Танец Хаоса. Иллюзии

По окнам все так же барабанил дождь, только теперь за ними было темно, и от этого становилось как-то легче. Ночь укрыла разрушения, ночь спрятала у себя за пазухой, рассовала по карманам раны города, и он успокоился в ее ладонях, затих, закрыв измученные глаза. Во тьме не было видно обожженных фасадов, она смягчила проломы стен и развороченные мостовые, сгладила очертания обломанных башен, заползла сквозь выбитые окна внутрь жилых зданий, где в страхе прятались во время штурма горожане, утешила и их, погружая в сон. И тишина легла на темные улицы, давая им такой долгожданный отдых. Нуждалась в нем и Вель, отчаянно нуждалась, хоть та бесконечная ширь, что разлилась внутри нее в последние минуты штурма, поддерживала ее все это время, заполняла собой, отодвигая прочь усталость, делая ее какой-то чужой, и не ее вовсе. Странное ощущение: одновременно в который раз уже исцеленное тело казалось и совершенно истощенным, тонким, словно пергаментный лист, каким-то измождено прозрачным, и при этом же – наполненным такой невероятной силой, что от нее звенела каждая пора. Казалось, она могла бы сейчас и горы сдвинуть, не пошевелив и пальцем. Вместо сердца горело, выплевывая во все стороны искры, ослепительно сияющее солнце, и его свет пронзал ее насквозь, хоть теперь уже и не видимый обычным глазам. И при этом до безумия хотелось просто лечь, вытянуться всем телом во весь рост, смежить веки и уснуть. Интересно, как долго останется со мной это присутствие? Вель смотрела в темное окно, по которому бежали капли дождя, размывая силуэты городских крыш по ту сторону, и видела свое колеблющееся отражение вместе с золотой искоркой горящей на столе свечи. Сколько ты продержишь в своих ладонях мое сердце на этот раз, Великая Мани? Молю тебя, пусть это будет навсегда! Дел на сегодня оставалось не так уж и много – большую часть они уже успели завершить, да так много, сколько она бы и за три дня не переделала в обычном состоянии. Разница была кардинальной: все буквально само складывалось, по мелочам, по крупицам все вещи занимали строго отведенное им место так легко и просто, словно весь мир накрыл собой один бесконечный поток, несущий их без препятствий и усилия. Вопросы решались сами собой, с ней никто не спорил, не перечил ей, как обычно, люди с первого раза понимали, что ей от них требовалось, и выполняли быстро и аккуратно, без проволочек. Решения отыскивались с поразительной быстротой, хоть и казалось, что ситуация почти безвыходная, и на то, чтобы разобраться с ней, потребуются долгие часы. И все это – в мелочах, в тишине, с легкостью простоты, какой Вель, привыкшая к бесконечному сопротивлению, просто не ожидала. Можно было, конечно, списать все на совпадение. Например, с размещением войск: все окружающие городскую площадь здания незадолго до штурма покинули их жители, и в них нашлось место для лазарета и части Спутников – вторая часть заняла частично опустевшие городские казармы. Или с подводами, на которых убитых отвозили за городские стены к спешно вырытой братской могиле. Спутники нашли в переулках неподалеку от городской ратуши целую сотню неряшливо брошенных мокнуть под дождем купеческих фургонов, реквизированных властями города незадолго до его штурма у купцов, спасающихся бегством от войны. Или с городской верхушкой – выломанные взрывом колонны перед входом в городскую ратушу заблокировали выход из нее, а с черного хода рухнул, перекрыв проход, снесенный взрывом и откатившийся неожиданно против ветра купол храма. И мэр города не смог удрать из Беренвиста, прихватив с собой значительную часть казны. Которую любезно согласился передать в полное распоряжение Аватары по собственной воле без какого-либо принуждения. Алеор Ренон ворчал, что все это – ловушка, что все это дело рук Ярадана Эвилид, который специально подтасовывал факты таким образом, чтобы город было взять как можно легче. Но Вель не могла с этим согласиться, ее откровенно смешил подобный взгляд на вещи. Будто что-то внутри нее теперь видело истину, тихую улыбку за поверхностными следствиями вещей, которые складывались именно так, а не иначе. Как будто сама дорога ложилась под ноги плавно, без сопротивления, как будто сам путь шагал ей навстречу, чтобы она шла по нему как можно скорее. И для этого всего-то и нужно было, что изменить угол зрения. Это изменение было таким же неуловимым, как белые лепестки яблоневого цвета, привольно увлекаемые тихим дыханием ветра. Она ничего не сделала и ничего не изменила, но изменилось все. Будто что-то незримо переместилось в ней, просто встав под другим углом, сместившись так, что она и объяснить бы не смогла, если бы кто спросил о том. Но она совершенно четко ощущала это изменение – точно такое же, как и раньше, когда ее захватывала Великая Мани, только теперь какое-то… обыденное что ли? Без шума и яркости, без громогласных откровений и потрясений, а вот такое, тихое и очень-очень личное чудо, которое открывалось для нее и длилось, длилось без конца, продолжаясь каждый миг вперед. И Вель оставалось только молиться, чтобы на этот раз оно больше не заканчивалось, не прерывалось. Чтобы так и шло, позволяя ей делать ее работу, позволяя ей исполнять свой долг и идти туда, куда ее так сильно хотели привести. Но для этого выходило, что она сама должна была позволить этому изменению произойти в ней. Вот так ты и смотришь в глаза всему