Особые отношения

«Алиса» — «Дождь» 13. Целый день дули восточные ветры, нагоняя с океана громады туч. Их тяжёлые тёмные флотилии нависали над сушей, сталкиваясь, и вот-вот грозили дать бой — но дождя всё не было. Не в силах дожидаться на одном месте, Артур покинул лагерь и отправился к морю. Море бурлило, зеленовато-чёрное, всё в хребтинах высоких волн. Водные глыбы рушились на берег и ускользали обратно, оставляя длинные языки пены с обрывками спутанных водорослей. Примостившись на камне, Англия стянул сапоги, потом, немного повозившись с подвязками, снял чулки, оставшись в трико до колен и коротеньких коричневых шароварах с буфами. Босиком он шагнул на вязкий песок, позволяя холодной пене беспрепятственно лизать стопы, осыпать всего себя брызгами. В родном Лондоне Англии редко нравилось преддверие дождя. Равно бесцветные стены домов и небо, надумавшее задавить тебя серой массой, грязные улочки, плавающее в лужах помоев дерьмо — всё это мало способствовало нежным чувствам. Совсем другое — шторм на море. Порывы ветра в лицо, валуны за бортом и смутное предчувствие чего-то одновременно прекрасного и страшного, должного свершится, едва лишь небеса разверзнутся потоками слёз. И жуткая смесь из жажды жизни с любопытством: что произойдёт, если позволить судёнышку перевернуться, а кипящей за бортом воде хлынуть на палубу. Неоднократно оказываясь на тонущих кораблях, в последние мгновения Англия, пусть и помимо воли, всегда переносился на твёрдую землю. Будучи государством, он не мог погибнуть так легко, но всегда сохранял обрывочные воспоминания гибнущих экипажей и часть их боли. Первые капли застали его в лесу: по листве словно забегала орава маленьких гномов. Артур шагнул в просвет меж деревьями, и по камзолу кляксами поползли тёмные пятна, а с кончиков длинной чёлки побежала вода. Он сморщил нос, натягивая на голову плащ из тонкой шерсти. Производимое им сукно уже полвека славилось на всю Европу и было для Артура предметом особой гордости. Даже сейчас единственная мысль об этом изогнула его нервные губы в усмешке — и он тут же закусил их, слизывая холодную влагу. Небесный свод распороли ломаные стрелы. Англия мазнул по воздуху пальцами, словно вообразив, что сумеет собрать нити молний. Но вдали опять прогремело, и белые вспышки мгновенно потухли, оставив мутные разводы. Он приметил детский силуэт, когда уже подошёл вплотную. Северный Америка сидел под кустом, на берегу ручья рядом с поселением. Ребёнок дернулся в его сторону, словно чудом различил шаги в шуме дождя, но остался на месте. И Артур тоже замер, не представляя, что именно предпринять. Ему вдруг стало... наверное, это было любопытство. Капли дождя рисовали круги у его подошв, и, опустившись перед ребёнком, он запоздало сообразил, что испачкал полы плаща. — Америка? Ты зачем тут? — настороженно начал он на испанском, но натолкнулся на совершенно пустой взгляд круглых голубых глаз. А потом малыш закричал, стиснув ладонями узкие плечи, и в следующий миг небо прочертила новая молния. Рядом затрещало, и Англия увидел, как огненное копьё пронзило верхушку одиноко стоящего дерева. Мальчишка снова вскрикнул и затих с абсолютно отсутствующим выражением. И Артур, как-то совсем не задумываясь, сделал единственно возможное в этой ситуации: взял его на руки. Что-то было неправильно. Это Англия почувствовал сразу, но причину смог понять, только когда сам поднялся с земли. Ребёнок оказался невесомым. Нет, не так. Маленькое тело было хотя и лёгким, но отнюдь не бесплотным, Артур явственно чувствовал его в своих объятиях. Но всё же. Ощущение было мучительно смутным, а попытавшись разобраться, Англия запутался ещё сильнее. Казалось, за мальчишкой ничего не стоит. Ни поселений, ни религии, ни законов. Ничего, что было бы связано с людьми. Никаких людей вообще. Англия вздрогнул и едва не разжал руки. Ребёнок лежал неподвижно, абсолютно безвольный. Лохматая голова была откинута на тонкой шее, острый подбородок задран в небо. По бледным, с синими