар. Авьен натянула через голову балахон за неимением какой-либо другой одежды и рассеяно поправила собранные в косу волосы. Наверное, ей стоило попросить у Аватар форму Спутниц. А еще – покинуть эти покои, на которые она теперь не имела никакого права. Только прикажу перенести в мою новую комнату иконостас. Остальное здесь мне вряд ли понадобится. Она не ждала, что получится попрощаться так легко, а может, просто слишком долго готовилась к этому в последние недели, зная, что после того, как она нарушит все законы и наполнит себя запретной энергией, пути назад уже не будет. Только вот она и представить себе не могла, что энергия эта будет из Черного Источника, а коли так, то следовало ли удивляться хоть чему-то еще? Бублик мяукнул, отираясь о ее голую лодыжку, и Авьен неожиданно для самой себя хихикнула от щекотки прикосновения. На сердце внезапно стало легко и пусто, словно прямо сейчас она оставила за спиной все свои тревоги, все свои беды, все тяжкие думы и тот груз, что она так долго несла на своих плечах. Ничто в этом мире не было тем, чем выглядело на самом деле, и боги сегодня утром легко и просто разбили ее последние иллюзии, как разрушает ребенок из капризной прихоти им же построенный домик из веточек и листвы. Все рушилось и все рассыпалось, возвращаясь к чистой наготе своей сути, лишенной каких-либо законов и правил, и отчего-то сейчас Авьен это нравилось. Это было легко. Это было правильно. В этом было так много жизни и так мало закона, что хотелось петь. Подхватив котенка на руки и почесывая его за ухом, она пошлепала босыми ступнями к двери. Она и сама сейчас чувствовала себя ребенком, совсем маленьким и совсем счастливым, ребенком, у которого не было прошлого, и было так много любви, что хотелось петь. Пожалуй, только любовь у нее сейчас и осталась, такая огромная, такая любопытная, вечно радостная, вечно новая, лежащая ладонями мира на ее плечах, целующая в затылок теплым солнцем. Интересно, что скажет Мефнут, когда я расскажу ей об Источнике? Авьен улыбнулась, чувствуя, как сладко сжимается сердце при мысли о ней. Ей это понравится. Очень понравится! Столько чудес случилось с Авьен за последние месяцы, и одним из самых загадочных среди них была Мефнут. Женщина, но совсем не такая, каких она видела вокруг себя во дворце. С иной верой, с иным взглядом, с иной силой внутри, так разительно отличающейся от привычного Авьен мира. И при этом – такая удивительно родная, такая знакомая, словно они говорили тысячи тысяч ночей, глядя друг другу в глаза, словно прошли тысячи тысяч дорог, держась за руки. Мефнут, что стала тем самым камушком, с которого началась лавина, той каплей, после которой разлилось вокруг половодье. Авьен учили, что женщина должна быть кроткой – Мефнут, похоже, не знала, что это такое. Что женщина должна быть мягкой и слабой – в Мефнут мягкость была, но эта была мягкость лапы хищника, бесшумно подкрадывающегося к жертве, мягкость плавящегося железа, готового стать твердым и несгибаемым в любой миг. Авьен говорили, что женщина должна молиться и полагаться на милость Богов и своего господина, а Мефнут бросала вызов всему и всем и ни перед кем не сгибала своей упрямой шеи. А еще Авьен говорили, что женщина должна любить мужчину и бога. Но кажется, сама Авьен полюбила вместо них обоих женщину, и это пугало ее гораздо меньше, чем она сама могла бы от себя ожидать. Легонько толкнув дверь, она миновала приемную, украшенную малахитом и мрамором, уставленную парадной мебелью из черного дерева, прошла мимо закрытой двери, за которой раньше жила ее мать и ее мучительница – чего на самом деле в Маньяре было больше? Теперь эти комнаты казались какими-то чужими, словно и не ее вовсе. Теперь все выглядело совсем иным, словно не осталось в ней ничего от Авьен прошлой, так только, жалкие угольки дотлевали, и