миру, которым и являешься, Великая Мани. Так ты и являешь себя, открывая истину каждой вещи и позволяя ей быть самой собой. Но только в тот миг, когда эта вещь сама захочет узнать себя. Вель улыбнулась, глядя в мокрое окно и тихую ночь за ним. Тоже неслучайная случайность: перед штурмом слуги в ратуше начали готовить здание к возможному бою и забили досками окна на втором и третьем этажах, с той стороны, где они выходили в город. Так окна и уцелели здесь, позволив разместиться ей и командованию с некоторым комфортом. Окна со стороны площади забивать не стали, жрецы заплели их защитными рисунками и намеревались использовать ратушу в качестве последней линии обороны. Отсюда они и создавали сферу над городом, которая должна была уничтожить всех Спутников разом, но Вель успела разрушить ее за несколько мгновений до беды, и взрывной волной на клочки разметало защитные заклинания, а самих вражеских жрецов почти что размазало по стенам внутренних помещений ратуши. Уцелел только мэр, все это время прятавшийся в подвале вместе с несколькими приближенными и казной. А те люди, что погибли на центральной площади частично от взрыва черной сферы, частично от рук Тваугебира, оказались переодетыми Карателями. Это подтвердили и мэр города, и сдавшиеся ишмаильские части, и осмотр самих тел. Видимо, из них жрецы намеревались сформировать последнюю линию обороны перед городской ратушей. Скоро выяснилось и то, почему их переодели, а тряпки отдали тем несчастным, которые погибли на Ничьей Земле, - об этом доложил ей первый жрец Давин. Он долго и путано объяснял, как работал созданный жрецами Ярадана рисунок, качая головой от удивления и без конца повторяя, что ничего подобного даже вообразить не мог. Энергетические следы рисунков всегда рассасывались долго, а уж такого, как этот, и вовсе должны были продержаться в воздухе еще как минимум несколько дней. Сейчас андозабарские жрецы изучали их, но первые результаты уже были получены. Да и Найрин, поглядев, тоже кое-что добавила. Оказалось, рисунок был настроен на белый цвет, яркими пятнами выделяющийся даже в темноте. Вырвавшиеся из сгустившейся сферы молнии, по мнению жрецов, разлетелись бы по городу и выжгли все белые пятна, что в этот момент находились на улицах. То есть – Спутников с их белой формой. Что-то подобное, как сказала Найрин, использовали стахи в битве против анай тридцатилетней давности, но тогда они настраивали оружие не на цвет, а непосредственно на кровь анай. Сейчас на кровь настроиться было невозможно: защитники города, как и атакующие, были людьми, так что ведунам пришлось взять за ориентир нечто другое. Наличие такого мощного рисунка, способного разом уничтожить большое количество людей, едва ли не все ее войско, вызывало серьезные опасения, и Вель приказала части жрецов сосредоточиться на его самом тщательном изучении. Найрин сама вызвалась помогать: когда-то она использовала подобный рисунок для уничтожения дермаков. Единственный плюс состоял в том, что подобное оружие требовало огромной концентрации энергии, и этот шар создавался сразу двенадцатью сильнейшими жрецами города, как раз и засевшими в ратуше. Он же их и погубил. Найрин предположила, что он погубил бы их в любом случае – ни одно живое существо, по ее словам, не смогло бы пережить выброса такой мощи, проводя ее через себя в рисунок. А это означало, что массово использовать подобные рисунки Ярадан не будет – не станет же он разбрасываться находящимися в его распоряжении жрецами. Хоть, как Эвилид, он был способен на все, и списывать такой вариант со счетов совсем уж не стоило. А еще Боевая Целительница сказала, что Вель приняла единственно верное решение в этой ситуации. Подобной силы рисунки нельзя было нейтрализовать ни единым способом, кроме прямого уничтожения с помощью духа, который почти что и не использовался иначе, чем для рассеивания рисунков других стихий. И что только Вель во всем городе и могла сотворить подобное, никому другому не хватило бы силы на создание столь мощного лезвия из духа. Теперь Найрин смотрела на нее иначе, не скрывая глубокого искреннего уважения на дне своих изумрудных глаз, и Вель должна была бы чувствовать неловкость из-за этого. Особенно, когда Найрин упомянула, что самой ей не удалось бы создать лезвие необходимой силы, а она была сильнейшей из ведьм анай за последние две тысячи лет. Что означало, что Вель была гораздо сильнее ее, и это должно было произвести на нее хоть какое-то впечатление. Но не произвело. Покой внутри был таким всеохватным и полным, что в нем не было места удивлению. Вель стала потоком, в который было заключено все, а потому ее нисколько не удивляло то, что обстоятельства складывались именно таким образом. Сложиться иначе они просто не смогли бы. Было бы глупо, если Аватары оказались бы слабыми ведуньями, раз уж им приходилось противостоять Аватару Хаоса. Было бы бессмысленно, если бы ей самой не хватило силы для нейтрализации вражеского рисунка в первом же ее сражении в самом начале Танца Хаоса. Все тогда бы закончилось, даже не успев начаться, а это явно не входило в планы Создателя, которого Вель проклинала еще какие-то несколько часов назад, переполненная нестерпимой болью, яростью и отчаяньем. Теперь же она понимала его. Перед каждым он ставил испытание лишь на волос меньше предела человеческих сил. Перед каждым, и ни одно испытание не превышало этого предела. Существовал