Холм Амон Эреб. Крепость сыновей Феанора.
Опять она не ест! Амбарусса уже просто не знал, что делать. Три дня с ней провозился – и почти без толку. Черные широко раскрытые глаза, тяжелое дыхание, безучастный взгляд. Сначала он вообще думал, что безнадежно – когда вытащил ее из воды, едва живую. Он просто поверить не мог – пустил-то ее на самого обычного селезня – и вот Браголед, самая лучшая соколиха, какая у него когда-либо была, стремительная как молния, сильная как удар меча, опытная, ловкая, отважная – камнем упав на птицу, вдруг перекувырнулась и рухнула в озеро. Амбарусса тогда бросился в воду, едва успев скинуть на землю охотничью сумку. Она лежала, зацепившись за камыши в полушаге от своей жертвы. Сломала четыре хвостовых пера, но это бы еще ничего – удар грудью на скорости, которую трудно даже представить – он думал, это конец. Как же ты так, красавица моя! Ладные крепкие лапы, темная благородной формы гладкая головушка, точеный клюв. Полет – у Амбаруссы всегда просто дух захватывало от совершенства каждого ее движения, набирала ли она высоту мощными взмахами крыльев или безудержно неслась вниз, словно стрела Оромэ. Как же ты – и промахнулась? Или твоя добыча – этот красавец с зеленым в синеву верхом и яркой белой полоской на крыле – это он тебя так? Ты всегда разила без промаха, удар твой был неотвратим – и вот… Он затворил кровь и нес ее в крепость, поддерживая едва теплившуюся жизнь ударами своего сердца. Чуткими пальцами вправлял сломанную кость. Он не спал, боясь хоть на миг потерять нить ее жизни. Он нежно клекотал над ней тонким голосом, принес ее любимую голубятину с кровью. А она лишь наступила на мясо лапой, рванула его клювом и отшвырнула прочь, обдав ему тунику мелкими красными каплями. И опять замерла, нахохлившись. Наконец, ему удалось заставить ее проглотить несколько совсем крохотных кусочков – хвала валар, она их приняла, и измученный эльда решил, что пора дать им обоим отдых. Смыв с рук кровь и ополоснув лицо, Амбарусса уселся отдохнуть на каменный уступ. Решетчатый домик, в котором жила его любимица, и полянка перед ним устроены были в верхней части крепости, почти на вершине горы, господствовавшей над уже потерявшей летние краски равниной. Собственно, гора и была крепостью. Он сам так ее построил – в самом начале их жизни в Эндорэ. Братья отослали его тогда на юг с поручением «найти себе хорошее место и как следует укрепиться», но он прекрасно понимал, что его просто не хотят оставлять близко к Врагу. После смерти Тэльво ему долго не доверяли, боялись, что натворит бед. Вот и отправили младшего, чтоб не мешался под ногами. Амбарусса это видел, но старался строить так, будто воспринял все всерьез – и кто бы мог подумать, что именно эта крепостица и будет единственной из всего, что у них останется. Крутой скальный выступ на вершине большого холма почти не требовал дополнительных стен, лестницы вырубили, используя звериные тропинки, опутавшие его со всех сторон, строения частью прилепили к каменным стенам, где это позволяли площадки, частью – дополнили естественные галереи, пронизывавшие старый утес. Лишайник и камнеломки ползли по серому граниту, ниже – кустарник, истрепанные ветрами сосны, насаженные узловатые дубки. И единственная дорога, бегущая по открытому склону к воротам. Амбарусса с нетерпением вгляделся. Где-то по этой бескрайней равнине, покрытой золотыми пятнами рощиц и лазурными зеркальцами озер, перевитой серебристыми нитками речушек, едет Тьелкормо. Как его сейчас не хватает – посоветоваться! Нет, пока дорога была пуста – отряд двух старших братьев, ушедший несколько месяцев назад к Дор Фирн-и-Гуинах – Земле Живущих Мертвых, был