Танец Хаоса. Иллюзии

За Гранью весь мир выглядел другим. Здесь не было солнца над головой, как и не было чернильной ночи, только серое свечение, никогда не меняющееся, рассеянный свет, будто от масляной лампы, накрытой сверху плотным льняным платком. Здесь не было твердых форм – объекты растекались, колебались по краям, и только их сердцевина выглядела более-менее надежной, будто прорастая своей внутренней сутью наружу, не до конца уверенная в том, какую именно форму ей следует принять. Здесь не было даже спутниц, которых Данка сейчас вела следом за собой, хоть она и чувствовала в своей руке твердую ладонь Мефнут. Вместо них за ней шагали два размытых пятна: одно ослепительно-белое с золотым светочем в центре груди, другое серо-золотистое, причем в его груди светоч был так ярок, что у Данки едва глаза не слезились. Иногда ей было любопытно, как выглядит за Гранью она сама. Стоило сделать шаг, и мир вокруг расплывался, оборачиваясь размытым пятном. Смазывались очертания деревьев, холмы сливались в один темно-серый росчерк и оказывались далеко за спиной, как только ноги останавливались на одном месте и движение прекращалось. Мир здесь выглядел более-менее устойчивым только в те моменты, когда она не шевелилась, но в остальное время плыл вместе с ней, переменчивый, текучий, нестабильный. Она слышала, Способные Слышать говорили, что мир за Гранью предшествует объективному миру, что это – мир идей, которые стремятся к тому, чтобы в реальности воплотиться твердыми формами. Мир на Грани Становления, так они его называли. Сама Данка ничего об этом не думала, она не слишком-то разбиралась в таких вещах, да ей было и все равно. Для нее мир был един – от бесконечной белой шири в зрачках Великой Мани до твердой каменистой породы гор. И Данка не совсем понимала, зачем делить его на уровни и каждому из них давать свое имя? Что от этого менялось в нем? Вообще ничего. Они шли долго, долго-долго, и мимо них скользили стеклянные глаза озер, длинные ленты рек, пушистые верхушки деревьев и далекие обледенелые горы. Данка знать не знала, как долго еще идти, она вообще очень смутно представляла себе, где находится Мелония, и положилась на слова Авьен, указавшей на северо-восток. Бывшая Белая Жрица Андозабара сказала ей, что они должны миновать горы, и сразу же за ними начнется Мелония. Данка видела какие-то горы, но они мелькнули так быстро, что она ни в чем не была уверена, а спросить никого не могла: за Гранью не было звука, потому что не было того, чем можно было бы слышать. Мир за Гранью принадлежал лишь Теням. Вот их здесь было море, и уж они-то совершенно точно являлись хозяевами этого места. Стоило на мгновение остановиться, как со всех сторон к ним, привлеченные ощущением плоти, ощущением густой и питательной жизни слетались Тени, разглядывая их, изучая. У них не было глаз, чтобы видеть, они сами являли собой странные, вечно меняющие очертания сгустки энергии: одни черные, другие золотые. Но Данка ощущала контакт легкой рябью на самой грани сознания, неуловимым изменением от присутствия кого-то иного. Как легкий сквозняк самыми кончиками нервов на коже, как прикосновение невидимой паутинки к лицу едва ощутимой щекоткой. Они не пугали ее – зачем пугаться того, что обитало само по себе и никак ее не тревожило? Тем более, что страх был главным ключом к началу проблем – Тени слетались на него, ощутив эмоцию, они пили эмоции живых существ, как те – воду. И за Гранью, где Тени безраздельно правили, такой контакт мог стать для ступившего сюда обитателя мира твердых форм последней роковой ошибкой. Так что Данка держалась вдали от эмоций, и это было даже нетрудно сейчас, хоть и должно было быть наоборот. Всю ночь она проплакала, все силы отдала, и грусть Данки от расставания с Вель была едва ли не горше всех самых соленых морей мира. Но потом пришло странное онемение, будто в ней и не осталось ничего, только пустота в груди, только бескрайняя пустыня, где лишь ветер лениво перегоняет из конца в конец шипящие песчинками барханы. И за этой пустотой, глубоко внутри, росло что-то. Оно было тревожным, словно ветер по осени, неумолчно шепчущий среди почерневших голых ветвей, секущий кожу первыми колкими снежинками предзимней пороши. Оно было тянущим, словно боль в старой ране, которая никак не хотела закрываться. Которая не могла закрыться, и ныла, ныла без конца. Данка чувствовала его в своей груди, как медленно открывающиеся створки запертого, забитого досками чулана, в темной пыли которого притаилась такая знакомая, такая застарелая