Особые отношения

«Meldis» – «Отдохни, волшебник» (кельтская арфа) Алексей Кайдалов – «Песня мертвых» (стихи Киплинга, перевод Голя) 16. Кухню заволакивает гарью. Уэльс голыми руками переворачивает в камине пылающий хворост, пытаясь протолкнуть глубже в топку. Они с Англией готовят ужин в своём маленьком коттедже под Лондоном, и юноша зачарованным взглядом провожает сестру до стола, жалея, что песня не на его языке: – Отдохни, волшебник, пока гаснет огонь в очаге. Гаснет край небес, и всё пропадает за солнцем во след... У неё очень нежный голос, наверняка такой был когда-то у языческих жриц, почитательниц Великой Богини. Уэльс всегда поёт только на родном языке, и если попытаться навязать ей английский – опять кончится тем, что они переколотят в доме всю утварь. Миниатюрная, с виду совсем девочка, с острыми чертами лица и вздёрнутым носиком, она насыпает в деревянное корыто новую порцию муки и неодобрительно поглядывает в сторону Англии: – Эй, бестолочь! Опять будет плохо очищенная чешуя – будешь самому готовить рыбу себе! Артур чуть краснеет, сжимая в руке недопотрошённую треску, и шипит в ответ: – Дурёха, нужно говорить «сам себе готовить»! Хватит уже коверкать мой язык! – самое смешное, что при необходимости сестрица выражает мысли более чем сносно. – Не нравится – буду на своём валлийском с тобой речь вести! – фыркает та, что-то доливая в муку, и продолжает мурлыкать: – Отдохни, волшебник, пока догорает огонь, – переливчато, ласкающе, – здесь твой дом, и давно знаком тебе каждый предмет... Англия, склонённый над корзиной с рыбой, думает, как бы здорово слова звучали под мелодию арфы. Но конечно, сейчас не время, да и просить Уэльс об этом совершенно бесполезно. Хоть уговаривай, хоть угрожай – она возьмёт инструмент в руки лишь когда сама захочет, и заиграет, даже если Артур начнёт протестовать. Гордая. – Отдохни волшебник, пока догорает огонь. Ещё один вздох, ещё мановение ока... – протяжно, не то поёт, не то просто растягивает слова. А песня, песня похожа на те, что пела ему мама. Англия не помнит её, и все рождённые звуками ассоциации – лишь случайные, обрывочные воспоминания детства. Иногда он видит их во сне: рогатую белую лошадь, зажжённые в майских рощах костры, заговорённый меч юного короля. Всё это было прежде, ещё до того как... А теперь его вновь пытаются захватить, и, Святые силы, Англия даже не знает, что страшнее: возможность, что Испания, как и угрожает, привезёт с собой сухопутную армию – или вероятность просто потерять выход в море. Оказаться запертым на острове, наедине с болью прошлого, жаждой мести и собственными правителями, которые, дьявол их поглоти, и по сей день ему чужие. И тогда, услужливо подсказывает опыт прежних столетий, Уэльс, Шотландии да ирландскому псу безопаснее бы держаться от него подальше. – В темной дали ночи дуют мощные ветры. Это приходит заря, это наступает рассвет. Уэльс кочергой выскребает из топки золу и загоняет в нижнее отверстие камина. Резкий звук металла о камень заставляет Англию поёжиться. А сестра отправляет в печь сырую булку с сухофруктами и, закрыв заслонку, замазывает щель между кирпичами и чугунной дверцей остатками теста – чтобы не выпускать жар наружу. – Сакс! – лиственные глаза сердито сверкают на Англию. – Ры-ба! Она уже заждалась! – и Артур, буркнув: «Без тебя знаю!», опять склоняется над горой очистков. В небольшой квадратной кухне царит полумрак, а едва выбеленные стены успела покрыть копоть. – Ты чего такой пасмурный? У меня из-за тебя хлеб пригорит! – но Англия не поднимает глаз и только бормочет под нос: «Дура!» – В конце-концов, – замечает Уэльс, что-то переставляя на столе, – ты сам виноват, что связался с этим Испанией. А теперь нечего унывать, пират! – Приватир, – с достоинством поправляет её Артур, – не пират. – Ну, точно, приватир! – её голос едва ли не дрожит от смеха. – Отдаём часть добычи королю, и всё почти по закону. Как же здорово придумал покойный король! – Не поминай к ночи! – передёргивается Англия, хмуро поворачиваясь к сестре. У него действительно весьма дурные воспоминания о бывшем правителе, и дело отнюдь не в его казнённых супругах. – Вы только подумайте, сколько суеверия! – Уэльс спокойно вытирает ладони о белый передник и, запрыгнув