прожилочками векам стекали дождевые капли. Северный Америка. В прошлый раз Англия задал вопрос, кем тот был, но сейчас скорее спросил бы: «Что ты?» И это было действительно противоестественно, даже ненормально. Артур нервно провёл языком по внутренней поверхности зубов, наблюдая, как на бледных щеках ребёнка появляются блестящие дорожки. И тут сообразил, что держит мальчугана под дождём. Он поспешно запахнул плащ, испытав при этом совсем уж странное — не отвращение и не страх, но всё же. Сама ситуация показалась ему какой-то ненастоящей, едва ли не сном. Так просто не должно было быть. Он действительно держал на руках живое дитя: мальчик по-прежнему был без сознания, но каждый раз поднося к его лицу свои пальцы, Артур чувствовал подушечками порывистое дыхание. Понимал он, и что столкнулся не с человеческим созданием — но и не со страной. «Тогда, быть может, с предчувствием страны?» — ухватился он за спасительную мысль, шагая сквозь стены воды. Многие государства-сверстники Англии начинали именно так. Их предками были наследники древних Рима, Германии и других титанов античности. Англия с остальными просто зародились от союзов народов и какое-то время жили под опекою своих матерей и отцов. Вот только, будь русый малыш таким предчувствием грядущего, он бы сейчас был закреплён за людьми своих родителей, ведь так? Но и этого не было. «Бред собачий!»  Он минул ворота, мельком кивнув спрятавшимся под навесом часовым, когда мальчонка на его руках завозился. Артур стремительно обогнул несколько новеньких бревенчатых срубов, отметив, что из-за дождя все поселенцы попрятались внутри. — Вот дьявол! — вырвалось само собой: Англия обнаружил, что перед уходом забыл затворить окна, и теперь под ними натекли лужи воды. Мимоходом устроив ребёнка на сундуке, Артур бросился к ставням. В хижине сразу исчез весь свет. Из угла послышался сдавленный писк на испанском: — Страшно! Англия дёрнулся и нервно усмехнулся: — Темноты боишься? — то, что диковинный ребёнок боится таких вот простых вещей, было гомерически абсурдно. — Да, — жалобно раздалось из угла. — А ты не боишься? — Ни капли. — Совсем-совсем? — теперь в тонком голоске сквозило удивление. — Абсолютно, — Англия разглядел стоявший поотдаль стол и двинулся туда. Промокший плащ и кафтан повисли на резной, тёмного дерева, спинке стула из тех, что Артур перенёс с корабля. Пусть новая деревня была едва создана, сейчас, в эпоху правления Элизабет Тюдор, он мог позволить себе подобную роскошь — даже если возникшее ещё при её отце чувство острого голода по земле лишь усилилось. Из темноты раздался негромкий всхлип: — А я боюсь... — Почему? — Англия наощупь отыскал в прикреплённом к ремню кожаном кармане кремень, металлическое кресало и трут... сухой, хвала Небесам. — Ночью не бывает темно, светят звёзды. А если темно, будет дождь. Тогда надо бежать, или внутри всё жжётся. Я не убежал. — Жжётся? Из-за чего? — Артур оглянулся на сжавуюся в углу тень. — Не знаю. Но после вспышки всё болит. А иногда с моря приходят сильные дожди, ветер и волны, и очень-очень страшно. Поэтому я не люблю темноту, — ребёнок судорожно вздохнул и умолк. — Ничего, — пробормотал Англия, проводя камешком по металлическому колечку кресала. На трут упало несколько искр, — сейчас у нас будет свет. Не к месту всплыло, что сам он и не помнит, когда перестал бояться подобных глупостей — слишком рано узнал о вещах много страшнее. Он поочерёдно поднёс кусок трута к каждой из плошек с маслом на столе, и по стенам тут же взметнулись длинные тени. Англия неспеша приблизился к мальчику. Маленький. Странный. Действительно испуганный. И, кстати, всё ещё мокрый. — Тебя бы переодеть, — запоздало сообразил он. Хотя, что действительно надо было, то это хорошенько подумать, прежде чем тащить это к себе. Тоже благодетель выискался! Но в конце-концов, не оставлять же ребёнка под проливным дождём. — Спускайся на пол.  