боль. Все та же боль, только и ждущая своего часа змеей под камнем, ведь все время мира принадлежало ей. Что со мной? – с тревогой думала она, когда эта боль зашевелилась под ребрами, завозилась, недовольно заворчала перебуженным зверем. Это не было связано с Вель, Данка чуяла, как чуют мокрые носы оленей подбирающиеся холода. Это было другое. Это было ее, такое старое, такое страшное. Как забытый кошмар, приснившийся давным-давно, который вдруг всплывает в памяти в самый черный час, и тьма по углам комнаты оживает, пустыми жадными глазами вглядываясь прямо в душу. Лютый холод пробежал своими пальцами по ее плечам, и Данка вздрогнула. Она помнила этот страх, она помнила эту боль, но она знала, что никогда не испытывала ничего подобного. Неотвратимость рока, нависшего над ней, тяжелого, как свинцовые бурлящие грозовые облака. Замерший на миг мир перед ударом ослепительной молнии, с которой начнется буря. С каждым новым шагом ощущение становилось все сильнее, а вместе с ним потемнело вокруг. Серый мир как будто еще сильнее выцвел, все краски в нем потускнели, все объекты еще сильнее размазались, теряя хоть какую-то крепость. Данка прикусила губу, изо всех сил гоня прочь от себя дурные мысли и отчаянье. Нельзя было испытывать их здесь, ни в коем случае нельзя. Тени чувствовали, они были голодны, и стоит только один раз дать волю своим эмоциям, как через мгновение паразиты облепят ее со всех сторон, насыщаясь сладостью ее страдания. Данка изо всех сил постаралась прогнать от себя страх, погрузилась в точку в центе груди, в золотой малхейн, от которого по всему ее телу расходилось тепло. Там лежал дар Роксаны, там лежала душа Вель, там сквозь нее прорастали Источники, благодаря которым существовал этот мир. Все это было одной точкой, или точка была всем, Данке не было дела до того, как это называлось. Но там была помощь, и она изо всех сил хваталась за эту помощь, чтобы хоть как-то прийти в себя. Только вместо помощи сейчас из груди пришло совсем иное. Отчаянье, черное, беспросветное, как самая холодная зимняя ночь, когда ветра рычат и царапаются в стекла, и страшно даже выглянуть в чернильный мрак за морозными узорами. То была Вель, тоскующая по ней, боящаяся за нее, злящаяся на весь мир за то, что он увел от нее Данку. И это топило ее. Данка шарахнулась от этой боли, как от обжигающих языков пламени шарахается тот, в чьей крови нет дара Роксаны. Но только было уже поздно, да и бежать было некуда. Все вокруг почернело, небо обратилось смолой, и последние остатки света потонули в нем. Мрак придвинулся вплотную к Данке, дыша на нее со всех сторон ледяным ужасом, стиснув ее, будто клещи, шаря своими торопливыми жадными руками по ее истерзанной душе. Едва не скуля от ужаса, она изо всех сил вцепилась в Источники и потянула на себя бурливую, как первые реки, тихую, как ночь середины лета, энергию, выплетая трясущейся рукой точку выхода рисунка перехода. Серый квадрат загорелся перед ней в непроглядной тьме, и Данка почти что вбежала в него, потянув за собой руку Мефнут. Обжигающая вспышка объяла все ее тело, словно тысячи кузнечных горнов дохнули жаром в каждую клетку. А в следующий миг мир твердых форм принял ее, бросившись в лицо. Все вернулось разом: свет, звук, вкус, слух, ощущение. Она взвизгнула, споткнувшись о густое переплетение травы под ногами, ошарашенная свалившейся на нее реальностью, когда в уши и глаза ворвалось столько всего, а тело внезапно ощутило каждой порой окружающий мир. Она едва не выпустила руку Мефнут, но удержала ее, вытягивая за собой из серого квадрата перехода. Мефнут тоже выпрыгнула наружу, как будто ей огнем пятки жгли, и выволокла Авьен. Данка с дрожащими от страха губами обернулась и быстро заплела проход, позволив ему закрыться и исчезнуть. И только тогда выдохнула, чувствуя, как бешено лупит сердце в груди, подкатывая к горлу волнами тошноты. - Ох, Хлебородная! – выдохнула Мефнут, дикими глазами оглядываясь назад, где уже ничего не было. – Что это такое? Что это за тьма была? - Это я виновата, простите меня! - Данка тяжело дышала, стараясь справиться с приступом страха, что все еще колотил все внутри. – Я тянулась к Вельке, а ей так больно, и все это отчаянье навалилось сразу. Простите! - Ну что ты, - как-то неловко буркнула Мефнут, глядя на нее и сбрасывая с глаз отросшую длинную челку. – Ты же не виновата в том, что что-то чувствуешь. Виновата. Данка с трудом выпрямилась, выравнивая дыхание и прогоняя прочь страх. Стоило чуть-чуть оттолкнуть точку в груди, и становилось