на лавку, снимает со стены пучки сушёных трав. Душицу, розмарин и, вроде бы, мяту. Она раскладывает их на столе, и у Англии нехорошо ёкает сердце, а девушка, будто в подтверждение догадки, сдёргивает с себя чепец и принимается распускать волосы. – Оу! Надо же, какие мы смелые и не боимся развязать в стране новую охоту на ведьм, – скучающим голосом замечает Артур. Уэльс оглядывается на него сквозь занавес каштановых прядей: – Если кое-кто не сдаст меня святым отцам, им ничего не узнать. От твоего поганого настроя наши народы теперь во всём видят дурные знамения, вот и хочу вымести прочь из королевства тёмные силы. Англия про себя отмечает, что её речь резко улучшилась, а вслух произносит: – Не надо этого делать. – О, Господи! – фыркает Уэльс, всплёскивая руками. – Я тебе клянусь, никаких массовых обрядов колдовства среди валлийцев или англичан от этого не начнётся. Я просто пройдусь по дому с магическим веником из трав, и всё. – Моргана, – Артур тихо зовёт сестру по имени, – я тебя прошу, пожалуйста, никаких изгнаний бесов. Та, прищурившись, очень внимательно смотрит на него и вдруг начинает хохотать. С длинными всклокоченными волосами, она и впрямь сейчас похожа на чертовку. – Ну что, Артур, – ему кажется, или в издевательской улыбке сквозит нежность? – Мы тоже совсем не боимся новой охоты на ведьм и колдунов, ага? Англия знал, она догадается, что он задумал, но всё равно почему-то злится. По всей стране звенят колокола. Как и приказала королева Элизабет, в церквях идёт богослужение, и Артур знает, что фанатик-Испания тоже сейчас молится в Ватикане. А Англия... Англия призывает морского дьявола. И вот, сперва встречные ветры долго не дают испанским судам встать на нужный курс. Потом захватчиков настигает новая напасть: в бочонках для провианта заводятся черви, и начинаются массовые отравления. И в довершение, сильная буря заставляет Испанию вернуться домой для ремонта. А воспрявший духом Артур собирает среди населения ополченцев, и уже тысячи новых пехотинцев шагают на показательном марше. Отовсюду слышны воинственные выкрики, и, наблюдая за армией из толпы, Англия с удивлением чувствует со своим народом небывалое единство. На верфях же не смолкает стук топоров. Артур проводит там дни и ночи, а Уэльс фырчит, что его изодранными замызганными рубахами можно смело растапливать камин. Но это пустяки, как занозы под кожей или головная боль от недосыпа, главное успеть создать флот, способный сопротивляться Испании. Главное – это люди, купцы и приватиры, которые неожиданно откликнулись на призывы своей страны и все вместе предоставили в распоряжение Артура сто сорок кораблей в добавок к его прежним тридцати четырём. И на этот раз Англия готов встретить врага. _________________________________________________ * Генрих (Henry) Тюдор 17. За окнами смеркается, и Уэльс тихонько, чтобы не отвлекать, расставляет на комодах высокие металлические подсвечники. Голландия поднимает на неё взгляд от расстеленной на столе карты и поводит затёкшими плечами. При его росте удобнее было бы расположиться на стуле, но он, как и более хрупкий Англия, предпочитает стоять – так лучше видно изображённое на бумаге побережье. – Моргана, одну свечу, – в полголоса просит Артур, не отрываясь от карты. Он трёт пальцами лоб, кусает губы и всё пытается понять, каковы же у них шансы. – Принести вам что-нибудь поесть? – Уэльс с любопытством разглядывает широкий лист карты. – Не стоит, – откликается Голландия, Англия лишь качает растрёпанной макушкой. Чёрт. Чёрт. Чёрт. Что же ему предпринять? – Итак, – Артур выжидающе смотрит в странные бирюзовые глаза союзника, – наша главная надежда в том, что Испания не станет сразу прорываться к портам. – Да, – уверенно кивает Голландия. – Как понимаю, он планирует уничтожить наши корабли ещё на причале и начать высадку пехоты. Как быстро станет известно о приближающихся флотилиях? – Достаточно быстро, чтобы успеть среагировать, – уж за это Англия спокоен. Как бы он, интересно, продержался столько веков на своём чёртовом острове без отлаженной системы сигнальных костров? – Хорошо, – Голландия буквально нависает над картой и рваные русые пряди закрывают его высокий лоб. – Итак, если сложится удачно, сможем попытаться оттеснить