сроку им было - всего-то несколько порывов ветра, да ниточка дыма, прежде, чем они навсегда рассыплются пеплом. Почесывая котенка за ухом, она распахнула и дверь наружу, в дворцовые коридоры, и в последний момент успела поймать едва не сорвавшееся с губ благословение двум стражникам в серебристо-зеленой форме, что охраняли ее дверь. - Доброго утра вам, - вместо этого негромко проговорила Авьен, виновато улыбнувшись в ответ на их вытянувшиеся лица. Всем придется привыкнуть к переменам, как бы тяжело это ни было, и им тоже. Все менялось с началом Танца Хаоса, и никто не мог предсказать, какими будут эти изменения, теперь она в этом окончательно убедилась. Мефнут уже ждала ее – вот это оставалось единственным неизменным, и на сердце от того теплело. Высокая женщина стояла возле окна, прислонившись к стене и глядя вниз, на городские крыши, стояла так каждое утро, ожидая, когда Авьен завершит свою утреннюю молитву. И если раньше на то у нее был приказ от Аватар Создателя, то теперь она делала это по воле своего сердца, и Авьен от этого хотелось петь. Теплые темно-изумрудные глаза взглянули на Авьен, и лицо Мефнут осветила улыбка. Она совсем не походила на местных женщин и на саму Авьен тоже. Высокая, выше большинства мужчин, сильная и при этом удивительно тонкая, с текучей грацией движений уверенного в своих силах хищника, носящая пару катан по обе стороны пояса так легко, словно это были перчатки, она казалась Авьен самой красивой и самой странной женщиной во всем мире. Белая форма Спутницы, состоящая из куртки с косым запахом и присобранных на лодыжках шаровар, только подчеркивала медный загар ее кожи и темные, почти черные волосы. Даже черты лица у нее были совсем другие – твердые, крупные, словно вырубленные из камня и совсем не тонкие, как у местных женщин, но удивительно изящные при этом. Была в них какая-то поразительно лучистая нежность, делающая ее улыбку настолько обезоруживающей, что любое сердце бы дрогнуло. - Светлого утра, первая первых! – как и всегда церемонно поприветствовала ее Мефнут, дотронувшись до лба, губ и сердца и склонившись в поясном поклоне. Но глаза у нее сверкали так ярко и так зовуще, что Авьен не смогла не улыбнуться в ответ. - И тебе светлого утра, Мефнут, - поприветствовала она, совсем не стесняясь того, что стоит перед ней босой и не подпоясанной, да еще и с котенком на руках. В другой день она никогда не рискнула бы в таком виде показаться на людях, но сейчас это не имело значения. Ничто больше не имело значения, потому что у всего был совсем другой смысл. Теперь Авьен знала это наверняка. Но, видимо, все-таки для нее одной пока еще перемены были столь разительны, потому что лоб Мефнут внезапно тревожно наморщился, а взгляд стал обеспокоенным. - Ты выглядишь очень усталой, Авьен, хоть сейчас и утро, - говор у нее был тягучим и неторопливым, словно анай старалась тщательно проговорить каждое слово. Это тоже шло ей – основательной и надежной, будто бы старающейся даже в собственной речи найти совершенство. – Что-то случилось? - Случилось, - лучезарно улыбнулась ей Авьен, с трудом сдерживая желание обнять ее крепко-крепко, обвить обеими руками и слушать ее дыхание – самый красивый звук, который она когда-либо слышала в жизни. - Это что-то хорошее? – прищурилась Мефнут, не уверено глядя на нее. – Ты расскажешь мне? - Не знаю, насколько оно хорошее, - пожала плечами Авьен. – Но обязательно расскажу. А сейчас отведи меня к Аватарам. Думаю, им будет интересно услышать об этом. Мефнут непонимающе взглянула на нее, и Авьен вновь хихикнула, покрепче обнимая своего котенка. Вот его она намеревалась забрать с собой, как и иконостас. Пожалуй, теперь Грозар наглядно пояснил ей, что обе эти вещи были примерно одинаково важны. Хотя, судя по довольному урчанию Бублика, кое-кто был все-таки гораздо важнее.