легче. Я не могу поддаваться отчаянью, ни своему, ни ее. Слишком многое зависит от нас. Но вслух она этого не сказала, не хотела пугать друзей. - Где мы? – прозвучал мягкий голос Авьен, и Данка заставила себя сфокусироваться на происходящем. Хоть чувство времени за Гранью и пропадало, но Данка отчего-то знала: они шли долго, очень долго. Она обернулась, оглядываясь вокруг. Медленно садилось солнце слева от них, закатываясь за горизонт, который полыхал по самому краю ало-рыжей полосой. Лазоревое небо казалось выше, чем там, откуда они пришли, и каким-то чужим. Далеко впереди на севере вставали тонкой полоской синие горы, а вокруг расстилались невысокие холмы, покрытые буйной жесткой травой и редкими купами деревьев. Они сами стояли под сводами какой-то рощицы: крохотные листья березок шелестели на слабом ветру, рябили, будто сережки в ушах танцующей Ремесленницы. Белоснежную кору деревьев заливало золото. Данке вдруг вспомнилась точно такая же рощица, много-много дней назад, казалось, целую жизнь. Только тогда грозовое небо полнилось яростью Огненной, и тучи кипели, будто обезумевшие, черные и страшные, поливая все вокруг тугими струями дождя. А руки Вель обнимали ее, и впервые между ними текла эта невероятная, блаженная, неописуемая золотая нежность. Наслаждение самое чистое и самое искреннее из всех, что она знала. Милосердная, пусть это будет Твой знак, что все сложится хорошо. Данка положила ладошку на гладкий нагретый солнцем ствол березы с шершавыми черными полосками. Ужас медленно отступал, оставляя после себя утомление и дрожь. А вот та саднящая боль в груди так никуда и не делась, смутно чуясь где-то за ее спиной, словно ожидая знака, чтобы прийти. - Вон какие-то горы, - Мефнут указала на север. Ее белую форму Спутницы тоже позолотило солнце, а волосы сейчас казались угольками: черными в центре и алыми по краям. Обернувшись к Авьен, она проговорила: - Ты единственная из нас знаешь края по эту сторону Эрванского кряжа. Что это за горы? - В этих краях только два массива, - задумчиво проговорила Авьен, оглядываясь по сторонам. Она была такой крохотной на фоне высокой Мефнут, такой хрупкой, словно травинка, покачивающаяся под ветром. Но при этом – удивительно прочной, ведь никакие, даже самые свирепые ветра не смогли бы переломить ее гибкое тело. Данке нравилась Авьен с самого начала, и сейчас было тепло на душе, что она тоже рядом. – Если бы это были Мелонские горы, то вокруг были бы леса, а не холмы, и мы видели бы ленту Асхалата – он огибает их с юга. Значит, мы к югу от Заоблачного кряжа, там, где и должны быть. Только вот я не знаю, как далеко отсюда находится Рамасан. - Как точно ты нас вывела, Данка, - удивленно взглянула на нее Мефнут. – Я слышала, это очень сложно, если зрячая впервые идет за Гранью в незнакомое место. Данка только вымученно улыбнулась и потерла грудь. Некоторым чудесам она уже перестала изумляться. Страх и боль, едва не сгубившие ее и заставившие выйти из-за Грани, вывели туда, куда ей и нужно было, не дав промахнуться местом. Есть ли тогда в Твоих ладонях, Великая Мани, хоть что-то, что на самом деле – дурное нам? Разве может так быть? - Хорошо, если мы там, где надо, - проговорила она вслух, поглядев вперед. Тревога приблизилась на шажок ближе, незаметно, но неумолимо. Что же эта была за боль? – Давайте отдохнем сегодня, а завтра продолжим путь. Мы все устали от перехода. - Согласна, - твердо кивнула Мефнут, разворачиваясь лицом к роще. – Думаю, здесь мы найдем походящее место для лагеря. Она первой зашагала меж золотых в свете солнца стволов берез, и Данка с благодарностью взглянула ей в спину. Как хорошо было, что они с Авьен пошли вместе с ней! Как хорошо, что друзья не оставили ее и согласились! Одной ей в этом лесу, пусть и напитанном солнцем, было бы очень страшно. Данка так и не привыкла к ощущению этих земель, столь непохожему на ощущение дома. Даже ее одинокий перелет через весь Роур в поисках Вель не слишком изменил ее отношения. Но тогда я искала Вель и не думала ни о чем, кроме этого зова. А что я ищу теперь? Боль ткнулась в груди, и взгляд сам отчего-то скользнул на восток, туда, где разливалось бирюзой небо над далекими горами. - Ты выглядишь очень встревоженной, нерожденная, - прозвучал рядом тихий голос Авьен, и Данка взглянула на нее. Так странно было видеть лицо Белой Жрицы живым! Ни следа той страшной бесчувственной маски не осталось на нем, яркие теплые глаза с золотистыми искорками на дне горели неподдельной тревогой. – Что изводит тебя? - Я не знаю, - честно