корабли Армады на северо-восток по Ла-Ман... Английскому каналу, – Артур нервно задерживает дыхание, но старается не подавать виду. – А после, – продолжает Голландия, водя по бумаге палочкой графита, – мы дадим главный бой в самой узкой части канала,– он вопросительно поднимает на Англию глаза цвета моря. – В Па-де-Кале? – В Дуврском проливе, – выдыхает Артур, сдерживаясь из последних сил. Ад бы побрал ублюдка Бонфуа! Мало того, что лягушатник называет английские воды на свой манер, так ещё и навязывает эти названия остальным государствам! – В Дуврском проливе, – Голландия задумчиво барабанит крупными костяшками по краю столешницы. Графитный стержень в его пальцах с хрустом растрескивается и осыпается на пол. Да, чрезмерная ломкость – один из главных недостатков этой маленькой английской находки. – Но потом уцелевшим кораблям Армады придётся обогнуть весь Альбион, чтобы вернуться домой. Если не догонять, Испания по дороге станет атаковать порты. – Маловероятно. Мой берег он однозначно обойдёт стороной, ещё опасаясь нашего преследования. Вот здесь, – Артур быстро очерчивает пальцем побережье Шотландии, – по сути не мои земли, да и соваться ему сюда нет смысла. А здесь, – он мельком тычет в ирландский остров, свою почти-колонию, – скалы, из-за которых ему не подобраться к Уэльс. – И всё будет зависеть от нужного нам направления ветра. – Да, – взгляд Англии беспокойно бегает по стенам. – Это единственная надежда. К чему скрывать: если направление ветра окажется не тем, на которое рассчитывает Англия – это может стать его концом. Пусть у него с Голландией перевес в количестве кораблей, а следовательно и в артиллерии, чугунные английские пушки уступают бронзовым испанским – на которые у Артура просто-напросто не хватает средств. Запас пороха тоже ограничен, и едва он закончится, единственным способом остановить Испанию будет абордаж. Пойти на абордаж... Попытаться штурмовать огромные океанские галеоны, полные вооружённых до зубов противников... Ну да, успех обеспечен. – Зато, – прерывает молчание Голландия, поблёскивая глазами из-под светлых ресниц, – если получится, избавимся от ублюдка. Испания просто потеряет контроль над морем. – Откуда такая уверенность? – подозрительно смотрит на него Англия. – Ну как же? – На бледном лице Холла мелькает тень насмешки. – У него нет средств, чтобы полностью восстановиться после поражения. Так, Артур уже успел заметить, что с испанской казной последнее время творится неладное, но все его предположения основаны на догадках. А вот Голландия, не так давно живший в доме Карьедо, наверняка знает что-то конкретное. Главное, не выдать своей полной неосведомлённости. – Да, это само собой разумеется, – Артур неторопливо складывает руки, пытаясь напустить уверенный вид. – Но кто бы мог такое предположить, когда Испания завоевывал свои колонии, а до недавнего времени ещё и держал в руках чуть не пол-Европы? – Вот и причины его нынешнего положения, – оправляет рукава изящной белой рубашки Голландия. – Кроме того, что он идиот, – тяжёлая усмешка. – Ну и отъезд Священной Римской Империи обратно в дом Австрии, конечно, тоже ударил ему по карману, но не так серьёзно. Разошлись-то они с миром, к тому же он, наконец, присоединил Португалию и мои с сестрой земли, – Холл пятернёй зачёсывает назад длинную чёлку и заметно мрачнеет. Ну, такие подробности Англия и сам знает. Всё же именно он, единственный из стран, в трудный для голландца период попытался оказать ему какую-то поддержку. Не то, чтобы Артуру сильно хотелось ввязываться в открытое противостояние с фанатичным испанским католиком, да и золота даже на свою экономику не всегда хватает – но зато удалось завести на континенте хоть одного более-менее надёжного союзника. И очевидно, что Голландия, выросший в этом змеином гнезде, думает так же. Даже если о настоящем доверии между ними не может быть и речи, ведь это лучше, чем совсем ничего? Англия решает играть в открытую: – По правде, мне кажется странным, что захватив столько стран, Испания не в состоянии теперь сам себя толком обеспечить, – он опирается ладонями на столешницу. Голландия смотрит на него, не мигая, а потом заговорщицки понижает голос: – А для чего, по-твоему, ему столько