Особые отношения

«Mordred's Lullaby» — Heather Dale 35. Он встретил эту войну на стене голландской крепости. Холл озвучил приглашение присоединиться ещё в Новом Свете, и Артур легко согласился, будучи уверенным в поддержке своего короля. Однако заручиться оной оказалось неожиданно сложно. Молодой король Чарльз не так давно взошёл на престол и, не иначе как увещеваемый вероломным Бекингемом, вдруг решил, что у королевства не хватит золота участвовать в войне. Унизительнейшее заявление. Артур настаивал. Любые действия против Испании в их интересах. Ваше Величество, да ведь он уже дал Голландии слово! Он не может потерять лицо перед торговым партнёром, в конце-то концов! В итоге, Чарльз согласился, явно разочарованный — и буквально передал его на руки Бекингему. А тот вскоре отправил его на Ла-Рошель, в бессмысленнейшее и нелепейшее из предприятий. Им нужно было начать с иного, разве не очевидно? И Англия надеялся договориться, взывал к разуму, почти требовал. Всё было тщетно. Окончилось тем, что Бекингем принялся его избегать. Непростая задача для человека, полагавшего себя едва ли не прямым его правителем, однако герцог оказался дьявольски изворотлив. На званых обедах, под звон кубков, он отгораживался ширмой придворных. На военных советах, втиснутые в короб капитанской каюты, они с Артуром оказывались по разные стороны стола, разделённые людьми. И даже приказы Англия, к собственной ярости, получал теперь исключительно через посыльных. В очередной раз обнаружив у себя на пороге гонца с письмом, он не выдержал: — Герцог в чёртовом заду языком застрял, раз письма шлёт? — Англия вспыхнул, поняв, что именно произнёс. Однако, с учётом характера отношений Бекингема и покойного короля Джеймса, предположение имело смысл. Мальчишка-посыльный, под дублетом которого легко угадывались пышные и совершенно не мужские формы, тоже зарделся и спешно откланяться. Меж тем, война продолжалась. Бессмысленная, изнуряющая осада Ла-Рошели длилась и длилась. Ночами, забываясь на узкой матросской койке, Англии снился Америка — удивительное сокровище и невероятнейший из его экспериментов. После, по утру, его не покидала улыбка. В другие ночи он видел смоляные волосы Индии да её мягкие, рыжей хной раскрашенные пальчики... Проснувшись после такого, ему подолгу не удавалось смотреть своим людям в глаза. Сны были ярче реальности и казались ею, но не приносили облегчения. Англия задыхался в Старом Свете. Портсмут был идеальным местом, чтобы напиться. Отсюда обычно начинался его путь на волю, сюда же стекались все ветра мира — пропахшие европейскими винами и ароматами американских прерий, восточными пряностями и африканским жаром. В доке, как воплотившаяся мечта о свободе, громоздились белые облака парусов. Вверх от набережной бежали ярусы улиц, а меж черепичных домов сновали люди с бочками и тюками. И никому-то не было дела, кто ты и как достал на выпивку. Алкоголь в местные пабы стекался со всего мира и расплёскивался по кружкам под насмешливый звон монет. Итак, решено: Портсмут и алкоголь. Англия без труда отыскал дверь с ивовым венком. По традиции внутри всё оказалось иным, чем с виду: белый домик, опрятный с улицы, таил в своём нутре прокопчённые до черноты стены, размалёванных шлюх, от которых Артур тщательно отводил глаза, и — хей-хо! — бочки отменного голландского джина. Голландия не был любителем проставляться, так что джин Англия пил нечасто, и такой алкоголь всё ещё пробирал до костей. С кухни несло горьким маслом, а по столешнице ползла жирная зелёная муха. Мерзко, грязно, угрюмо, не то, что снаружи. Настолько подстать настроению, что Англия даже не воспротивился, когда к нему подсел невысокий мужчина в обносках. Какой-то матрос, иных здесь и не водилось. — Я Джон, Джон Фельтон, приятель. А ты кем будешь? — глаза нового знакомца сочились тоскою, а бокал Англии свежей порцией пойла, и разговор завязался. Оказалось, маленький матрос прошёл не одну войну и имел чин поручика, но так и не получил роты или даже жалования. — Я знаю виновника, все знают, приятель! Злодей Бекингем, вот причина разорения