призналась Данка, вновь потирая грудь, словно это хоть что-то могло изменить. - Пойдем, - Авьен мягко взяла ее под руку и улыбнулась открыто и заботливо. – Присядем, поедим и попросим Мефнут спеть нам. Она поет так, что все тревоги уходят прочь, ее песни волшебны. Я уверена, она поможет тебе, и станет легче. Меня она этим спасла. - Пойдем, - согласилась Данка, благодарно улыбнувшись Авьен. Такой Белая Жрица ей нравилась гораздо больше, чем той, неживой и холодной. Наверное, они могли подружиться однажды, и это было бы хорошо. Еще немного света в этой темноте, еще немного тепла. Мефнут как-то совершенно естественно взяла на себя заботу о них. Она быстро отыскала полянку, поросшую тонкой и прозрачной травой и мелкими белыми цветочками кислицы, на которой лежало несколько вросших в землю березовых бревен, как раз подходящих, чтобы посидеть на них. Хоть они и могли разжечь пламя Роксаны, а Мефнут все равно наломала сухих трескучих березовых веток и запалила душистый костерок. Наверное, сделала это специально для Данки, та всей душой любила прикосновения Огненной, ведь выросла в землях Каэрос. Авьен насобирала в последних солнечных лучах листочков душистой земляники и бросила их в котелок с чаем, а вскоре подала Данке чашку с ароматным варевом, пахнущим летом. Они обе как-то так тихо, так ненавязчиво пытались согреть ее, будто чувствуя ее боль от расставания с Вель, ее непонятную тревогу, что только усиливалась час от часа. А может, и правда чувствовали по связи между Спутницами и Аватарой. И Данке действительно стало полегче рядом с ними, как-то тише. Вскоре она уже смеялась над забавными историями Мефнут о том, как они с Китари мазали углем лица спящих в Казарме Дочерей анай, и как те потом вздули их за это. Смеялась и Авьен, так легко, так звонко, но немного стеснительно еще, словно неуверенная в том, что ей можно это делать, прикрывая ладошками губы и во все глаза глядя на Мефнут. Взгляд у нее искрился, будто звезды на небе, и такая робкая, такая тихая нежность чувствовалась Данке в этом, что на душе стало еще светлее. Что-то волшебное родилось между Мефнут и Авьен после того, как спал блок принуждения, наложенный на Белую Жрицу одной из Эвилид. И оно росло день ото дня, набираясь силы и красоты, будто дивный цветок Дня Солнца, что цветет раз в год, и его так тяжело найти. Данка помнила, как они все с теми же Мефнут и Китари всю ночь напролет лазали по задумчивой тишине Рощи Великой Мани в его поисках, да так ничего и не нашли. Петь Мефнут не стала. Она предложила, сама удивившись своему предложению, но звучала как-то не слишком уверенно, а потому Данка покачала головой. - Мы все устали, - мягко сказала она, опуская пустую чашку на длинные волосы травы под ногами. – Я думаю, лучше будет хорошо отдохнуть. У нас много дней впереди, и я с радостью послушаю твою Песню, Меф. Но сегодня, мне кажется, не время для нее. - Как скажешь, Аватара, - кивнула Мефнут, а потом вдруг неловко рассмеялась. – Честно говоря, я сегодня немного не в форме. Было страшновато на той стороне, так что лучше отложим. Так и порешили. Мефнут с Авьен первыми улеглись спать возле высокого пламени, совсем рядом друг с другом, и Данка видела, как они держатся за руки, засыпая. И в этом тоже было какое-то правильное, очень чистое волшебство. Все вокруг них менялось, все становилось иным. Этот чужой мир медленно врастал в анай, а они врастали в него. Сложно воевать за то, чего не понимаешь и не любишь, да и незачем. Наверное, Великая Мани специально так устроила, чтобы Танец Хаоса стал для них чем-то большим, чем просто войной? Чтобы у них появилось то, что они могли бы защищать? Костерок тихонько потрескивал, раскатываясь кругляшами углей и бросая рыжие тени на тонущие в прозрачной летней ночи стволы берез. Ветер улегся, и теперь только горячий дым костра колыхал рыжие листочки прямо у них над головой, унося в небо алые искры. Данка улеглась на траву, мягкую и прогретую солнцем, и смотрела туда, в черное небо над головой, усыпанное серебристыми звездами, всматривалась в слегка покачивающиеся листочки берез, в едва видимый на фоне темного неба дым от костра. Здесь тоже была ее земля, пусть и никогда не виденная, никогда не чувствованная, как Данарские горы. Но здесь была родина ее ману и мани, здесь они выросли и встретились для того, чтобы начать свой бесконечный путь туда, куда неумолимо звал их голос из глубины веков. Они ведь тоже шли на зов. Сначала в Данарские горы, потом туда, еще дальше, сквозь диковинные аномалии к пыли давно