еще в пути. Эльф поежился – ну и название. Но все верно, Лютиэн и Берен умерли – и все же жили, и Тьелкормо ни разу не ступил на Остров. Чем завершится дело теперь? – Я должен ехать туда, Нельо! – это было два года назад, его порыв был неожидан, как, впрочем, и всегда. Однако когда Старший уразумел, куда хочет направиться нетерпеливый Тьелкормо, он поначалу наотрез отказал: – Прежде немало бед причинили нам твои встречи с этими двоими, и незачем усугублять ту недобрую славу, что пала в связи с этим на имя нашего Дома. Не знаю, что столь внезапно пробудило в тебе такое желание, но я не вижу в нем никакого смысла. А потому ты останешься в крепости и займешься делом – надо, наконец, поставить хорошие сторожевые посты на подходах со стороны Гелиона. И был непреклонен, как ни настаивал Тьелкормо, а тот никак не мог объяснить, чем же вызвано внезапно охватившее его беспокойство. Ко всеобщему удивлению, оно не прошло ни за месяц, ни за два, как это с ним бывало, ни даже за год, а лишь увеличивалось, и в конце концов Майтимо объявил: – Хорошо, Турко, ты поедешь. Но одного я тебя туда не отпущу. Отряд поведет Макалаурэ, а ты будешь во всем его слушаться. Проспорив со Старшим всего один вечер, Тьелкормо на удивление быстро согласился – так снедало его нетерпение, и они уехали, едва просохли дороги. Недели шли, шли месяцы, весна сменилась летом, потом золото покрыло верхушки деревьев, и гуси засобирались к югу, но от братьев не было никаких вестей.***
Они въехали в ворота вечером, уже при свете факелов – как-то вдруг мощеный двор наполнился суетой, цоканьем подков, возгласами и запахом лошадиного пота. Сбежав по широкой лестнице, Амбарусса выскочил из-под каменного навеса – он был не первым, братьев уже встречал Куруфинвэ. Вороную кобылу Макалаурэ уводил конюх, из помещений высыпали навстречу дружине заждавшиеся друзья и родные. Тьелкормо, спешившись, ослаблял подпругу и подбирал стремена своему игреневому жеребцу. Младшему он кивнул как-то отрешенно, словно едва заметив, и остановился, молча глядя в глаза Искуснику. Они умели так – без слов, эти двое, с давних времен, еще с Валинора. И всем казалось странным, почему именно так сложилась эта дружба – хотя Турко мастерством, сделавшим славу нолдор и в особенности их семьи, никогда не увлекался, а Курво лишь посмеивался над его рассуждениями о повадках крылатых и четвероногих обитателей леса. Сейчас же, глядя, как сползает улыбка с лица черновласого брата, как он берет Охотника за локоть, Амбарусса понял, что сегодня разговора о соколе не получится, и двинулся вслед за ними вверх по широкой лестнице. В общей комнате, по стенам метались тени – Карнистиро зажигал смоляные светильники, Майтимо сидел во главе стола, теребя рыжую прядку, постоянно выбивавшуюся из его уложенных кос. У камина расположился Макалаурэ – он как-то всегда умел встать так, что все взоры обращались к нему, даже если он не размыкал уст, – спокойно дожидался, пока братья рассядутся. – Итак, мы были там, Нельо, – начал он, обращаясь к главе семьи. – Наконец, ступили мы на Тол Гален, столь долго бывший недоступным для нас – запретный остров, приковывавший наши взоры. Но кто может сказать, что... – Они мертвы! – внезапно перебил его Тьелкормо. – Хватит распевать тут свои песни! Они мертвы уже два года. Оба. И могилы их заросли травой. Неожиданно хриплый, голос его был похож на лай. Курво смотрел на брата без малейшего удивления, впрочем, и без беспокойства. Просто очень внимательно, но зато так твердо, – за этот взгляд, казалось, можно было хоть Нахара привязывать. Но Охотник отвернулся, кусая губы. О чувствах Майтимо невозможно было догадаться – после плена в Ангамандо