нашего брата. Но не то горько, не то! — рот Джона задрожал в блёклом свете свечей. — Злодей и враг крутит нашим королём как пожелает, тянет нас всех на дно. Гляди-ка! — Джон стянул с волос растрескавшийся блин шляпы и вынул из подкладки замасленный лист. Англия кое-как сфокусировал взгляд на расползающихся жирными червями словах. И с удивлением узнал копию собственного парламентского акта. Джон пьяно толкнул его в плечо, и Артур поморщился. — Вот, гляди-ка приятель! В парламенте говорят, всё зло нашей бедной Англии от проклятого Бекингема. Говорить-то говорят, а сделать ничего не могут. И некому защитить королевство. Что-то в нём переменилось, словно в законопаченные окна пахнуло ветром. Неказистые черты, оставшись некрасивыми, сделались необъяснимо притягательным. — Некому, — заворожённо повторил Англия, разглядывая бледное лицо. Он чувствовал: что-то должно произойти. Вот-вот. Но понять не умел. Джон снова кивнул ему, да и замер словно висельник на верёвке. — Некому защитить Англию, кроме Джона, — тихо прошептал он, взирая на Артура потухшими глазами. Зелёными, а ведь минуту назад они были тёмными и невзрачными! Пьяные выкрики и смех шлюх вокруг стихли. — Некому, кроме Джона, — послушно повторил Артур. И, сам не ожидая того, наклонился. Их лбы соприкоснулись. Какой-то миг они ещё вглядывались друг в друга, словно околдованные. И Англия понял, что сейчас произойдёт. Такое уже бывало раньше. Он сделал судорожный вдох и провалился в радужки чужих глаз. 36. Он идёт. Мимо фахверковых домов и каменной кладки, мимо набережной с корабельными мачтами — он идёт, и толпы матросов идут сквозь него. — Бекингем тиран и убийца! На рею! — кричит он, и гулкое эхо вторит из каждого рта: — Вздёрнуть! Вздёрнуть! Потом на его плече появляется мушкет, длинный, почти в его рост. И он, не разобравшись, стреляет. Люди кричат, теперь от боли, и он кричит вместе с ними. По губам течёт тёплое, он сплёвывает и видит на мощёных камнях кровавые следы, а люди бегут мимо, к кораблям. Но он знает, точно знает как всё остановить. Теперь он уверен. Особняк главнокомандующего Морона напоминает разворошённый улей: гонцы и оруженосцы снуют у ворот, знать окружает нарядный экипаж, теребит за поводья своих коней. Здесь его признают мгновенно — ещё бы! — и с поклонами пропускают в дом. В спину прилетает недоверчивый ропот. Он нехорошо изгибает уголок рта и поворачивает к лестнице. Шелчок пальцев подсвечивает воздух вокруг него зелёным и делает невидимкою для зрения простых людей. Он торопится вверх, мимо атласных занавесей и цветочных ковров. Дальше по коридору — пышная процессия во главе со Стини Бекингемом. Милорд разодет как на свадьбу, не на войну. Не на похороны. Кортик-дик легко скользит под рёбра, так легко, словно Бекингем сделан из пуха и перьев. Тот крупно вздрагивает и, начав заваливаться, каким-то чудом узнаёт: — Ах, негодяй! — голос полон запоздалого изумления. Он видит его, понимает Англия, после стольких попыток добиться внимания наконец-то видит! Но этот человек, великий герцог, уже пустая скорлупка. И Англия стоит с окровавленным кинжалом, гостинцем Шотладии, над его телом, торжествуя. Воздух прорезает женский крик: Кейт, жена Бекингема, падает без сознания. Звенят десятки шпаг: — Где он? Где убийца? Французы, это были французы! И Англия выступает вперёд, сбрасывая вуаль невидимости: — Нет, это я! Но это не он. Мгновение, и Англия понимает: всё это время сам он стоит у дверного занавеса, наблюдая со стороны. А прямо над телом убитого герцога навис Фельтон, маленький матрос с окровавленным кинжалом — английским, а не шотландским кинжалом в руке. Люди кидаются как стая: — Убийца! Но Англия стремительно выступает вперёд, закрывая: — Не сметь! И придворные застывают, а шпаги тают в ножнах: здесь все знают, что Артур такое. Англия с негодованием взирает на собственных людей, слова клокочут от гнева: — Ни один свободный человек в этом королевстве не будет объявлен вне закона кроме как по приговору суда. Расступитесь! Это большее, что он может сделать. Они с Фельтоном нарушили закон, они оба, и должны понести