забытых городов. Ману говорила, что это важно, без конца твердила о том, что ей нужно туда, и все-таки ушла в один прекрасный день, не в силах больше противиться молчаливому приказу внутри. Ушла так же, как ушла из Мелонии когда-то, оставив за спиной все, что было ей дорого. Так же, как ушла Данка. А может, как уходили все? Был ли в мире хоть один человек, который хотя бы единожды в жизни не чувствовал этого – бессловесной глухой нужды сделать что-то, изменить что-то в своей судьбе наперекор всему без явно видимой цели или даже с ней, все равно? Летняя ночь текла сквозь нее, как прозрачные капли дождя просачиваются сквозь истомленную жаждой землю. Лишь травы молчали вокруг, да тихо перешептывались друг с другом угольки в костре, лишь ночь цвела и ползла над землей с запахами разогретой земли, цветов и жизни. Первая ночь вдали от Вель. Такая красивая и такая одинокая. Данка закрыла глаза, сосредотачиваясь на точке в груди, потянулась к ней. Там, слева выше сердца, где теперь всегда была Вель, было больно. Словно гниющая рана, ноющая без конца, снова и снова, черная тоска и отчаянье, страх Вель за нее сплетались в одно и передавались Данке. Она собрала всю свою любовь, все свое тепло и нежность к этой женщине и обняла саднящую градину, пытаясь передать ей все это, пытаясь согреть ее там, вдали. - Не плачь, моя душа, - сами собой едва слышно зашептали губы, и это было правильно, так и нужно было. Данка смотрела в звездное небо и почти видела ее глаза, такие серьезные, такие задумчивые и теплые, таящие в себе бесконечную тоску и память. – Я ведь с тобой, я в твоей груди, я всегда в твоем сердце, всегда рядом с тобой. Нет расстояний и времени, что разделило нас, потому что мы одно. Мы связаны с тобой крепче крепкого, мы спаяны в одно целое в двух телах, разве же можем мы на самом деле разлучиться? Разве же я покинула тебя? Вот же ты, моя девочка, прямо под моей кожей. Вот же мои руки, что греют тебя и укрывают от беды… Она шептала долго, заплетая свои слова, будто косицу из густых трав, вплетая в них молитву и любовь. Она просила и молилась, она тянулась туда, сквозь эту равнодушную черноту, сквозь преграды из плоти и костей, сквозь странный твердый, как скала, барьер, который не позволял ее нутру распахнуться двумя створками наружу. Который не позволял ей до самой последней ниточки души слиться с Вель. Тоска и отчаянье отступили, позволив дышать, наполнив грудь покоем. Наверное, Вель уснула, и Данка прикрыла глаза, представляя себе, как гладит ее темные непослушные волосы, как целует бледный висок и бережет ее сон. Все было правильно, все было тихо. Грезы медленно накрыли и ее, уводя следом за собой в пространство без света и звука, где были лишь золотые перья, медленно кружащиеся вокруг нее. Данка расслабилась, позволяя себе раствориться в этом. Вечность лежала вокруг, и свет опадал снежинками, проходящими сквозь нее, вечность… … Впереди на севере тонкой полосой темнеют горы, и сумрачное небо над ними чернеет, обещая скорый снег. Я чувствую в ветре запах смерти, он сухой, будто выжженная солнцем луковая шелуха, будто пыль на раскаленной дороге. Смерти так много в воздухе, так много, что от нее потускнел снег под ногами, выцвело небо над головой. Спутники молчат за спиной, мрачные и напряженные, готовые по первому зову идти вперед. Я жду… Мягкая вечность дрогнула, заколебалась вокруг, внутри поднялась тревога. Данка чувствовала что-то, это что-то накатывало на нее неотвратимой волной, поднявшись над самым краем мира и грозя вот-вот обрушиться на голову. Оно висело в воздухе, звеня от напряжения, оно собиралось по капле, давя и давя своей устрашающей мощью. И не было возможности укрыться от него, некуда было бежать. … Они идут. Волокут несгибающиеся ноги, так неловко переваливаются через сугробы, будто кривляющиеся дети во время своих пустых забав. Они не падают только под своим собственным чугунным весом, тяжелые, будто каменные глыбы, неповоротливые. Они разрезают снег вокруг себя, и за ними остается мертвая глубокая борозда, в которой нет ничего, кроме мари. Они ничего не хотят, ничего не страшатся. Они смерть, жестокая и тупая в своей неотвратимости. И их сотни. Спутники за спиной подбираются, формируя единое стремление, единое усилие, выстраивается перед ними нерушимая стена. Ничто не пробьет ее, даже сама смерть. Мне нужно лишь ее направить, но я не хочу делать это так. Я хочу видеть, как они горят. Это Рабы, это уже Рабы, в них нет ни проблеска мысли, ничего. Но когда-то ведь они были людьми, теми самыми