колоний? – Земли, рабы... Плантации, – сумрачно предполагает Англия. – Отнюдь не главное, – Холл улыбается краешком губ, словно несмышлёному ребёнку, и это чертовски раздражает. – Ты слышал, что он беспрерывно воевал в течении аж восьми сотен лет? – Артур коротко кивает, и острые прядки щекочут ему кожу. – С самого детства сопротивляться арабам, такое не прошло бесследно. Ему просто понадобилось где-то выпустить пар, не то его же конкистадоры разодрали бы его изнутри. Представь: целые войска рыцарей, не умеющих ничего, кроме как убивать! – Но рядом есть Африка, к чему Новый Свет, когда он её ещё не до конца покорил? – скептически выгибает бровь Англия и тут же хлопает ладонью по крышке стола. – Ему нужны были деньги! – Да, в этом суть, – непривычно видеть на лице Голландии открытую широкую улыбку. – Он ведь наткнулся в Новом Свете на золотые горы и, естественно, решил, что это теперь покроет все его расходы. Но поскольку сам сеньор-католик ничего по-настоящему не производит, а войны всё продолжаются, золото его утекает к тем, кто поставляет ему товар. А это в том числе... – А это в том числе и мы! – фыркает Артур. Они с Голландией ещё пару секунд просто смотрят друг на друга и вдруг начинают трястись от смеха. Тихие всхлипы постепенно перерастают в настоящий хохот, яростный, до колик под ложечкой и едва не опрокинутого на карту британских островов подсвечника. Цепляясь побелевшими пальцами за край деревянного стола и обессиленно сползая на ковёр, юный сэр Кёркланд думает, что после ему будет невероятно стыдно за своё поведение. Зато когда они, всё ещё отплёвываясь, вдвоём сидят на полу, от витавшего в комнате напряжения не остаётся и следа. – Эй, ночь на дворе! – раздаётся из-за стены недовольный голос Уэльс, и Англия с Голландией закусывают языки. Схожая религия, географическая близость, даже в чём-то одинаковая история – две страны и не скрывают, что симпатизируют друг другу. Если бы не одно «но». Оба понимают, что вскоре едва зародившаяся дружба оборвётся. 18. Шёлковая гладь присобрана складками. До самого горизонта – лишь множество мелких волн, и весь Дуврский пролив словно покрыт мятым куском материи. А к цвету воды, густому и синему, сейчас примешаны другие краски: отражения бледно-лилового неба, пурпурных, с чёрной окаймой облаков и рыжей полоски рассвета. Англия локтями ложится на деревянные перила капитанского мостика, устало щурит зелёные глаза. Тревожная ночь подошла к концу, и утренний бриз оставляет на растрескавшихся губах капли едкой влаги. «Пьёт океан кровь англичан веками и всё не сыт... Хоть любая волна давно солона, и солон морской прибой», – Англия утомлённо потирает переносицу. Ну, что сказать, эти строчки родятся явно не из-под пера Шекспира, да и вообще лучше последнему их не слышать, а то ещё поднимет Артура на смех. Он медленно расстегивает на груди камзол, лезет ладонью под кружево рубахи и, нащупав цепочку, вытягивает за неё медальон. Тот самый, с выгравированным профилем. Аккуратно поддевает овальную дверцу, пальцами зажимая спрятанный за ней локон, чтобы его не унесло ветром – всего лишь прядка волос. А на внутренней крышечке написан яркими красками маленький портрет – его Уэльс.

***

Тёмные волосы Уэльс тугими валиками собраны на затылке, только пара накрученных прядей свисает у висков. Такой, в пышном платье из жёлтой материи и с жемчугом в волосах, она нравится Англии особенно. Они стоят на зубчатой стене плимутского форта и смотрят вниз. Там, на волнах, покачивается великое множество кораблей: небольших, с белыми парусами и алыми крестами на флагах. В порту царит оживление, садятся в лодки последние матросы, мечутся на пристани горожане, тут и там видны фуры с остатками пороха. А вдали, у самого горизонта, растут чёрные точки испанской Армады. – Я не могу проиграть, – глухо выдыхает Англия. Ветер с моря играет белым пёрышком на его шляпе. – Не обязательно лезть в пекло, – спокойно откликается Уэльс. – У тебя есть другой выход. – справа с каменной кладки срываются несколько крупных длинноносых птиц и падают куда-то в водную бездну. Обычно молчаливые, пернатые чёрные бакланы сегодня шипят, словно тоже чувствуют беду. – Какой же? – глаза не отрываются от флота противника. – Покайся пред Испанией и вернись к