наказание. Отправляясь в Лондон под конвоем охраны, Англия держит этого человека за руку. Ладонь неприятно покалывает: Артур не любит чужих касаний, но терпит. Этот человек его мученик. — Я ни о чём не жалею, — хрипло шепчет Фельтон, до боли сжимая ему кисти. — Я сделал это для Англии. Я сделал это для тебя. Когда их ввозят в Тауэр, люди вокруг рукоплещут и тянутся в повозку: — Спаси тебя Господь! Они гуляют всю ночь, и лорды, и чернь. Бен Джонсон, придворный поэт, пишет Фельтону хвалебное стихотворение, и через миг оно у всех на устах. Лондон, его сердце, объят ликованием, и Англия видит себя в толпе, вдыхает улыбки, слушает песни — и в то же время сидит в тёмной клетке Тауэра подле маленького героя, сжавшегося на лежанке. Фельтона не станут пытать. Его повесят без допроса с пристрастием, и это всё, чем Артур может его отблагодарить. Они встречаются с королём, когда тот прерывает затворнический траур по Бекингему. Они оба раздавлены, но каждый собственным горем. Чарльз долго смотрит на него, а потом произносит, очень тихо, почти по слогам: — Как ты посмел. Как ты мог, Англия. Ты ведь знал: враги бедного Стини, мои враги. Больше никакого парламента. Никакого. Это последнее, что он слышит от короля напрямую. Дальше тот начинает общаться с ним через гонцов и придворных: история повторяется, и Англия грызёт свои губы от ярости. Его опять отправляют в Ла-Рошель. В этом нет смысла, злится Артур. Они уже всё равно что проиграли позорную осаду. И глупая европейская война, где его вынуждают воевать на стороне ненавистных скандинавов, ему тоже не нужна. Ему уже прискучило мешать им исподтишка и, кривясь от омерзения, улыбаться в лица. Он, так требовавший от короля вступления в боевые действия, неожиданно разочаровался и в командовании, и в войне. Не спросив позволения, Англия сбегает в Новый Свет. ________________________________________________________ Великая хартия вольностей 1215 г., основа английского законодательства: "Ни один свободный человек не будет задержан или заключен в тюрьму, или лишен имущества, или объявлен вне закона, или изгнан, или как-то иначе обездолен, и мы не пойдем на него и не пошлем на него иначе, как по законному приговору равных ему или по законам страны". 37. Это было спонтанным решением. Франция как раз занимался домашними делами, король Чарльз разбирался со снятием осады Ла-Рошели – лучшего момента и ждать было глупо. Артур просто явился на порог к Мэтью и велел собирать вещи. А тот, едва поняв, чего от него хотят, рванул вглубь своего дома с прытью, которой Англия и не ждал. Догнать олицетворение народа на его же земле не так просто. Канада буквально выскальзывал из рук до самого чердака. Там он перебрался на крышу, прополз по коньку до самого флагштока и уже вцепившись в деревянный стрежень флага пискнул: – Без разрешения месье Бонфуа не пойду! Бегать за ним и дальше, на высоте нескольких этажей, было бы откровенным тугоумием, и Англия решил поступить иначе. Они провели на крыше почти полдня: Мэтью, всем телом облепивший древко французского флага, и Артур, усевшийся в дверях чердачной надстройки. Красота обступивших канадское поселение гор была монументальной. После зловонья Старого Света это казалось утерянным за грехи праотцов раем. Именно тем что нужно, если прячешься от участившихся зубодробильных стычек короля и лордов. Плеск бежавшей в долине реки умиротворял, и дабы не уснуть, Англия извлёк из-за пазухи нежно любимой томик «Оккультной философии» Агриппы. Потрёпанные временем страницы зашелестели на ветру, и мысли устремились к сути мироустройства. Канада едва не свалился в начале двадцать первой главы («Об остающемся после смерти»). Пару раз что-то пискнул на протяжении тридцать седьмой («Как мы привлекаем блага») и, наконец, на середине тридцать девятой, сам спустился к Артуру и жалобно сообщил, что хочет есть («О замечательных свойствах некоторых ядов»). Так в доме Альфреда и появился новый жилец. Артур же, решив здесь текущие вопросы и тщательнейше проинспектировав состояние каждого воспитанника, отправился на другой конец мира, пообщав