беспросветными глупцами, которые утверждали в своей опьяняющей гордыне, что они справятся сами, что не нужны им никакие Аватары, что нет им дела до Танца Хаоса. Я уже никогда не смогу покарать их, выдрав из них души, – это сделали за меня Рабы. Но я и не откажу себе в удовольствии сжечь в пепел их тела. Слишком страшна ярость, слишком сильна, слишком. Они все должны сгореть! Они!.. Золотые снежинки вокруг померкли, сменившись беспросветным холодным мраком, который внезапно наполнился сознанием, обступив Данку со всех сторон. Почти так же, как там, за Гранью, но только гораздо, гораздо страшнее, гораздо настойчивее. Она забарахталась в этой тьме, уже начиная чувствовать, что просыпается. Где-то там, на земле, спало ее тело, и это тело ощущало древесные корни под спиной, прикосновение трав, прохладу ночи. Нужно было только вернуться туда, только скользнуть по толстой нити, что соединяла ее с ним, но тьма обступила так плотно, взяла так крепко, что Данка не могла, не могла вернуться! Приступ паники сотряс все ее существо. … Не осталось в мире ничего, кроме огня. Снег шипит и плавится, течет кипящей водой по обожженной, оголенной, иссушенной земле, которая еще мгновение назад мирно спала под снежной шубой. Она как женщина, с которой силой сорвали одежды, а теперь рвут ее тело, жгут, режут, берут силой. Она кричит, она горит, она бьется в ужасе абсолютного осознания пытки, осознания своей полной, тотальной беспомощности в руках всевластного мучителя. Я помню, как это, мое тело помнит каждой своей клеткой. Даже ее руки не вылечили, не позволили забыть до конца. Оно все равно растет быльем сквозь едва заросшие шрамы. Оно все равно здесь, и некуда бежать, потому что оно во мне… Некуда бежать! До тела было рукой подать, но ее не пускали. Черная тьма стискивала со всех сторон, и Данка задыхалась в ней, барахтаясь, как в ледяной толще воды. Только не было проблеска неба над головой, и не было дна, чтобы оттолкнуться от него и всплыть. Вель! Роксана! Великая Мани! Помогите мне! … Помогите мне! Никто не ответил на эти слова. Никто не пришел. Ярость сильнее пламени клокочет в груди. Я сожгла все, я выжгла эту землю так, что еще очень долго ничто не вырастет на ней, кроме пепла и гари. Но это не помогает, это не утешает, это не лечит. Спутники молчат за спиной. Они ничего не скажут, они послушны воле и пойдут туда, куда я скажу им. Даже среди них – я одна. А впереди, там, на востоке, собирается армия тех дураков, что верят, что справятся без нас. Они кидали мне в лицо свою ненависть, они кричали, что я им не нужна. А сейчас прячутся за стенами города, словно крысы по углам, боясь выглянуть наружу и увидеть море ходячих трупов, что молча бьется о крепостные стены, движимое лишь одним стремлением – сеять смерть. Но даже так гордыня их столь велика, что они не просят помощи. Я убью их всех. Я сожгу их всех дотла. И пусть это послужит уроком остальным. Тем, кто верит, что справится сам, тем, кто не хочет помогать, сколько бы мы ни кричали, сколько бы ни просили. Тебе никогда больше не придется унижаться перед ними, моя душа. Танец Хаоса придет в каждый дом, и каждый заплатит цену, не меньшую, чем мы. Перед тем, как мы отдадим свои жизни в жертву, моя душа, мы заставим их заплатить за нее. Заставим!.. Что-то глядело на нее из тьмы Грез. Что-то очень холодное, очень страшное, безымянное и древнее, как сам мир. Данка чувствовала на себе взгляд, который привлекла, она знала – Он увидел ее. Бабочкой о прозрачное стекло лампы забилась она изо всех сил, чувствуя, как Он потянулся к ней, неторопливо, спокойно, прекрасно зная, что она уже никуда не убежит. Он не испытывал даже радости или злорадства, только сосредоточенное принятие. Ослепленная ужасом до самых корней своей души, она отчаянно дернулась в последний раз и все-таки вырвалась из того, во что превратились Грезы, устремившись обратно в тело по связующей нити так быстро, как только могла. С диким воплем, едва не разорвавшим грудную клетку, Данка очнулась. Вокруг было темно, костер прогорел, и даже угли отцвели, рассыпавшись пеплом. Летняя ночь была гораздо светлее той тьмы, что еще мгновения назад застигла ее в Грезах, но все же, в ней было плохо видно. Проступали белесые очертания берез из темноты, да серебристые звезды кололись с неба. Данка задыхалась, чувствуя, как безумно колотится сердце в груди, едва не проламывая ребра. Она лихорадочно отбросила, оттолкнула от себя малхейн, любую даже самую слабую возможность контакта. В безопасности ли я? Не тронет ли Он меня, пока