Америка соскользнул с плоской узорной крышки, и Англия зарылся в ворохе одежды. Было бы наивно предположить, что у него обнаружится хоть что-то подходящее четырёхлетнему малышу, и немного покопавшись, он извлёк одну из своих льняных сорочек. — Раздевайся, — приказал Англия и, едва мокрая шерстяная накидка упала на пол, натянул рубашку Америке на голову. Опыт общения с Канадой подсказывал, что на этом дело не закончится: Артур скользнул ладонями под вышитую ткань, помогая крохе продеть руки в рукава, а потом подкатал их. — Тауэрское приведение принца Ричарда, упаси Господи, — заметил он, разглядывая закутанного с ног до головы в белое Америку. — Привидение? — Потом расскажу, — отмахнулся Англия, — а сейчас... Сейчас давай за стол, — мальчишка оказался не в пример болтливее Канады, и это мешало придумать, как лучше воспользоваться сложившейся ситуацией. Зато Англия знал отличный, некогда успешно опробованный Францией на нём самом самом способ унять шумного ребёнка: накормить. Только Артур явно не учёл, что даже верхом на стуле, Америка всё равно будет лишь немного выше края столешницы. Мда. — Забирайся обратно на сундук, — вслух решил молодой человек, а сам полез в другой ящик, за продуктами. «Вяленое мясо, сухари, солёная рыба...» — и тут его взгляд упал на бутылку шотландского виски. Англия скосил глаза на послушно карабкающегося на прежнее место малыша. «А налить ему глоточек, чтобы не простыл?» Да и вообще... Артур давно собирался на ком-нибудь опробовать рождественский подарочек Шотландии, прежде чем рискнуть отпить самому — мало ли, что мог подмешать любимый родственничек! Англия фыркнул, и с тихим смехом опустил бутыль обратно. Расстелив на сундуке салфетку и поставив на неё припасы («Отец Небесный, благослови нас и сеи дары Твои»), он собрался с мыслями: — Так ты действительно вся здешняя земля? — Ага. Почти, — Америка серьёзно посмотрел на него, хрустя сухариком. — Я уже не чувствую лесов, где живёт Матьё. — Кто? — переспросил было Англия, но тут же сообразил. — А, Канада! «Ну, конечно, не Мэтью, а Матьё. Надеюсь, месье Бонфуа, ты доволен?» — Угу. И ещё самые тёплые земли тоже, — с чавканьем выдавил Америка. От того, с какой скоростью он набивал за щёки кусочки рыбы, на сердце становилось тревожно, и Англия поспешил тоже взять себе немного. «Если это юг материка, значит, испанские владения», — прикинул он в уме и кивнул. — А откуда ты вообще взялся? — решил он перейти ко второму из тревоживших его моментов, попутно отрезая себе баранины. — Не знаю, — Америка уцепился тоненькими пальчиками за бокал с водой. По его подбородку побежали прозрачные струйки, и Англия торопливо поймал платком пролитое у самого ворота рубашки. Изящной, тонкой работы рубашки Артура, да-да. Одной из его самых любимых рубашек, кстати сказать. Америка положил в рот очередной ломтик сыра: — Я просто проснулся на песке и увидел бледнолицых людей. Они стали часто приплывать, а потом появился этот, зеленоглазый, — взгляд ребёнка неприязненно скользнул по лицу Англии. — Испания, — догадался тот. Америка притих на мгновение, пережёвывая баранину. — Что-то случилось, я побежал посмотреть. На самых тёплых землях был город. С каменными жилищами, вот такими, — мальчик сложил ладошки «пирамидкой». — Везде люди, много-много, а над ними этот. С ножом. И все кричат. Америка прижал колени к груди и обнял их. В его глазах отразились язычки масляных ламп. — Я сказал ему: «Уходи!» Артур прикусил изнутри щёку: — И тогда? — Он больше не мог хозяйничать. И ты не будешь! — голубые глаза сердито расширились. — Ты уйдёшь! «Так вот почему у меня никак не получается основать здесь колонию», — пронеслось в голове Артура, и он зачарованно перевёл взгляд с тонкой детской шеи на всё ещё зажатый в кулаке нож. Лезвие обманчиво поблёскивало в мерцающем свете. А в следующий миг юноша вздрогнул от омерзения и выронил столовый прибор. — Должен быть другой способ! «Сам-то в это веришь?» — Я ни с кем не хочу здесь войны. «Ага, серьёзно ли?» Америка сердито топнул голой пяточкой по крышке сундука: — Ты уже! Ты обидел то племя! — Как будто эти