он мог встретить с непроницаемым лицом любую весть, поэтому лишь дернул бровью в сторону нарушителя старшинства. – Ты, Турко, пока придержи свои речи, сейчас говорит Кано. Дополнишь его рассказ после. Макалаурэ, однако, уже сбился со слога. – В общем, Турко прав. Остров пуст, и, как говорят окрестные лаиквенди, никто не посещал его с тех пор. И то верно, что два года назад покинули они Арду – в один день. В тот час охватило беспокойство семейства, жившие по соседству, и пошли они проведать… – Я говорил! – взорвался Охотник. – Беспокойство… Я чувствовал, что надо ехать – и скорее! – Если ты будешь все время перебивать… – А ты – тебе важнее были приличия! Ах, слава нашего Дома… Турко, чувствовалось, изливал давно накопившееся негодование – тогда, после истории в Нарготронде, в развале союза с Домом Арафинвэ винили прежде всего его, а он упорно утверждал, что это лишь несчастное стечение обстоятельств. Вообще-то Амбаруссе тоже хотелось так считать – Охотником он всегда восхищался не меньше, чем Нельо. А завидовал уж точно больше. – Сядь! – на лбу у Старшего надулась жила. Вот так – напрямую – с Турко мог только он. Макалаурэ в таких случаях шел в обход – даже в ту пору, когда стоял во главе войска всех нолдор в Белерианде. С минуту в комнате было слышно лишь тяжелое дыхание. Наконец, нервно повертев в руках лежавший на столе свиток с наброском карты притоков Сириона, Тьелкормо оттолкнул его и с шумным выдохом откинулся на спинку кресла. Майтимо продолжал, повернувшись к Макалаурэ: – Кано, вероятно, ты уже начал слагать балладу о том, как вы обыскали остров и не нашли Камня. Но мне бы хотелось прослушать ее, когда она будет завершена. А завершится она, лишь когда Сильмарил будет в наших руках… Итак – что вы узнали? Макалаурэ усмехнулся: – Ну что ж, тогда слова мои будут кратки. Все ценное, что у них было, они сложили в шкатулку и просили после их смерти передать сыну. Диору в Менегроте. Амбарусса слушал, не отрывая взгляда от пляшущего пламени светильника – маленькой глиняной расписной лодочки, заполненной смоляным составом, из которого торчал фитилек. Когда он еще только строил крепость, во всех комнатах и коридорах старался сделать для них полочки – тогда он терпеть не мог факелов. Долго не мог – все в них чудилось лицо… Его лицо. Факелы в Лосгаре, факелы в Альквалондэ… Это же он тогда был первым, кто обнажил меч – а кто бы сдержался? Когда сбросили в воду его воина – и тот шел на дно у него на глазах, оглушенный ударом весла. Да, это он тогда обнажил меч. Он не помнил, что кричал этим телери – помнил лишь свою ярость и гнев. Не помнил лиц убитых моряков – помнил лишь звук разрезаемой плоти и хруст костей. Да, не он первым ударил, но дальше все завертелось очень быстро. И расплата пришла тоже быстро. Не к нему – к Тэльво… Амбарусса тряхнул головой – не надо об этом думать. О чем они говорят? Менегрот? Теперь ведь придется ехать за Сильмарилом туда, в пещерный город. – … нет, письмо – это недостаточно. Наше дело слишком важно, чтобы надеяться, что клочок пергамента… – …Но Нельо ехать к этому атану и просить? Главе Дома?… Невозможно! – … Кано, опять тебе придется. Отдохнуть дам – и в путь… – … почтут за неуважение – почему только второй брат? Дориатрим приучены к церемонному обращению. Посольство должно выглядеть солидно – трое или хотя бы двое. И приличная свита. – Пусть скажут спасибо, что с ними вообще разговаривают! Клятва требует, чтобы мы шли туда с мечом! – это Карнистиро, вот уж от кого точно не дождешься придворной вежливости. Если выбирать, кто поедет с Макалаурэ в Менегрот к Диору требовать Сильмарил, то посылать его – только все дело испортить. – Ну что