лишь один шанс и один единственный способ пройти его – это просто пройти на пределе собственных возможностей и сил, но оно было проходимо изначально, уже в тот момент, когда возникало. Люди чаще всего отказывались его проходить и уходили прочь, надеясь просто обойти преграду, надеясь на то, что она вновь не окажется перед ними в следующий раз. Но она оказывалась, и каждый следующий раз она была выше и тяжелее предыдущей. Так не проще ли было с первого раза не убояться и шагнуть вперед, как бы ни высока была стена перед глазами? Ты ведь тоже бежала. Ты тоже всеми силами надеялась увернуться, уйти, уклониться. Ты пряталась за чужими спинами, окружала себя советниками и помощниками, чтобы не шагать вперед одной. Ты тоже только и делала, что старалась смухлевать. Естественно, что с каждым разом тебя пихали носом в ту же самую стену все сильнее, пока ты об нее свой нос и не расквасила в кровь. Вель только усмехнулась, качая головой. У всех у них, объединенных одной дорогой, была одна единая громадная преграда, и у каждого при этом – преграда была своя. Или эта одна большая состояла из тысяч и тысяч маленьких, образовывала из них из всех одно огромное громогласное и непоколебимое «НЕТ», которое Вель сегодня позволили одним ударом развалить на куски? Теперь она знала, что и то, и другое было верно. Разница состояла лишь в том, под каким углом смотреть на это. А еще в том – нужен ли был вообще кому-то этот самый угол или нет. Естественно, ты советовала мне не думать, моя душа. Потому что угол зрения существует ровно до тех пор, пока ты думаешь, что он существует. Как и все остальное, вообще все. А если не думать об этом, то все просто становится таким, какое оно и есть. И идет так, как и должно идти. Теперь я это вижу. Таким был дождь за окнами, такой была черная ночь и тишина, такой была и сама Вель, которая сейчас молила, молила всей душой всех, кого только знала и не знала, чтобы ей позволили такой и остаться. Чтобы не пришлось вновь возвращаться к эмоциям, выбору, бесконечным сомнениям, раздирающим на куски, бесконечной боли, что терзала и терзала, таясь в каждом слове, каждом жесте, каждом сне. Чтобы эта милость и благодать так и осталась с ней, позволив пройти ее путь до конца. Ведь не было же в мире ничего невозможного, не так ли? Даже присяга на этот раз прошла легко. Первым присягнул мэр Беренвиста, и Вель не дрогнула, даже почти и не ощутила ответной волны с его стороны, когда его сознание подключалось к огромному бесконечному солнцу в ее груди. Следом за ним присягнули командиры армии Андозабара и выжившие жрецы, солдаты ишмаильской армии. Они сами сдались после того взрыва, решив прекратить сопротивление, хоть и не понимали, почему это сделали. Они смотрели и смотрели на нее во все глаза, пусть свет и перестал просачиваться через ее кожу, они смотрели на нее так, словно видели перед собой что-то, что и представить боялись. И они искренне присягали ей, раскрывая свои сердца нараспашку, передавая ей себя с удивительной детской простотой, которой она совсем не ожидала от этого города. Совпадение, пожимал плечами Алеор с презрительным смешком. Спутники не стали грабить город, не зверствовали с местными жителями, согласились помочь восстановить здания и похоронить мертвых. К тому же, Ярадан никогда не называл самозванкой Вель, ее здесь признавали как Аватару, которую увела от Лайны Данка. Она была ишмаилкой, значит, своей, а Псари и Свора здесь и так никому не нравились. Вот и получалось, что она вроде бы как и не завоевала Беренвист, а просто… Что просто – понять было выше ее сил, но тем не менее город перешел под ее руку, и его жители отнеслись к этому поразительно легко, она и сама такого не ожидала. И вновь за этим пряталась улыбка, теплая, мягкая, переливающаяся солнечными лучами на оставшихся после дождя лужах, и Вель чувствовала ее, видела, переживала всей собой. А Алеор – нет, и для него все это были лишь совпадения. Как и для многих других. Пожалуй, из всех только анай и поняли ее, по-настоящему поняли, и это казалось Вель очень правильным. Они – знали, они уже переживали это в своей собственной плоти, и теперь и она со своей стороны понимала их. Всю их бесконечную веру, что так раздражала ее когда-то, слепую фаталистичность в какие-то моменты, невозмутимое смирение со всеми поворотами, что несла судьба. Теперь и Вель была согласна с ними, этими самыми поворотами, потому что поворачивала вместе с ними, а не пыталась повернуть их собственными руками так, как того хотелось ей когда-то. И все сразу стало так просто. Одни и те же слова, что еще какие-то часы назад, вызывали отторжение и несогласие, стоило только пережить их под собственной кожей, - внезапно становились кристально понятны, так просты, так естественны, что оставалось только хохотать над собственной глупостью, как смеется ребенок, осознав глупую ошибку. И Вель смеялась, слыша, как смеется вместе с ней что-то, что в унисон хохотало и в сердце каждой из анай. Наверное, то была та, кого они звали Реагрес?.. Больше всех ее поразила Крол. Стоило им перейти с площади в полуразрушенную ратушу и найти покои, в которых Вель смогла бы разместиться, чтобы начать работу по восстановлению города, как Крол решительно закрыла дверь перед всеми просителями и развернулась к Вель. А потом вдруг поклонилась ей низко-низко, приложив кулак к сердцу и глядя в пол. И хрипло проговорила: - Я прошу у тебя прощения, первая, за все те слова, за все мои поступки, что причиняли тебе боль, ранили тебя, утомляли. Я прошу прощения за все свои попытки командовать тобой или контролировать твои действия, за мои бесконечные придирки, что действовали тебе на нервы и изводили тебя. И еще – прошу у тебя назначить мне епитимью за каждый из них, не делая для меня поблажек, как для твоей Спутницы. Она замолчала, не разгибаясь и не поднимая глаз, и Вель некоторое время ждала продолжения, но его не последовало. Как такового удивления у нее внутри не было, скорее – некоторая доля любопытства и замешательства от поведения Крол. А еще – тепло, мягкое-мягкое золотое тепло, которое отогревало сердце едва слышным невнятным шепотом дождя за окнами. - Ты учила меня, Крол, - пожала она плечами, глядя на согнувшуюся в поклоне женщину. – Ты делала это потому, что так нужно было. Так за что мне прощать тебя? Ты научила меня стойкости, первая. Так что не будет тебе никакой епитимьи. – Крол разогнулась, глядя на нее отчего-то очень глубокими, почти бездонными глазами сейчас. А еще – в них была гордость, звонкая, словно удар меча по щиту. – Да ты и сама это знаешь, не так ли? – лукаво улыбнулась Вель, склоняя голову. - Может, и знаю, первая, - расплылась в широкой улыбке Крол, такая удивительно искренняя и легкая сейчас в противовес своей обычной сосредоточенной мрачности. – Но главное – ты это знаешь. Роксана в твоей крови! Вель кивнула ей в ответ, чувствуя какую-то особенную острую значимость этого момента. Что-то неуловимо изменилось в отношении Крол к ней, так же неуловимо и легко, как в отношении самой Вель ко всему вокруг. И теперь оно тоже было верным, заняв именно то место, которое и должно было занимать с самого начала. Было бы так, если бы так долго мы не скалились друг на друга? Было бы так, если бы я поддалась на ее бесконечные придирки и согласилась бы делать так, как она указывает мне? Она очень сомневалась в этом. Крол задержалась, переминаясь у двери, будто собиралась сказать что-то еще. Внезапно она легко рассмеялась и вскинула голову, глядя Вель прямо в глаза и широко улыбаясь. Глядя не сверху вниз, не пристально или насмешливо, а прямо, как умели смотреть только анай. - Честно говоря, я не слишком-то радовалась тому, что стала Спутницей. Думала, Танец Хаоса, конечно, касается всех, но мое место рядом с моим народом. Думала, низинники ни на что не способны, кроме как ныть без конца и жаловаться на несправедливость судьбы. А ты – первая из них, вечно недовольная, как медведь-шатун, хандрящая по всевозможным пустякам. Но я ошибалась. – Голос ее зазвенел, а глаза сверкали, как две топки. – Думаю, ты понятия о том не имеешь, но за всю историю анай и десятка женщин не набралось бы, к которым Роксана сошла прямо под кожу, и они загорелись. Последней была моя ману. Еще, я слышала, наставница Рада, ману Данки, что-то подобное делала, но своими глазами не видела, так что судить не могу. А теперь я увидела Ее, Грозную и Непобедимую, в твоих глазах, и ни в чем больше не сомневаюсь. Мое место рядом с тобой, первая. И я все сделаю для того, чтобы ты победила в этом бою, так и знай. Я иду за тобой. – И она вновь склонила голову, на этот раз с такой широкой торжествующей улыбкой на губах, словно Танец Хаоса они уже выиграли прямо сейчас. - Это честь для меня, первая, - искренне улыбнулась в ответ Вель. Оно и впрямь так и было, ровно так, как и должно было быть. Крол вскинула глаза, и несколько секунд они смотрели друг в друга, просто смотрели, безмолвно говоря друг другу гораздо больше, чем когда-либо смогли бы сказать словами. А потом Волчица ушла, тихонько прикрыв за собой дверь, словно боялась потревожить Вель даже просто громким звуком. Впервые – не грохнув эту самую дверь за своей спиной так, чтобы с потолка штукатурка посыпалась. А Вель осталась в комнате, размышляя о том, как правильно плелись нити судеб, хоть и казалось на первый взгляд, что Марны безжалостны, слепы и глухи к человеческим просьбам, к их мукам и страданиям. А еще о том, что теперь осталось лишь дождаться прихода сюда армии анай и вельдов, и все станет гораздо, гораздо проще. Вель видела эту простоту в единственном глазу их царицы Лэйк, больше похожей на оголенное лезвие меча, направленное прямо в сердце всему, чему они противостояли. Вель чувствовала в ней такое неукротимое стремление, что ничто не смогло бы долго сопротивляться ему. Лэйк достаточно было лишь пожелать, чтобы эти самые преграды рухнули, и они осыпались в труху под ее волей. Я попрошу ее учить меня, когда она приведет сюда войска. Вель кивнула собственным мыслям, ощущая их удивительную правильность. Впервые за все время она не ощущала дискомфорта от этого, хоть со всеми остальными он и был. Может, потому, что одни из них пытались навязывать ей свой образ мыслей и точку зрения, а другим Вель чувствовала себя обязанной за переданную науку. Царица Лэйк вызвала у нее лишь одно желание – преклонить перед ней голову и попросить… Благословения? Знания? Помощи? Она бы даже и сказать не могла, чего. А Лэйк сама предложила ей все это – свою поддержку и помощь на самой трудной дороге, которую только можно было представить. И даже больше. С анай-то все и началось. Данка была анай, хоть при этом и гораздо больше, чем просто анай, гораздо больше, чем вообще обыкновенным живым существом. И Кит с Меф, и Волчицы. Все они пришли