вернуться едва сумеет. _________________________________________________ * Генрих Корнелий Агриппа, «Оккультная философия: книга первая». Названия глав даны в сокращённом виде. 38. Позади – ароматы благовоний и ласка женских губ. Впереди – новая встреча с ребёнком, воплощающим лучшее в его душе. Ветер вокруг. И Англия летит над волнами: он счастлив, и он свободен. Он начинает различать приветственные выкрики, когда его парусник подходит к берегам Плимутской бухты. За кормой ещё играет море, плещутся в волнах брызги солнца, и кипящим молоком бурлит пена под килем. А на суше, на тёмном каменистом склоне, уже машут руками люди, радуясь прибытию английского судна. Они шумят и спускаются ниже к воде, кто-то даже подкидывает в воздух шляпу – однако стоящий на капитанском мостике Артур высматривает во всей толпе лишь двоих. Издалека не увидеть, но свойственное всем странам чутьё подсказывает: Америка и Канада сейчас ждут его там, среди колонистов. По-февральски бурая земля выглядит абсолютно неприветливой, но это не заглушает упоительной радости возвращения. Отдавая приказы к швартовке, Артур то и дело бросает взгляды на побережье, пока, наконец, не находит своих мальчишек. Вот же они, у самой кромки волн, в одинаковых бирюзовых курточках! Дети держат за руки своих губернаторов, и... хах, отчего-то Англия даже не сомневался, что Америка будет вот именно так подпрыгивать, улыбаясь до самых ушей и выкликая "братика". Скрипят корабельные снасти, гремит от топота ног палуба. Молоденький юнга в удивлении застывает, заметив просветлевшее лицо капитана Кёркланда, и тут же получает крепкий подзатыльник. – Травить якорь-цепь! Держать слабо, сучьи дети! Горбятся под тюками матросы, мелькают обточенные морскими ветрами лица и огрубевшие от соли ладони. Бочки, сундуки, мешки с товарами – на крошечной пристани ступить некуда. Англия пробирается сквозь людскую толчею и рывком подхватывает на руки ребёнка. – Братик Артур! – Америка в его объятиях почти захлёбывается от восторга. Цепляется за одежду старшего, прижимается сильно-сильно, ещё сильнее – вот так, никому не оторвать – и Англия тихонько смеётся у него над ухом. – Ну, как ты здесь без меня? – внимательный взгляд обегает круглое, сплошь в искорках веснушек лицо. Подмечает пару прорезавшихся постоянных зубов и царапину на остром подбородке. – Всё в порядке? – Ага, я молодец! – Альфред воодушевлённо кивает и тут же ударяется лбом о подбородок опекуна. – Оуч! – пока он трёт ушибленное место, Артур насмешливо качает головой: «Всё такой же». Эта мысль отзывается странным теплом. В воздухе витают запахи моря, ароматы специй, вонь от пота и привкус зарождающейся весны. А ещё, кажется, свободы. Америка без предисловий начинает рассказывать о найденной в лесу сурочьей норе: – Представляешь, я палкой тычу, а он спит и спит! Даже носа не показал! – и сбивается, елозит башмачками, пачкая Англии плащ. Доносится из поселения собачий лай, а матросы вовсю перекликаются с колонистами. Артур озирается, пока не обнаруживает на уровне бедра кудрявую макушку. – Мэтью, а ты как, молодцом? Канада неуверенно хмурит тонкие брови. Крики окружающих пугают, и он не прочь бы исчезнуть отсюда. Малыш страдальчески теребит поля своего головного убора, набираясь сил ответить, да так и не успевает. – Эй, там! Да, ты и ты! – Ребёнок в ужасе вздрагивает, но окрик обращён уже не к нему. – Все сундуки из моей каюты перенести в дом. И только попробуйте копаться в моих вещах! Высеку, а потом лично протяну под килем, – брови Англии опасно сходятся на переносице, и матросы торопятся выполнить приказ. Твёрдая ладонь опускается Канаде на затылок: – Идём. Они шагают по жухлой прошлогодней траве, и грязь хлюпает у них под ногами. Времени, в течении которого Америка рассказывает, как катался по осени на бизонах, хватает Канаде набраться решимости: – Сэр Кёркланд? – приходится подождать, пока Англия переведёт на него взгляд. – А месье Бонфуа... он за мной скоро прибудет? – этот вопрос волнует его уже долгое время. Сердце сжимается в ожидании. Часовые Нового Плимута склоняют головы, пропуская