я в собственном теле? Пока я не соединяюсь, пока я не там, я ведь в безопасности, правда? Ох, Великая Мани, защити!.. По лицу, по всему телу катились крупные горячие капли пота, руки тряслись. - Что случилось? – сонно завозилась под одеялами Мефнут неподалеку. – Данка? Это ты кричишь? У нее не было сил отвечать. Зубы во рту стучали друг о друга, из горла доносились какие-то оборванные хрипы. Никогда еще она не чувствовала ничего подобного. Никогда. - Данка? – напряженно спросил голос Мефнут из темноты. Сонно забормотала что-то Авьен. Данка только тряслась, стискивая себя изо всех сил руками, словно это могло хоть как-то помочь. Череда видений вновь проходила перед глазами, а вместе с ними смотрел и Он. И это было… жутко, до того жутко, что хоть вой, выдирая из себя волосы. - Данка! – Мефнут все-таки поднялась и быстро подошла к ней, присев возле нее на корточки. В темноте лицо ее вытянулось, руки тронули Данку за плечи. – Что… Ох, Артрена! Что с тобой? Что случилось? - Он в-видел… меня… - Данка боялась закрыть глаза, даже чтобы просто моргнуть, боялась вновь увидеть темноту за ними. Ее так трясло, что слова срывались с губ какими-то отрывистыми хриплыми слогами. – В-видел… Он… в-видел… - Кто? – в голосе Мефнут прозвучал испуг, она пробормотала что-то, и поверх золы в кострище вспыхнули ослепительные языки пламени Роксаны. Данка жадно уставилась на свет, пусть даже глаза и заслезились, невыносимо заболели от этого. В свете не было теней. Сильно щурясь, растрепанная со сна Мефнут вгляделась в ее лицо и воскликнула: – Ох, Мани Небесная, помоги ей! - Что случилось? – перепугано спросила Авьен, садясь на другой стороне костра и отбрасывая одеяло. - Так, Авьен, останься с ней, а я проверю, нет ли вокруг кого, - Мефнут уже принялась было подниматься с решительным видом, но Данка вцепилась пальцами в ее штанину и с трудом выдавила из себя: - Н-не уходи… Н-никого нет… - Да что же ты там такое видела? – Мефнут с тревогой взглянула на нее. Данка только головой помотала, не в силах ответить. Отойдя на шаг и пошарив в своем вещмешке, Мефнут вновь присела возле нее на корточки и протянула ей флягу: - Вот, попей, будет лучше. Это бренди, ашвил у меня кончился, но уж лучше так, чем вообще ничего. Данка с благодарностью приняла из ее рук флягу и жадно глотнула. Обычно она не пила ничего крепкого, не любила вкус, разве что с Вель иногда немного, но сейчас все внутри так пылало, что это казалось физически необходимым. Конечно же, пойло было слишком крепким для нее, обожгло рот и горло, и она сразу же подавилась, закашлялась, сжавшись в комочек под твердой рукой Мефнут, которой та придерживала ее за плечи. Рядом подсела и Авьен, сонная и очень встревоженная. Ее ладонь тоже легла на плечо Данки. - Расскажи нам, если захочешь, - тихо попросила она. – Может, будет легче. Ее трясло еще какое-то время, и единственным звуком, который она могла издать, были сдавленные всхлипы, с трудом срывающиеся с губ. Но, как ни странно, бренди помогло. А может, теплые руки друзей на плечах или пламя Роксаны, что танцевало перед ними на земле. В конце концов, Данка согрелась, ужас отступил, пот на коже просох, оставив после себя липкое ощущение загрязненности. А она поймала себя на том, что рассказывает, дрожит, захлебывается, путает слова, но рассказывает обо всем, что видела. Видения наталкивались друг на друга, мешались, словно обезумевшее от близости волка стадо овец, но она смогла все-таки более-менее внятно изложить все это друзьям. И даже попросила Мефнут об еще одном глотке бренди, который обжег глотку, но принес облегчение. - И кто был этот Он, о котором ты говоришь? – нахмурилась Мефнут. – Ты знаешь его? - Нет, - тяжело покачала головой Данка. И сразу же добавила: - Но знаю. Я не могу объяснить этого, но я знаю Его. - Я не понимаю тебя, - честно покачала головой Меф со вздохом. – Это твой враг? Аватар Хаоса? Вы когда-то встречали его? - Не думаю, что Аватар Хаоса, по-моему нет, - Данка смотрела в пламя, так было легче, так было спокойнее. Танец Грозной в самом его центре, где перетекали оранжево-желтые языки, успокаивал и вселял уверенность. Не раз и не два Грозная спасала, когда казалось, что уже никакой надежды нет. Нужно было просто звать Ее, звать всем сердцем, что она сейчас и делала. – Но у меня такое чувство, что когда-то давно Он уже изводил меня. У меня с самого начала, как мы только подходили сюда за Гранью, это чувство. – Она нахмурилась, чувствуя, что правильнее будет рассказать. Вряд ли кто-то из них понял бы ее так, как