к Вель еще до того, как Марны швырнули ее в эту жуткую мясорубку, все они предложили свою помощь и поддержку еще до того, как эти самые помощь и поддержка понадобились ей. Наверное, она и вовсе не справилась бы ни с чем без них. Наверное, ее бы и в живых уже не было, если бы не они. Помощь приходит к нам еще до того, как мы об этой помощи попросили. Это ли не твоя милость, Великая Мани? Это ли не твоя забота и любовь? Вель усмехнулась, качая головой и думая о том, что все это принесла и подарила ей Данка, распахнув перед ней своей сердце, подставив плечо, обняв ее своими золотыми крыльями и пообещав пройти с ней весь путь до самого конца, каким бы тяжелым он ни был. Кем же тогда была эта маленькая девочка с бесконечно пронзительными глазами? Уж не самой ли милостью? Не самой ли любовью Великой Мани? Впрочем, долго размышлять об этом ей не дали – потянулись просители, гонцы с докладами, Спутники с вопросами, все новыми и новыми. И Вель с головой окунулась в водоворот деятельности, сосредоточенная и тихая, словно кристально чистая вода в лесной купели. И на этот раз не было от этой деятельности ни отторжения, ни усталости, только чистая концентрация и четкое осознание того, на каком месте и в какое время должна оказаться та или иная вещь. И она там оказывалась – легко и без малейшего сопротивления, будто все так и должно было произойти и иначе просто не могло сложиться. Восстановление города началось почти сразу же, как закончился штурм. Ишмаильские солдаты почти без сопротивления сдали оружие и присягнули Аватаре. И как только Вель ощутила установившуюся связь, она сразу же приказала подключить новоиспеченных Спутников к работам по восстановлению. Почти до темноты люди разгребали завалы на разрушенной крепостной стене, очищали улицы, хоронили мертвых и помогали раненым. Перед штурмом город покинуло довольно много беженцев, которые уходили на запад, в сторону более мелких городков и деревень. Но остальные жители постепенно несмело вышли на улицы, видя, что сражение закончилось, а одетые в белое Спутники бок о бок с ишмаильцами расчищают завалы. Вскоре новая волна присяги докатилась до Вель, заставляя ее каждый раз вздрагивать, когда кто-то искренне передавал ей себя под защиту. Но сейчас это было не так уж и сложно выдерживать, и для нее в этом больше не было ничего удивительного. Поток вбирал в себя и увлекал в своем течении все, и, раз став его частью, каждая вещь обретала свое место и свою гармоничную ноту, звучащую в унисон со всеми остальными. Что же касается Псарей и Свор, которых, по словам мэра Льяма Гернея, непосредственно перед штурмом насчитывалось около пяти десятков, то они просто исчезли. А вместе с ними пропали и ведуны, что сражались на стороне Ярадана Эвилид, хоть последних было не так уж и много, тоже в районе пяти десятков. Нгуен Шанит и Идиль, обыскавшие все городские улицы, докладывали, что нашли многочисленные следы от переходов, но куда эти самые переходы вели, установить не смогли. Вель не преминула поинтересоваться у мера Гернея и белого жреца Шивана, который теперь был выбран уцелевшими представителями церкви первым жрецом Беренвиста, не смущало ли их всех присутствие Псарей и Своры на стороне Аватары Создателя. Не говоря уже о ведунах, которых до этого церковь безжалостно отлавливала и уничтожала. В ответ оба они только моргали, смотрели на нее пустыми глазами, будто не до конца понимали вопрос, чесали в затылках. - Да мы и не знали, что это Псари, - рассеяно оправдывался Льям Герней, лысеющий мужчина средних лет с объемным животом и пухлыми руками, усыпанными золотыми перстнями. – Они всегда в капюшонах были, лиц не показывали. Да, страшно в их присутствии, но и без того страшно же – Танец Хаоса, война, бесконечные разговоры про Рабов в Андозабаре. Конечно, боялись, но ведь Первый Жрец Раван и Аватара Создателя Лайна говорили, что это – офицеры армии Аватар, Спутники. Значит, так оно и есть. - А псов этих одноглазых мы и видеть не видели до тех пор, пока штурм не начался, поглоти их бездна мхира вместе с их жутким хозяином! – вторил ему первый жрец Шиван, без конца перечеркивая грудь охранными жестами. – Как подумаешь, кто все это время меж нами ходил, так лютая жуть берет! Ох, Грозар защити! - Ну а ведуны? – насмешливо осведомился у них Алеор Ренон. – Те самые, которых вы раньше на кострах жгли? Они тоже – Спутники Аватары? - Да их не было тут до штурма, милорд Ренон, клянусь вам жизнью! – перепуганный Льям Герней прижимал к груди пухлые ладони и во все глаза таращился на Тваугебира. Лицо у него было серым, да и немудрено – видел, наверное, что тот устроил на центральной площади. – Были только жрецы Беренвиста и эти в черных плащах, а остальных мы и в глаза не видели. Они твердили все это так рьяно, что Вель склонялась к тому, чтобы поверить им. Она чувствовала их искренность, несмотря на всю парадоксальность историй, которые они рассказывали. Для того, чтобы полностью завладеть человеком, лжи было нужно до противного мало: чуть-чуть страха здесь, чуть-чуть сомнения там, чуть-чуть ненависти, и дело ее было сделано. И белое становилось черным, а черное белым, а сам человек до глубины души верил в то, что творит добро и правду, что движется в истинном направлении. А тихий-тихий шепоток, что едва слышно твердил об обратном, становилось так легко игнорировать. Вель и сама была такой, Вель прекрасно знала на