индейцы сами друг на друга не нападают. — Безумство, он спорит с тем, кто ему в младшие братья годится. — Они тоже ссорятся! Но это наши земли! Мои и их! — ребёнок от негодования едва не свалился на пол. — А вы нам не нужны! — он открыл рот, словно собираясь добавить что-то ещё... но неожиданно зевнул и начал тереть глаза ладошками. За окном всё накрапывал дождь. — Останешься у меня на ночь? — Было неуютно. — А-ага, — Америка снова зевнул. — Но я «плохой», — Артур приподнял бровь. — Что же ты, не боишься? — Не-а-а! — казалось, шире зевать уже не получится. — Земля моя, и ты мне ничего не сделаешь, — до странного убеждённо. Лохматый, буквально утонувший в длинной белой рубахе. Сонный. Малыш вытянул перед собой кулачки и несколько раз энергично сжал их, явно просясь на руки. И Англия распахнул объятия. 14. — Не туши! — захныкал Америка из-под покрывала. — Опять боишься что ли? — покосился Артур на выглядывающую из складок ткани макушку. — Да! Не туши, — заскулил мальчишка. Англия сжал зубы. Сент Джордж, да неужто все дети такие? А он, кретин, ещё пытался отбить себе Канаду. — Хорошо, я оставлю одну лампу, — сдался он, пододвигая последний непогашенный светильник. — Нельзя, чтобы огонь горел ночью, может начаться пожар, — он вытянулся на лавке, стаскивая с шеи кулон. — А что это у тебя? — тут же показалась любопытная мордашка. — Медальон, — неохотно ответил Артур и чудом не отдёрнул руку, когда меленькие пальчики прикоснулись к золотой эмали. — Красиво. —Ноготок царапнул выгравированный на крышке профиль. Англию передёрнуло. — А это кто? — Моя сестра, — сухо обронил юноша, пряча украшение в горсти. — Сестра? — недоумённо повторил Америка, словно ничего не замечая. — Да, — вышло по-прежнему нервически. Англия кашлянул. — У нас была общая мать. В голубых глазах загорелся неподдельный интерес: — И тогда называют друг друга «сестрой»? — Тогда люди называют друг друга семьёй. — Удержать улыбки не вышло. — Семьёй. Но ты зовёшь сестрой. Почему? — так много болезненных, тревожных вопросов. Артур осторожно облизал тонкие губы. И что ему ответить? — Возможно потому, что люблю её. Не ответишь же, что иначе он бы банально загнулся. «Почему?» Да потому, что нельзя быть одному. Потому, что тогда становится слишком холодно, и тебе некуда деться от собственных мыслей. Потому что просто не выжить без привычных криков: «Заткнись, саксонский ублюдок!» Без её особых, присыпанных луком-пореем лепёшек и сосисок на завтрак вместо твоей обычной пережаренной яичницы с мясом. Без осознания того, что только ты можешь драть её чудесные каштановые волосы, а вот кому-то другому обидеть её сроду не позволишь. В конце-концов потому, что иначе некому будет обрабатывать оставленные ею на твоём лице порезы и некому слушать под дверью, как она рыдает после очередной вашей драки. А ещё, как бы прежде Уэльс не порывалась сбежать, и как бы жестоко ты не пресекал эти попытки, слишком многое держало вместе: детство, территория, войны, кровь общих королей — и с этим было ничего не поделать. — Да. Потому что я люблю её, — повторил Артур более твёрдо. В конце-концов, а кого ещё-то ему считать своей роднёй — Шотландию? Может, Ирландию? Хе-хе, тогда сразу Францию, джентльмены! — А что значит «люблю»? — Хей, сэр Кёркланд, зачем вы вообще связались с этим голубоглазым чудом? Англия неуверенно толкнул себя ладонью в центр грудной клетки: — Это когда здесь становится тепло. — Вот здесь? — кончики мягких пальцев скользнули по его костяшкам, а потом Америка повторил жест, кулачком указав себе на грудь. — Да, — облегчённо выдохнул Англия, радуясь, что они прояснили этот момент. — А теперь давай спать. Он опустил медальон рядом со светильником и натянул покрывало до самого подбородка, но тут ребёнок навалился на него со спины: — А как она тебя зовёт? — Уэльс? — Англия неохотно разлепил веки. — Братом, конечно же, — «Ну, или говнюком. Одно из двух». Артур легонько потряс плечом, чтобы сбросить надоедливое существо, но тот лишь довольно завизжал и уцепился ещё сильнее. «Эй!» — Артур даже поперхнулся, — «Я тут что ему, шут?!» — Братом, — протянул Америка. — Потому что она тоже тебя любит? — Конечно, — хмыкнул Англия. Любит, аж до костного хруста. — Спать! Ребёнок ещё немного повозился и уткнулся меж его лопаток тёплым комочком. А за бревенчатой стеной падали последние дождевые капли. 