папской вере. Потом пообещай мне, что навек от меня отцепишься. И, наконец, запрись в своей вонючей конуре и тихо там сдохни. Англия поводит худыми плечами и выплёвывает сквозь зубы: – Я не могу проиграть! – Не можешь! – с чувством повторяет за ним Уэльс. Она легонько разворачивает Англию за плечи и, привстав на цыпочки, приглаживает ему непослушные брови. Её лицо оказывается в нескольких дюймах от его, и он видит все ускользающие в обыденной жизни подробности: тёмные лучики по радужкам дымчато-зелёных глаз, брызги веснушек на веках в обрамлении завитков ресниц, маленькую родинку у корней волос. Длинное кружево сползает, оголяя сползающий от пальцев к запястью шрамик: Артур сам оставил его когда-то. Он ловит сестру за кисть, но Уэльс выдёргивает руку, больно проезжая по носу. – Не трогай! – она щурится и мимоходом трёт виски – привычный жест, появившийся сразу, как Англия заставил её жить у себя. – Понатыкал мне своих королей, так хоть не делай вид, что жалеешь! Не смей, после того, как подчинил! – Но я и правда, – Англия цепляется ногтями за шероховатый серый камень и умолкает. Он широко раздувает ноздри, вдыхая влажный воздух, и запрокидывает голову – к небу, к синеве, только бы не видеть укоризненного взгляда или приближающихся испанских судов. Твёрдый краешек шляпы упирается ему в спину сквозь плотную ткань камзола. Он и правда... что? Что?! Жалеет? Моргана отлично знает: это не так. Артур никогда не сожалел, что силой притащил её в свой дом, ни разу, и – Господь свидетель – не намерен сожалеть об этом впредь. Если бы не она... если бы не сестра, он давно бы просто свихнулся. Но только, чёрт, как же хочется верить, что Уэльс прекратила наконец восстания потому, что и сама уже считает Англию семьёй. – Нам пора, – на стену поднимается Голландия. Высокий, и привычно угрюмый, в тёмно-синем камзоле с тесьмой. Англия уже почти опускается на первую из ведущих вниз ступеней, когда Уэльс повисает у него на плече и затягивает обратно. Миг – и у него на скуле остаётся короткий сухой поцелуй. – Ты не можешь проиграть, – раздаётя тихий шёпот, а потом Уэльс утыкается ему в рукав и добавляет уже совсем чуть слышно: – Я буду ждать тебя, брат. На берегу Голландия сухо подаёт ему руку: – Рад, что мы на одной стороне. – Как и я, – сжимает Артур протянутую ладонь, внимательно изучая лицо своего пока-ещё-друга. Сегодня их объединяет общий противник, но если удастся одолеть Испанию – Холл моментально станет его соперником, и оба понимают это. Перед ними будет открыт весь океан, новые колонии, новые торговые связи... все условия, чтобы попытаться стать сильнейшим. Вот только у сильнейшего не может быть друзей, лишь недоброжелатели, временные союзники или подобострастные подданные. – Значит, всё-таки идёшь не с одним из адмиралов? – уточняет Голландия, не разрывая рукопожатия, и от этого становится чуть неловко. – Да, – кивает Англия, против воли ощущая тепло чужих пальцев. – За минувшие годы мы с Дрейком отлично сработались, и я отправляюсь на его «Возмездии». – Понятно, – спокойно произносит Холл и, задержав на миг дыхание, добавляет: – Будет приятно сражаться рядом и в будущем, пусть и в другом качестве, – и Артур, поняв, что они думают об одном, хитро усмехается: – Это тоже взаимно. Кричат матросы, скрипит мачта, гладкое дерево штурвала теплеет под пальцами. И вот, Англия уже смотрит туда, где Северное море сужается до Дуврского пролива. Туда, где сейчас стоят корабли противника. Туда, где застыла на якоре испанская Армада. «Поднимает здесь любой прилив доски былых кораблей» – чёрт, голоса грядущего иногда врываются в сознание страны так не вовремя. «Оставляет здесь любой отлив мертвецов на сырой земле» Застеленное грязной копотью небо. Неожиданное безмолвие и запах горящих серы, пороха и дёгтя. Запах Судного Дня. Запах смерти. И вот, Армада движется на него. Устрашающая, могучая. Непобедимая. Или всё же?.. «Если жизнью надо платить за власть, Господи, собственной жизнью за власть!» Да, за власть! И свободу. Что ж, ему не привыкать. Но сегодня... «Нам кормить наше море собою дано и в грядущем» Да, он знает это. И именно к этому стремится. К морскому господству. А потому... Утро в Дуврском проливе выдалось на удивление тихим. Артур отводит