собственной шкуре, как все это происходит. Потому сейчас, глядя на этих сбитых с толку, обманутых, беспомощных людей, испытывала сострадание. Они ведь только-только начали понимать, в какую ловушку едва не угодили, и это понимание одной своей бледной тенью приводило их в ужас. Естественно, что в такой ситуации они даже перед самими собой предпочитали отрицать, что по собственной воле и в полном рассудке оказались в услужении Сету. Алеор, разумеется, не верил ни единому их слову и настаивал на более продуктивных методах дознания, но Вель наотрез запретила ему это делать. Эти люди больше походили на беспомощных котят, которые тянулись к ней за защитой. И если вместо защиты они получат в ответ жестокость и недоверие, все будет действительно кончено раз и навсегда. Приходило то время, когда вера оборачивалась силой и сворачивала горы, это время разворачивалось прямо у них перед глазами, и истинной храбростью было принять эту веру и не сомневаться. Наверное, для глаз Алеора это выглядело точно так же, как предание себя в руки Сета, как несусветная глупость и бесконечная наивность, но Вель не было дела до того, как это выглядит со стороны. В конце концов, не он здесь решал, а она. Полученная информация свидетельствовала о том, что после взрыва черной сферы все Псари, Своры и вражеские ведуны ушли, бросив защитников на милость армии Аватар. Примерно так же думал и Дигнадар-джу Кречет, явившийся прямо в ее покои без спроса и предупреждения. Просто открыл спиральный переход в углу ее комнаты и шагнул из него в покои, как всегда невозмутимый, собранный, окруженный алым облаком витальной мощи. Вель только улыбнулась, еще за мгновение до того, как завибрировал воздух, пошел волнами, пока Тень прогрызала его насквозь, заранее зная, что Кречет вот-вот появится здесь. Она отложила в сторону перо, которым набрасывала письмо с распоряжениями для Первого Секретаря Луаса, и сложила руки в замок, глядя, как он вступает в комнату, а переход за его спиной так и остается открытым. Взгляд Дигнадара был настороженным, острым, словно он не был уверен до конца в ее реакции на его визит, или способ, которым он появился здесь. И первые же его слова подтвердили это предположение. - Приношу свои извинения за скрытность и то, что без спроса потревожил вас, нерожденная, - проговорил он, слегка склоняясь перед ней в поклоне, но так незаметно, будто просто кивал. Темные глаза его поблескивали, пристально изучая ее лицо. – Но на данный момент у меня есть причины сохранять свой визит в тайне. - Я ни на мгновение не сомневалась в обратном, Дигнадар-джу, - проговорила Вель, разглядывая его в ответ. – В противном случае вы присоединились бы к походу гораздо раньше. Кречет кивнул, лицо его не выражало ничего, да и эмоции вряд ли кто смог бы прочитать. Волчица говорила, что особенно сильные ведуны умудрялись даже запах свой маскировать, и она не в состоянии была прочитать, что они чувствуют. Но сейчас Вель видела и видела очень ясно, ей для этого взгляда не было нужды читать язык тела или напрямую считывать эмоциональный фон. Она видела вглубь, поток раскрывал перед ней истинную суть каждой вещи и явления, с бесконечной простотой демонстрируя ей, каков мир на самом деле. И Кречета она видела так же ясно, как и все остальное – напряженного, переполненного тревогами из-за необходимости разрываться между ней и чем-то, что тянуло его с той же силой с другой стороны, скованного обещаниями, бесконечными интригами и тонкими играми по рукам и ногам так, что и не дернешься. О нет, он был на ее стороне, он твердо верил в Танец и поддерживал его, как и все Спутники, между сердцами которых и ее сердцем устанавливалась связь. Не было в нем ничего от той порченности, которая приходила с прикосновением Сета. Но его игры и интриги по-настоящему перетянули ему жилы, и Кречет запутался, хоть вряд ли признался бы в этом даже самому себе. Потому она тихо предложила, предоставляя и ему возможность впустить в себя поток, предложила равнодушно и отстраненно, не давя на него и оставляя за ним право самостоятельно сделать выбор. - Я могу обеспечить вам полную защиту и абсолютную свободу действий в том случае, если вы согласитесь присягнуть мне. Я не кривлю душой, не пытаюсь вами манипулировать и клянусь, что не буду делать этого и впредь. А присяга Спутника даст вам не только защиту, но и непосредственное доказательство правоты и нерушимости моих слов, которые вы переживете на собственном опыте. И как Спутника, я смогу оградить вас от всех ваших долгов и необходимости искать выход из непростой ситуации. - Вот так сразу? – легкая улыбка тронула губы Кречета, но Вель видела, что он очень удивлен. Не напуган, для этого он был слишком силен, но удивлен и даже обдумывает возможность согласия на ее условия. - Да, - открыто кивнула она, наблюдая за его реакцией. Самую большую улыбку этого золота внутри всегда вызывало недоверие, с которым люди реагировали на него. Не могло в мире присутствовать силы более искренней, более простой и более близкой каждому живому существу, потому что именно она и была первопричиной его бытия. Но при этом поверить в нее эти самые живые существа не спешили, выбирая гораздо более аляповатые, безвкусные и поверхностные вещи, которые предлагали вместо простоты искусственную усложненность, вместо чистого всеобъемлющего переживания полноты – разбитую на строгие ячейки и уровни жестко