15. С тех пор, как дедушка Рим увёл младшего внука, Романо постепенно терял к новым знаниям любой интерес. Возможно, это началось и раньше, но поскольку их дед обладал весьма действенными методами убеждения, а Южный Италия — итальянским же жизнелюбием, точнее сказать было сложно. Как бы ни было, после расставания со стариком Романо всё чаще стал выказывать отвращение к учёбе. Ещё большее сопротивление в его нежной и тонкой душе вызывала физическая работа. А уж необходимость подписывать государственные бумаги, то есть одновременно и трудиться, и применять навыки испанского, вообще разбивала его хрупкий внутренний мирок вдребезги. — Вонючка! Ублюдок! Рогоносец! — кричал мальчишка, а за сим следовала такая волна итальянского и испанского мата, что Антонио пришлось признать: кое-что за время проживания на Пиренейском полуострове его воспитанник всё же усвоил. Испания на плече тащил братишку по тёмным коридорам мадридского дворца и одновременно переживал трогательное расставание со своей шевелюрой. Милый малыш безостановочно рвал на нём волосы и Испания уже готов был клясться, что где-то там, на южных итальянских землях, вспыхнул очередной бунт. А умудрившись с Божьей помощью донести до кабинета и Романо, и большую часть своих буйных кудрей, он понял, что всё было напрасно. Потому что на письменном столе стояла корзина жёлтых томатов. — Помо-доро! — едва не басом пропел мальчонка и непостижимым образом выскользнул из объятий Антонио. — Ловино, нельзя! — рявкнул Испания, кидаясь следом, но юркий ребёнок уже запрыгнул на стул и схватил один плод. — Да стой же, они ядовиты! — но Италия Романо попугайчиком порхнул мимо ладоней и бочком покатился по ковру. Он успел поднести лакомство ко рту, когда его, наконец, настигла железная хватка. Антонио натренированным движением выбил жёлтый шарик из детской длани, и тот откатился куда-то в угол. — Помо-доро! — завопил Ловино, пару раз дёрнувшись, но видимо осознал тщетность усилий и с рычанием принялся кусать пышный рукав собственного камзола. — Тише, Романо, тише, — привычно попытался утихомирить его Испания, но поскольку это было совершенно бесполезно, просто подхватил брыкающегося ребёнка подмышку и шагнул обратно к письменному столу. Роль стола у него выполнял запирающийся на ключ комод с внутренней полкой-столешницей — кабинет-шкаф — где в данный момент и красовалась корзина с заморскими плодами. «Во имя всех святых, я же велел Бельгии передать их садовнику! Неужели она решила взять пример с братца-бунтаря? Так я быстро управу найду!» — пронеслось в голове. Тем временем Романо, вновь обнаружив пред собой желаемое, попытался как можно незаметнее дотянуться до томатов, но дверцы запахнулись перед самым носом. Мальчик взвыл и поник кудрявой макушкой. Испания рассеянно погладил перламутровый узор на створках. «Ради чего я, спрашивается, держу столько ртов, если приказы всё равно не исполняются?! А что здесь творится, когда я уплываю проведать колонии?» — с такими мыслями он расположился на обитой блестящей тканью кушетке и усадил Романо к себе на колени. — Ты сволочь, Испания, — печально проныл тот. — Помо-доро... Дай-дай-дай! — Не «помо-доро», а «томатель» или в крайнем случае «томат», — принялся, кажется, уже в тысячный раз увещевать его Антонио. — И всем отлично известно, что эти плоды ядовиты и могут привести к безумию. — Но я же пробовал помо-доро и до сих пор в здравом уме! — упрямо пробубнил итальянец. Испания посмотрел на него с сомнением. — Зачем вообще возить из-за моря такую прелесть, а потом выращивать ради цветочков? Идиот Испания! — продолжал причитать Романо, но Антонио уже погрузился в насущные проблемы. На