слезящиеся глаза от выползающего над французским побережьем солнца и поворачивается к остаткам Армады. Его с Дрейком идея отправить на вражеский флот суда, полные горящих серы и дёгтя, сработала блестяще: Испания вынужден был выйти из пролива в открытое море. Где оказался между Англией и Голландией, успевшими за минувшие дни изучить его тактику и придумать ответную стратегию боя. И вот, огромные испанские корабли, пусть и не потерпевшие сокрушительного поражения, исчезают в тумане. Глядя им вслед, Артур ещё не осознаёт, что победил, это понимание придёт к нему позднее. Сейчас он с тревогой ожидает, что ветер переменится, и Испания поспешит обратно. Но пока бой окончен, а лиловое рассветное небо приобретает обычный голубой оттенок. – Вы можете отдохнуть в своей каюте, капитан, – Англия перехватывает у рыжевласого Дрейка штурвал и направляет корабль к родному берегу. Пора возвращаться домой. 19. Он желал лишь одного: чтобы всё это поскорее закончилось, и ему снова дали улизнуть. Бежать, бежать за океан. Туда, где пахнет диковинными пряностями, а по улицам разгуливают белые слоны; туда, где европейские державы раздирают друг друга на части, клянясь при этом в вечной преданности; туда, где живёт голубоглазый малыш и всю ночь полыхают столбами индейские костры. В Азию, в Европу, в Новый Свет – куда угодно, лишь бы ветер в парусах, корочки крови по уголкам растрескавшихся губ, да небосвод, со всех сторон слитый с морем. На свободу. Убежать от себя, чтобы не ощущать так остро всё происходящее с собственным народом. Англия действительно ненавидел проклятый Альбион. Он чувствовал, как задыхается в этих туманах. Королева Элизабет Тюдор умирала. Это длилось уже много месяцев, и ничего нельзя было поделать. Старуха Бесс металась по дворцу как полоумная, рыдала и рычала на придворных, протыкала шпагой настенные ковры, ожидая найти за ними наёмных убийц. В итоге, Англия вынужден был перебраться в Лондон и каждое утро облачаться в тёмно-зелёный шёлк рубахи, бархат парадного камзола – пустое расточительство, не оправданное даже желанием бросить пыль в глаза иностранным послам – и ежедневно появляться при Сент-Джеймском дворце. То был небольшой уютный замок из бурого кирпича, в просторные окна которого мог заглянуть любой прохожий. Артуру и впрямь нравилось бывать здесь. Было по-настоящему здорово ощущать столь редкую связь одновременно и с простолюдинами и со своим правительством... но только не сейчас, когда престарелая королева кидалась на воплощение своей страны с кулаками, опять обвиняя его в каком-то там заговоре. Англия едва успел отскочить, когда мимо пролетел массивный золоченый подсвечник. Тяжёлая драгоценная вещица со звоном ударилась о мрамор каминной полки и, сколов кусочек лепнины, скатилась в огонь. Артур тихонько застонал и заставил себя отвернуться. Чёрт, и такое происходит, когда череда неурожаев и войн – с ублюдочными европейцами, Ирландией, испанской Армадой – настолько подорвала его казну, что английские деньги почти обесценились. Нет, Элизабет была здесь не виновата, даже если кто-то из его народа и проклинал её сейчас. В конце-концов Англия достался ей уже разорённым, с кучей внешних врагов и внутренних неурядиц. По правде сказать, он вообще с трудом понимал, почему на протяжении всей истории его постоянно пытались прибрать к рукам – иностранные ли захватчики, английские ли претенденты на трон. Уж чем-чем, а подарком Англия отродясь не был. – Я пока ещё не погребена, и вам придётся со мной считаться! – визжала Элизабет, путаясь в длинном подоле вишнёвого платья. – Да кто вы вообще такой, чтобы поднимать против меня бунты!? – Ваше Величество, я ваше королевство, – устало выдохнул Артур, опуская ладони на спинку обитого шёлком кресла и наблюдая, как государыня пробирается к нему мимо нагромождённых в центре комнаты столиков. – Вот именно, вы моё королевство, неблагодарный мальчишка! Моё! На том месте, что сейчас я занимаю, никогда уже не появится кто-то, настолько же готовый отдать жизнь за вашу безопасность и процветание!