зафиксированную систему, выход за рамки которой был равнозначен ереси. Что же получается, что вместо свободы люди всегда будут выбирать ошейник? Вместо правды – ложь? Вместо силы – трусость? Вель очень надеялась, что нет, и что такие, как Дигнадар, люди, всю жизнь посвятившие погружению в силу, сумеют ощутить истинную природу того, что она предлагала им. Кречет смотрел на нее какое-то время, просто смотрел своими совершенно равнодушными глазами, но Вель видела, как в нем борются противоположные эмоции. И поразительно, но сложность все-таки победила. Почему? Потому ли, что стремление ведунов к знанию и силе на самом деле подкармливалось непомерными амбициями, а вовсе не стремлением послужить миру, как они о том без конца рассказывали направо и налево? - Я предпочту прийти к Аватаре в качестве Спутника без багажа, который связывал бы мои ноги и мешал мне идти, - наконец ответил он, закрываясь, будто сухие створки захлопывающейся раковины. – Негоже в качестве первого своего дара преподносить вам проблемы, на которые у вас нет ни времени, ни сил. Не увидел. Вель едва головой не покачала, поражаясь тому, как это происходит. Крол, у которой никогда не было контакта с энергиями или силами тонких миров, Крол, которая не верила ни во что и презирала низинников, видела, а Кречет, который долгие десятилетия посвятил изучению тонких миров и их обитателей, разглядеть не смог. Чему ты удивляешься? У Крол есть переживание смерти и свойственное ему бесстрашие, а еще – искренность ее народа, кристально-чистая, как утренняя роса. Естественно, она поверит охотнее, чем этот человек, привыкший жить в мире строгой иерархии, непоколебимых законов и четко разделенных обязанностей. Но каждый имел право на свои собственные иллюзии – это Вель знала теперь лучше всех. Потому она только склонила голову, позволяя ему говорить. Выбор мог быть сделан на любом витке пути и в любой момент, и никто никогда не отменял второго шанса, кроме самого человека, который отказывался этот шанс реализовывать. - В таком случае, я слушаю. Кречет недоумевал – Вель это почти физически ощущала, хоть на лице его не отражалось ни единой эмоции. Но он взял себя в руки очень быстро, видимо, решив обдумать все это потом, и принялся докладывать об обстановке в городе. Вель слушала его внимательно, при этом отстраненно размышляя о том, что же на самом деле мешало ему прийти к ней. Как той же Идиль, которая вроде бы тоже все чувствовала, но упорствовала, отрицала, изо всех сил тормозила обеими ногами, отказываясь шагать вперед. Это качество она находила снова и снова в ведунах по эту сторону гор; те, что пришли с Каярди Вардом из Латайи были другими. Он не рассказал ей ничего нового. Помянул про переходы, через которые ушли вражеские ведуны, про Свору и Псарей, которые почти что растворялись в воздухе на глазах его людей. А в самом конце довольно сухо сообщил, что его ведуны пока предпочтут находиться там, где и находились все это время, но подчеркнул, что теперь они вроде бы как открыто присоединились к армии Аватар. Вель молча слушала его, легонько улыбаясь себе под нос. Этот человек сам себе противоречил и, похоже, не видел в этом ровным счетом ничего зазорного. Он поддерживал ее, но по какой-то совершенно немыслимой причине упорно отказывался прилюдно вставать рядом с ней и показывать это другим. Вряд ли подобное поведение могло внушить ей доверие к нему, о чем Вель и заявила в самом конце их беседы. - Рано или поздно ты должен будешь выступить открыто, Кречет, - проговорила она, наблюдая за тем, как он вмиг напрягся, словно побелевший до самого сердца стебелек травы под первым дыханием мороза. – Никто не может прятаться бесконечно, как бы ему того ни хотелось. Танец Хаоса не позволяет нам такой роскоши. Он хватает нас за шкирку, будто щенков, и вышвыривает на стремнину, если мы не хотим сами учиться грести на спокойной воде у берега. Я уже ощутила это на себе, и могу сказать одно: чем раньше ты решишься, тем легче все пройдет. - Я уже озвучил свое решение, нерожденная, - холодно поклонился ей Кречет. – Я приду тогда, когда буду готов. - Это твое дело, - кивнула она в ответ, и ведун напоследок наградил ее еще одним долгим взглядом, а потом ушел сквозь все тот же спиральный переход в углу, закрыв его за собой. И вот теперь с ней была лишь ночь, черная как смоль, тихая, как дыхание спящей Данки, которое Вель так любила чувствовать на своем затылке. Огонек свечи замер, неколебимый даже мимолетным сквозняком, и в комнате сгустилась тишина, плотная и почти физически ощутимая. Вель знала, что источником этой тишины сейчас была точка в середине ее груди, и что сама она стала лишь проводником для нее, льющим и льющим ее в мир. И тишина эта могла сделать неизмеримо больше, чем вся суета и лихорадочная деятельность мира вместе взятая, это ей уже показали сегодня не единожды и очень наглядно. Я усвою урок, Великая Мани. Ты только не отводи своих рук от меня. Только не покидай меня и позволь мне и дальше быть вместилищем твоей воли. Больше я не прошу ни о чем. А следом за этим в дверь постучали, и через мгновение она приоткрылась, впуская в покои Алеора Ренона. И это тоже она чувствовала за мгновение до его прихода, тихой золотой уверенностью в самом центре своего существа. Интересно, так ли работает предвиденье? Ты просто знаешь какие-то вещи, даже самые простые и обыденные? Просто знаешь их так, как