самом деле, он «пригласил» сюда родственника, чтобы обсудить надвигающуюся на Италию финансовую чуму. В своё время близнецам, воспользовавшимся наследием старого Рима, удалось играючи наладить в Европе первое капиталистическое производство. Антонио отлично помнил, с каким восхищением и завистью тогда смотрели на смышлёных крошек окружающие. Но легкомысленные дети так и остались детьми, за прошедшие века не повзрослевшими ни на йоту. Из множества итальянских республик так и не выросло единое цельное государство, что теперь крайне неблагоприятно сказывалось на экономике и самосознании братишек. В какой-то степени Испании это было даже выгодно — так он мог сколь угодно нянчиться с вечно маленьким и, кхм, почти милым Романо. Но доводить своего мальчика до беды Антонио точно не собирался, поэтому он хотел укрепить экономику близнецов — да и свою заодно — взяв ссуду в их банках. Для этого нужно было мнение самих итальянцев, а ещё стоило побеседовать с Францией, чтобы тот тоже оказал малышам поддержку. Зато помочь детям со второй бедой Испания вполне мог в одиночку, тем более тут его и их интересы удивительным образом совпали. Как ни странно, но причиной их общих проблем стал никто иной, как замарашка-англичанин. Снова Кёркланд. И на этот раз всё было намного серьёзнее, чем простая ссора с Бонфуа. Испания судорожно нащупал в волосах Романо особенно витой локон и начал машинально наматывать его на палец. — Эй! — недовольно воскликнул мальчишка, моментально забыв обо всех «помо-доро», но мысли испанца сейчас были далеко. Итак, Кёркланд. Островной проныра, возомнивший себя достаточно сильным, чтобы вмешиваться в мировую политику. Это из-за него главная отрасль итальянского производства, суконная промышленность, лишилась не только прежних рынков сбыта, но и сырья, а именно — английской шерсти, которую Англия теперь почти не выставлял на продажу. Да и что отрицать очевидное, по качеству его продукция тоже далеко обгоняла итальянскую. У Испании же были с ним свои счёты. В последние десятилетия недоделанный английский корсарио, этот пират на службе своей королевы, развязал в море настоящую войну. Похоже, едва обзаведясь приличными судёнышками, крысёныш возомнил, что сможет потягаться не только с Францией, но даже с Испанией. С великой испанской империей, огромной настолько, что над принадлежащими Антонио землями не заходит солнце! «Дёрг! Дёрг!» — Эй, прекрати! — изо всех сил пытался привлечь внимание Романо, которого уже полминуты безостановочно трепали за кудряшку. Но Антонио, целиком погружённый в себя, его не слышал. Кёркланд, наглец. Он вознамерился построить в Северной Америке новую колонию в опасной близости от испанских владений. Про то, что этот недоносок в прошлом отрёкся от святой католической веры, Испания вообще старался не думать. А в довершение, англичанин недавно оказал помощь испанскому вассалу, мятежнику Голландии. Не после этого ли Бельгия, сестра последнего, начала игнорировать приказы? У каждого есть предел терпения, и Антонио боле был не намерен прощать. Пора было закрепить за собой ускользающий титул величайшей, в том числе и морской, державы. Испания уже собрал огромный флот: шесть эскадр, все вместе — сто тридцать четыре тяжёлых судна. Кёркланду было не устоять перед подобной мощью, и теперь ему предстояло узнать своё место. А в довесок, Испания вполне мог получить доступ ко внутренней политике этого еретика-протестанта. Весьма недурно. «Дёрг! Дёрг! Дёрг!» — А-а! — Антонио ошарашенно уставился на вспыхнувший на запястье след от укуса. Романо хищно оскалился и заправил за ухо спасённую кудряшку. Но тут он заметил... на ковре, у задней ножки шкафа... жёлтенькое... — Помо-доро!!! — наверное, восторженный визг услышали и за окнами. — Нет, Романо, отравишься! — и Антонио опять кинулся ловить воспитанника. _________________________________________________ * Корсарио — исп. вариант слова «корсар», собственно, полу-легальный пират, отдающий часть награбленного в пользу своего монарха.