Англию и детей в поселение. К ужасному огорчению Канады, опекун отворачивается, так и не ответив. Из распахнутой двери тянет теплом. Изба Америки стоит сразу за губернаторской, из-за поздних заморозков ставни ещё не отворяют, и всё освещение – тлеющий в камине хворост да мерцание восковых свечей. Англия вынимает из сундуков своё имущество: сорочку, письменные принадлежности, мешочки с крупами – а дети крутятся рядом, разглядывают каждый предмет, словно ждут, что он вот-вот извлечёт наружу мятного кролика. Над столом повисает запах оружейного масла. Англия разбирает и заново собирает мушкет, а взобравшийся на лавку Америка не может оторвать взгляда от его пальцев. На круглом лице светится неподдельный восторг: – Ва! Я тоже хочу из этого стрелять! – маленькая ладонь касается рукояти. Англия прячет улыбку: – А в руках сможешь удержать? – Угу! – Америка уверенно кивает и уже тянется к металлическому кружеву на гарде палаша: – И вот этим покажи, как драться! – Ну куда я денусь? Тебе давно пора, – Англия лукаво щурит веки: от макушки до пят его Альфред и сам едва выше меча. – Ещё чуток подрастёте с Мэтью, и всему вас научу. Замерший у стола Канада смотрит снизу вверх. Восхищённо вздыхает, когда Альфред всё-таки поднимает один из клинков. Ещё немного мнётся на месте и тоже лезет на лавку. Артур придерживает мальчишку ладонью. На ощупь детская спина тёплая как молоко, и крылышки лопаток выступают сквозь одежду. – Чем вы тут ещё без меня занимались? Канада смешно морщит нос, сдувая локон: – Эм. Ну, мы гостей принимали, сэр. И Англия обнаруживает у себя в горле осколки льда: – Гостей? – Да, сэр. Они приплывали, и потом... – Лежащая на спине Канады ладонь сжимает ткань, и чуткий ребёнок смолкает. – Альфред? – Артур слышит себя словно со стороны. – Кто здесь был? Кто приплывал? Лёд царапает изнутри и оседает в желудок холодными комьями. Америка отрывается от оружия с явной неохотой: – Меня Голландия навестил. И Англия втягивает ноздрями воздух. Чёрт, как же он сразу не догадался! Желание Холла наладить здесь торговлю было так предсказуемо. Америка же, вдруг что-то вспомнив, одаривает опекуна широкой улыбкой: – Ух! Он мне такое привёз, я покажу! – мальчик уже соскакивает на пол, когда его останавливают сильные руки: – Погоди! – Англия одним движением устраивает Америку у себя на коленях – Канада тихонько сопит, наблюдая – и убирает со лба подопечного длинную чёлку: – Альфред, а кроме Голландии кто-нибудь посторонний здесь появлялся? Искры камина оставляют на пухлых щеках Альфреда румяные отблески: – Ну, ещё Испания был. И с ним двое ребятишек: девочка, такая кудрявая, и мальчик, на неё похожий. Всё время на Испанию кричал, – Америка елозит, вспоминая, а затем поворачивает просветлевшую мордашку: – Испания сказал, они все из Старого Света приплыли, чтобы поиграть. Было весело! Артур ещё немного буровит воспитанника взглядом, а потом окликает Канаду: – Мэтью, так всё и было? – Ну, да. То есть, да, сэр, – сам себя одёргивает мальчик. От его внимания не ускользает промелькнувшее в глазах сэра Англии облегчение. Но тот уже снова хмурится: – Я ведь велел никого без меня не принимать. Зачем вы впустили их? – зелье из тревоги и недовольства в его душе, едва откипевшее, сдабривается теперь щепотью беспомощности. Америка широко распахивает ресницы: – Но Голландия ведь наш друг! И Англия выдавливает смешок. Интересно, каких денег стоило колонистам Америки всё, что привёз ему Голландия. Определённо, нужно будет донести до ребёнка разницу между словами "друг" и "деловой партнёр". – Допустим. А Испания? Ты же мне сам говорил, что он плохой? Альфред до умильного напряжённо морщит лоб. «Значит, совсем не помнит», – Артур пытливо заглядывает ему в лицо. После перерождений память о прошлом притупляется – это знакомо большинству стран. Нет ничего удивительного, если Альфред забыл, что было прежде. Но вот как теперь убедишь в своей правоте? Не расскажешь ведь ребёнку, чего боишься на самом деле. Не будешь говорить, какие на Карибах ходят слухи... Ответ приходит не сразу. – Да вы хоть знаете, кто такой этот Испания? Хотите, спросите у Холла, уж он расскажет! – Артур сердито выдыхает сквозь сжатые зубы. Некоторое время он ещё пытается принять какое-то решение, а потом выражение его лица становится отрешённым: – Слушайте. 