* Англия упрямо поджал тонкие губы. Он не мог позволить себе демонстративно возвести глаза к нарисованным на потолке амурчикам, но всё же предпочёл не смотреть повелительнице прямо в лицо. – Ваше Величество, нищие толпами умирают на улицах от голода. В деревнях даже начали есть дохлых собак, – какое уже утро подряд Артур чувствует во рту привкус псины? Сколько ещё ему притворяться, будто не замечает, как осунулась Уэльс, как резко выпирают из-под платья её лопатки? – И вы смеете говорить мне об этом, мошенник?! – заколки в седых локонах гневно задрожали. – После того, как вы постоянно пытаетесь игнорировать мои приказы и провалили войну с Ирландией! Англия сердито перевёл взгляд на длинный и белый королевский нос. Да-да, он отлично помнил, как недёшево им обходится покупка корабельной древесины через Московскую торговую компанию и то, что леса Ирландии легко смогли бы решить проблему – как и проблему нехватки земель для пастбищ. Вот только при всей ненависти к ирландской псине, Артура уже достало, что правители неустанно натравливают его на рыжего. А Элизабет, похоже, так и не простит своему государству, что он вопреки её воле заключил с Ирландией вынужденное перемирие. – Я всю жизнь положила на твоё процветание, Англия! – Он не удержался и насмешливо сощурился. – Даже собственное царствование имеет для меня цену только пока я служу благу вашего народа! – Так значит, поэтому Ваше Величество оставляет меня без наследника на трон? А ведь отсутствие прямого наследного принца или принцессы означает очередной виток борьбы за власть. И может вылиться... Святой Джордж, да во что угодно, чуть не в новую Войну Роз! И без того обезображенные старостью черты Элизабет исказились: – Ах ты ублюдок! – Англия еле увернулся, когда в его уши попытались вцепиться длинные костлявые пальцы. – Пошёл к дьяволу! Артур вскинул на королеву бледное от гнева лицо. В глубине ярких зелёных глаз вспыхнули нехорошие огоньки: – Такого оскорбления я не потерпел бы и от вашего отца, короля Генри, мадам! Я ваш подданный, но не раб! – Во-он! – от женского крика буквально зазвенело в ушах, а едва Англия выскочил за дверь, как о косяк на уровне его головы разбилась большая синяя ваза. Почему он вообще обязан развлекать своим обществом покойницу, когда можно бы выйти в приватирский рейд и добыть немного денег? Гори оно всё в Аду. Артур ведь не спорил, что Элизабет всегда была бережливой правительницей. В отличии от предыдущих монархов она по-настоящему пыталась улучшить его положение. Но заявлять, что её действия продиктованы заботой о нём! Ха-ха, а Уэльс ещё уверяет, что в своём королевстве именно он главный лицемер. Англия закрыл глаза ладонями и сполз по стене, слушая как из королевских покоев доносятся приглушённые рыдания. И где, интересно, шляются фрейлины, когда они так нужны своей госпоже. Англия фактически оставлен без прямого наследника на трон. Элизабет была вольна сколь угодно возводить вокруг себя культ «королевы-девственницы», подданные всё равно не понимали её нежелания выйти замуж и подарить им будущего правителя – равно как сам Артур не понимал её дурацких шуток о том, что она «замужем за ним». Юноша краснел, злился, кусал губы и снова настаивал, чтобы повелительница выбрала себе супруга, но тщетно. В конце-концов она даже начала отвечать, что законы престолонаследия его не касаются. Ясное дело, Англию совершенно не касалось, что после её смерти он оказывался в руках у чёрт-знает-кого! И изданные Элизабет кровавые законы против нищих его не касались, и ущемление интересов дворянства, и непомерное, на его взгляд, усиление её монаршей власти – что вы, Ваше Величество, на собственном острове Артура ровным счётом не касалось ничего вообще. Так давайте по крайней мере признаем, что ваш страх перед браком продиктован просто-напросто нежеланием с кем-то разделить единоличную власть. Последняя из рода Тюдор умирала. Весь пол в золотистой опочивальне был завален подушками, и Элизабет металась, падая на них то в одном, то в другом углу. У Англии, терпеливо наблюдавшему за этим от окна, начинала кружиться голова. Бесс носилась по собственным покоям что-то сбивая с комодов, а его глаза против воли следили за каждым её движением. Те же самые глаза запомнили Элизабет в день её коронации. Тогда они благословляли свою спасительницу, сменившую у власти Мэри Кровавую. Тягостный всхлип, и женщина опять бросилась на пол. Смялось кружево высокого воротника, размазались