Вель, но все равно было легче от того, что друзья делят это с ней. – Внутри тревога, все время ноет, как будто что-то здесь ждет меня. Что-то, чего я не помню, что-то, что должно случиться со мной или уже случилось. Мефнут с Авьен переглянулись, и Данка не знала, осуждают ли они ее сейчас или нет. Все, что она говорила, звучало, как бред умалишенного, и тот, кто этого не ощущал на собственной шкуре, вряд ли способен был понять это. Но Вель рядом не было. В прошлый раз, когда что-то подобное возвращалось к ней, Вель была, и ее надежные родные руки каменной стеной встали вокруг Данки, отводя прочь страх. Теперь же она осталась наедине с ним, глядя прямо в его черные пустые глаза. - Это связано с твоими видениями? О том, как ты уничтожала Рабов, нерожденная? – уточнила Авьен. - Думаю, да, - кивнула Данка, чувствуя странную внутреннюю уверенность. – Не просто же так они пришли. Я всегда вспоминаю что-то перед какими-то испытаниями, сложными решениями, переменами. Меня предупреждают. - Так и есть, - твердо кивнула Мефнут. Она старалась изо всех сил передать Данке свою веру, воодушевить ее. Но ее не было там, наедине с этой тянущейся к Данке рукой чего-то такого древнего и жестокого, что ему и имени не было. – Ты же знаешь, нас никогда не оставляют. Великая Мани всегда с нами, чтобы защитить и уберечь. Это Она предупреждает тебя, Она помогает тебе. Пока Она рядом, ничего с тобой не случится. - Да, - кивнула Данка, из всех сил надеясь, что так оно и есть. Ей очень хотелось в это верить, очень. Но там-то Ее не было, вкрадчиво прошептал внутри чей-то насмешливый голос, и она вновь содрогнулась, ежась под одеялом, которым укрыла ее плечи Авьен. - Аватар Создателя бережет сам Создатель, - добавила Авьен, и на этот раз в голосе ее не было той отрешенной бестрепетности, как раньше. Теперь он звучал уверенно. – А он не позволит ничему дурному случиться с вами. Вы нужны ему для выполнения его работы, для достижения цели. И он не оставит вас. Данка вновь кивнула, глядя в пламя. Этот Создатель создал нас, как жертвенных баранов, которых жгут на костре Огненной в День Солнца. Он убьет нас потому, что так должно быть, и возродит вновь потому, что так должно быть. Он не будет нас беречь. Это осознание пришло странно и гулко, будто камень упавший на дно глубокого пересохшего колодца. Во все глаза Данка смотрела в огонь перед собой и внезапно всей собой поняла Вель. Она ведь знала это с самого начала и не раз говорила об этом, но Данка не слушала. Данка верила ровно до тех пор, пока не пережила удар сама, в одиночестве, не защищаемая и не оберегаемая ничем. И теперь вся степень отчаянья и злости Вель внезапно становилась для нее понятна, словно открытая книга. Вот почему ты ни во что не веришь, моя душа. Вот почему. Внутри опять взметнулись и опали обрывки воспоминания той, кем она когда-то была. Тогда им тоже не верили, тогда их тоже ненавидели. И сколько ярости, сколько боли это в итоге принесло миру? Какой толк был противопоставлять всей злости мира свою собственную злость, еще большую? Что это меняло? Но что меняло и бездействие? Данка устало вздохнула, понимая, что просто не может больше думать. Все внутри нее отупело от усталости – от долгого перехода, от пережитого ужаса, от назойливых мыслей. Ей нужно было отдохнуть, по-настоящему отдохнуть, а не так, как она делала обычно. В Грезы она больше не сунется, какое-то время точно. В Грезы – нет. - Авьен, - подняла Данка глаза на бывшую Белую Жрицу, и та взглянула в ответ с ожиданием, полная готовности помочь. – Ты можешь научить меня спать? - Спать? – заморгала та. - Да, - устало кивнула Данка. – Я не умею спать. Я могу только уходить в Грезы, как делают все эльфы, но сейчас мне туда путь заказан. Я хочу попробовать просто спать, как люди. Ты можешь меня научить? - Честно говоря, это примерно то же самое, что научить кого-то дышать, - изумленно покачала головой Авьен, несмело улыбаясь Мефнут. Однако вновь взглянув на Данку, она серьезно кивнула: - Я попробую, нерожденная. - Наверное, стоит еще тебе каких-нибудь сонных трав заварить, это может помочь, - добавила Мефнут, поднимаясь. - Я погляжу, что растет в округе. Данка благодарно кивнула им обеим, изо всех сил надеясь на то, что у нее получится. Ману, например, практически не умела Грезить, зато хорошо спала, как обычные люди, а ведь в ней тоже текла эльфийская кровь. Раз она смогла, значит и Данка тоже может попробовать. Может, в снах не будет больше Его? Ей стало зябко, и она натянула на плечи теплое шерстяное одеяло.