будто они уже случились, а они берут и случаются? Это было даже смешно. Потому что Вель скорее ощущала, что вспоминает будущее, чем что предсказывает его за миг до того, как оно осуществлялось. Ренон почему-то именно сейчас выглядел удивительно подходящим этой комнате. Свечей в Беренвисте осталось мало, и большую их часть Вель распорядилась отдать в лазарет, потому на ее столе горела лишь одна, и в ее тусклом свете углы комнаты тонули в глубокой тени. Очертания предметов, которые свет все же выхватывал из нее, казались как-то острее, чем обычно. И точно так же остро выглядел и узкий подбородок Тваугебира, и его ледяные глаза. Он прошагал к ее столу и уселся на стул перед ней, с какой-то странной жаждой глядя в ее глаза. Она посмотрела в ответ, и на мгновение тишина взяла их обоих, переплела друг с другом единой нитью, сшила в одно. И Вель впервые увидела его по-настоящему до самой глубины его серебряной души, прочитала, будто открытую книгу, самую горькую, самую дерзкую, самую безнадежную книгу на свете. Они действительно были похожи, очень похожи, в этом Алеор был прав. Лишенные иллюзий, озлобившиеся от усталости, изодранные и истрепанные окружающим миром, будто старые знамена, которые и выбросить рука не поднимется, и на битву нести уже время прошло. Полные боли, глубокой и бездонной боли, пронесенной в ее случае через тысячи коротких жизней, в его – через одну безмерно длинную. Полные душащего глотку и щиплющего глаза желания изменить все это раз и навсегда, сделать так, чтобы всего этого не было. Только он хотел уничтожить, а она хотела спасти. Разница казалась такой тонкой! И была при этом больше бескрайних океанов. Алеор рассматривал ее, искривив губы в насмешке, но она видела голод на дне его черных, как смоль, зрачков. Не только ее одну сегодня накрыло переживание бессилия перед непоколебимым законом смерти, и не только он один сегодня безжалостно убивал и лил реки крови по воле своей судьбы. - Что ж, Аватара, должен признать, вы действительно взяли город, - начал он издалека, кривя губы в улыбке. Но Вель чувствовала его нетерпение, лежащее за всей этой напускной игрой, от которой им обоим, на самом-то деле, не было никакого проку. – Как ни парадоксально, жители на вашей стороне, защитники присягнули вам, став Спутниками, и на улицах я не услышал ни единого шепотка, который винил бы вас в пособничестве Сету. Признаться, я поражен. - Все происходит так, как и должно быть, - ровно ответила Вель, не став вдаваться в подробности. Он не верил ей ровно с той же силой, с какой она считала глупостью бурлящую в нем ненависть. Они смотрели на одно и то же с двух кардинально противоположных сторон. - Возможно, - без особого интереса кивнул эльф. Глаза его не отрывались от ее лица. – А возможно, все дело в вас. Возможно, все это происходит потому, что вы наконец-то приняли себя и свое место в этом Танце, возглавив его. Или я не прав? - Что вы хотите, Алеор? – просто спросила его Вель. Она не намеревалась играть в его игры, ей были скучны все эти хождения вокруг да около. Он пришел с предложением, и Вель чувствовала это всей собой. Правда, пока еще не понимала, что ей делать, когда это предложение прозвучит. Алеор улыбнулся, и она почти физически ощутила, с какой легкостью он отбросил прочь от себя ненужные теперь формальности, будто только и ждал ее одобрения. Поразительно, насколько на самом деле восприимчивым и очень-очень гибким был этот эльф при всей жесткости своего отрицания! И впрямь, раскрытый до предела сейчас, как и сама Вель, безбрежно свободный, но намеренно, нацелено, отдавая себе полный отчет в своих действиях, отказывающийся от всей той бескрайней силы, которую эта свобода могла дать. Это невольно восхищало Вель в нем, ни у кого и никогда она не встречала подобной черты. - Я хочу, - медленно, почти по слогам произнес он, напряженно глядя ей в глаза, - закончить все это сегодня. Не завтра, не через месяц, а сейчас. Раз и навсегда. - Как? – слетело с губ Вель. Чего-то подобного она и ждала, слишком уж ярко горели его глаза. Словно две топки, в которых пылало раскаленное сердце мира. - Ярадан, скорее всего, узнал о разгроме своих войск в тот же момент, как взорвалась та сфера. Потому он и отозвал ведунов и Псарей, потому бросил своих солдат на милость захватчиков. Или – таков был план, и он готовит провокацию, хорошую такую ловушку для всех нас, или подставу конкретно для вас, нерожденная. Мы можем предотвратить это. – Он подался вперед и понизил голос, почти шепча и настойчиво глядя на нее. – Он не ждет удара сейчас, он уверен, что вы закопались с Беренвистом, что вам не до чего. И мы можем это использовать. Вы же видели, сегодня мы вдвоем взяли город. Я сломал для вас ворота и перебил всех солдат, что стояли на вашем пути. Вы ворвались внутрь и одним ударом стерли в порошок самых сильных ведунов этого города. Вот вам доказательство – чтобы взять Беренвист, хватило нас двоих. - Асфей – это не Беренвист, Алеор, - покачала головой Вель, уже примерно представляя себе, что он предложит. И невольно восхищаясь этим неистовым эльфом, достаточно безрассудным и свободным для того, чтобы не бояться самой смерти. - Я и не предлагаю вам брать Асфей, Вольторэ, - усмехнулся он, и дикое необузданное веселье разлилось пламенем в его ледяных глазах. – Я предлагаю вам убить Ярадана Эвилид. Сегодня ночью. Сейчас. Согласитесь, это не одно и то же.