39. – Давным-давно, когда нога христианина ещё не ступала на этот берег, в Старом Свете был дом. Большой и светлый, он мог бы вместить многие королевства, а правили в нём дети. Три брата, совсем ещё отроки, но в целом мире не нашлось бы силы могущественней. У них была одна душа на троих и одно сердце. Один народ. И люди их носили общее имя – германцы. Очертания глиняных кувшинов, связки овощей и облупившиеся хлопья извёстки. И голос, мягче и глуше чем обычно, такой как перед началом вечерней сказки. Глаза Англии таинственно мерцают в полутьме, и Америка с Канадой заворожённо вытягивают шеи. – И вот, братья собрали у себя другие народы. Близких и друзей, а так же слуг. А Холл,– рассказчик делает ударение на имени, – маленький Холл был их дальней роднёй и порой приходил поиграть. Вот только Холл и его сестра тогда жили в плену у другого государства, и хозяин строго запрещал Холлу видеться с родными. Лучшая ложь всегда та, что собрана из осколков правды. Взгляд Артура неприязненно задерживается на светлых локонах Канады, и ребёнок смутно ощущает вину за неведомое. – Но потом... потом у его хозяина началась война с врагом, – меж бровей Англии пролегает лёгкая складка, – Столетняя война. Он победил, но ослаб, и Холл с сестрой просто ушли от него в тот самый дом. К Священной Римской Империи. Темнота убаюкивает, и маленькие Альфед и Матьё сидят пригревшись, плечом к плечу. Англия щурит веки, всматриваясь сквозь мутную пелену времени. Как поймать в ворохе видений давно ушедшее, а потом отобрать лишь нужные нити, вышить наилучшим узором? – А Испания... Испания тоже переехал в этот дом, но позднее, куда позднее. Тогда его люди уже успели переплыть океан, а сам Испания – заполучить новые земли. И поскольку он и страны Священной Римской Империи были теперь семьёй, Испания открыл Холлу доступ в свои колонии. В интонациях рассказчика пробивается что-то ломкое, тревожное, и и мальчики внутренне подбираются. – Много дней и много ночей провёл Холл в пути, добираясь до берегов Нового Света. И когда он достигнул цели, знаете ли вы, что он обнаружил? В комнате повисает пауза. Дети, в точь заколдованные, дружно мотают головами. Англия прикрывает веки, готовясь довершить начатое. – Кровь. Реки крови. Острова Вест-Индии, окрасились алым, а из трупов убитых можно было строить города. А Испания стоял посреди мёртвых, держа за поводки своих охотничьих псов, и те ели человеческую плоть. А вот здесь, пожалуй, стоит остановиться. Гудит в каминной трубе ветер, и в полутьме лица детей кажутся особенно бледными. Англия мысленно отсчитывает до трёх: – А сейчас я приведу себя в порядок, и мы вместе навестим наших губернаторов, – он уже собирается ссадить Америку с колен, как тот, наконец, взрывается визгом: – Нет! Нет, иии! Братик, не уходи! – ребёнок сотрясается в истерике и жмётся, оставляя на его рубашке крапинки слёз. Канада жалобно всхлипывает, в темноте Артур запоздало замечает, как у того трясутся губы. «Ну вот, больше они не будут приводить в дом всех подряд». – Не бойтесь. Я вас никому не позволю обидеть, – Англия сжимает детей в своих объятиях, и Канада щекою льнёт к его ладони. Америка булькает сквозь слёзы: – Правда? – Ну конечно, – Англия ласково треплет его по волосам. – Никому и никогда. Он осторожно баюкает своих мальчишек и те понемногу успокаиваются. Потом, как он и обещал, они по очереди навещают обоих губернаторов. Беседуя о делах, Англия искоса наблюдает: Америка уплетает предложенное за обе щеки, Канада чуть бледен, но держится бодро. Наевшись, оба отправляются играть с детьми поселенцев, и Артур успокаивается окончательно. Детская память коротка, и страшная сказка вскоре выцветет. Однако начало положено. Он зародил в детских душах, на что рассчитывал: Америка и Канада станут осторожнее, начнут бояться чужих и искать в нём защиты. А значит, и повиноваться будут наверняка.