по дряблым щекам слёзы. Англия вспоминал, как они с Бесс открывали в Лондоне первые благотворительные дома. Как по примеру римских Колизеев строились величественные театры под открытым небом. Как сам Артур, до этого знавший лишь постановки бродячих актёров, словно мальчишка потрясённо внимал разворачивавшемуся на сцене действу. Элизабет, всклокоченная, закутанная в светлую мантию, с трудом поднялась на ноги. Завозила руками по стенам, заскребла ногтями золотистый узор обоев и закашлялась, закашлялась, закашлялась кровью... Она уже три дня не вставала с постели, и собравшимся вокруг неё Англии, Уэльс и Шотландии было очевидно, что часы королевы сочтены. Артур пытался не пересекаться взглядом с последним. Они вообще не заговаривали друг с другом без необходимости – с момента примирения прошло совсем немного времени, тогда как за спиною оставались века взаимного презрения и ненависти. Целые детство и юность, сплошь наполненные бесконечными войнами, и Англия... Англия как сейчас помнил тот день, когда кузен предал его, когда ушёл прочь из их общего дома. Артур так и не сумел этого простить. Мысль, что Шотландия лишь столетия спустя предпочёл, наконец, родственные узы своему европейскому полюбовнику, разъедала изнутри. Англия почти ощущал досадное жжение в глотке и отвратительный привкус по краям языка, непередаваемо кислый, совсем как молодое французское вино. Как самые фальшивые улыбки Бонфуа, и за это по-настоящему хотелось убивать. Снова и снова цепляться за белую, посыпанную веснушками шею Шотландии, спалить дотла всего Францию, непонятно чем привлекшего тогда к себе Дункана. Французскую скотину, вставшую между ними сразу, как отпустил Англию на свободу. Вот поэтому Артур сейчас сознательно давил в себе любые связанные с кузеном эмоции: ярость, обиду, гнев – лишь бы просто знать, что тот снова рядом. – Англия, – хриплый ломанный голос, и молодой мужчина склонился над своей повелительницей. – Да, Ваше Величество. – Англия, ты должен, наконец, колонизировать Вирджинию. Торговля с Индией... Азия, Африка. Ты должен... – Да, – это всё, на что он сейчас был способен. – Я клянусь вам. Уэльс принялась молиться, беззвучно, одними губами. Время плавилось, тягуче, капля за каплей. – Ещё один день жизни, – тихий-тихий шёпот умирающей правительницы. – Я отдам за него все королевство. Англия с отвращением отвернулся. – Ваше Величество, – кто-то из лордов Тайного Совета, сейчас не было смысла вспоминать его имени, – мы просим вас объявить приемника. – Её Величеству больно разговаривать, – Англия чувствовал, как сознание заволакивает мутной дымкой. С каждым мгновением из Элизабет утекала жизнь, и с каждым мгновением Артуру становилось всё труднее мыслить отчётливо. – Мадам, вы сможете подать нам знак, когда среди списка названных прозвучит мой новый повелитель? – Королева лишь прикрыла в ответ веки. – Король Франции, Ори Четвёртый, – начал придворный, и Англия напряжённо замер, боясь вдохнуть. – Английский граф, Уорик де Бошан. Король Шотландии, Джеймс Шестой. Ну, же... И Элизабет подняла вверх указательный палец. «Да» Уэльс вскрикнула и залилась рыданиями в тот самый миг, когда Англия ощутил: они с сестрой остались без госпожи. Артур отстранённо рассматривал помертвевшее лицо, пока священник закрывает глаза покойной. Потом склонился губами ко всё ещё тёплой кисти, остался так на несколько мгновений и обернулся к кузену. Пустые, ничего не значащие движения. Он просто должен был произнести то, чего от него все ждали. Только так можно было вернуть всё на свои места. Но что же это... кончиками пальцев по щеке... неужели он и впрямь заплакал? – Королева умерла, – губы Англии раскрылись сами собой, будто помимо его воли, и он, наконец, решился заглянуть Шотландии в глаза. Зелёными прямо в зелёные. И добавить: – Да здравствует новый король! _________________________________________________ * Мария (Mary) Кровавая, Генрих (Henri) VI, Яков (James) Шотландский ** Из последней речи, произнесённой Елизаветой Тюдор перед парламентом в октябре 1601 года. «Такого я не снес бы и от вашего отца, мадам! Я ваш подданный, но не раб!» – слова графа Эссекса при схожих обстоятельствах, неудача в Ирландии и самовольное заключение мира тоже на его совести.