ж, – оглядел братьев Старший. – Раз мне ехать невместно, Турко и Курво с Дориатским Домом в ссоре, а Морьо туда можно отправлять только, чтобы затеять драку, то остается Амбарусса. Думаю, Кано, вы с ним неплохо поладите, а свита из твоих и его верных будет достаточна, чтобы представлять сыновей Феанаро. Сколько тебе нужно на отдых и сборы? Даров вы не повезете, так что, думаю, дня три-четыре? Клятва не позволит ждать долго. – Погоди, Нельо, – запротестовал Амбарусса. – Почему так скоро? К чему спешка? Пусть будут три-четыре недели – после стольких лет ожидания большой разницы нет. – В чем дело? – удивился Майтимо. – С чего ты вдруг стал домоседом? Это на тебя не похоже. – Ты же знаешь, у меня… я же говорил тебе… Браголед ранена. – Оставь ее Турко, он посмотрит. – Оставить?! – возмутился младший. – Но Нельо, так не делают, нельзя ее бросить, когда она между жизнью и смертью! – Повторяю, о ней позаботится Тьелкормо. Или ты считаешь, что ему нельзя доверить лечение сокола? – Турко можно доверить лечение любой птицы, не исключая и самого Торондора, Короля Орлов! – горячо воскликнул Амбарусса. – Но Браголед – моя! Когда ей плохо, я должен быть с ней, пойми! – Мы не можем задерживать посольство из-за такой причины. Скоро пойдут дожди, дороги раскиснут. А вы должны еще успеть вернуться. – Тебе, похоже, пора жениться на своей соколихе, – ехидно заметил Карнистиро. – Только о ней от тебя и слышно. – Завистник! – отрезал младший брат. – У тебя никогда такой не было и не будет! – Ха! Скажите, пожалуйста!… – У Карнистиро был странный талант – любой разговор одной фразой превратить в свару. – Хватит! – хлопнул ладонью по столу Майтимо. Он не собирался давать ссоре разгореться. – Турко, мне нужно, чтобы Макалаурэ выехал, самое позднее, через пять дней, и чтобы Амбарусса думал о деле, а не об оставленной птице. Справишься? Тьелкормо в ответ только хмыкнул, с вызовом прищурившись на Старшего.***
Утро отъезда встретило моросящим дождиком – тучи любили усесться на гору и поливать ее, даже если округе не доставалось и половины такого количества небесной влаги. Интересно, кому из майар следовало бы сказать за это спасибо? Слуге Манвэ или Ульмо? Летом такому можно было только радоваться – безлесая вершина холма не выгорала под жаркими лучами золотого светила, давая достаточно травы для выпаса коней. Но осенью, когда Васа все раньше и раньше торопилась скрыться за морем, это наводило тоску. Отряд медленно тянулся по неширокой дороге, опоясывавшей склон пологими петлями. Оставив позади пожухлые высокогорные луга, всадники неспешно миновали чахлое пограничное редколесье и приближались к кромке густой чащи, полыхающей золотом и багрянцем. Амбарусса в последний раз оглянулся – отсюда крепость казалась такой далекой – когда они еще вернутся! Что найдут по возвращении? На сердце было беспокойно. Сегодня перед выездом он еще раз сбегал проведать Браголед – ей было много лучше. Получил заверения Тьелкормо, что они с Курво зачинят ей поломанные перья, чтобы можно разлетывать еще до весенней линьки. Турко, в общем-то, рад был отвлечься за делом от мыслей о навсегда утерянной прекрасной Лютиэн и клялся чуть ли не всеми звездами светлой Элберет, что соколиха будет летать, как прежде. И Амбарусса, слегка тронув жеребца, занял, наконец, свое место рядом со старшим братом. – Ну, вот, – улыбнулся Макалаурэ. – Дней пятнадцать-двадцать – и мы будем у границ Дориата. Тогда и развернем знамя, а пока побережем его от дождя. Младший кивнул – ему с посольствами доводилось ездить нечасто, разве что к дяде, королю Нолофинвэ, да к кузенам, пока те были еще живы. А к братьям в крепости – совсем по-простому, хватало вымпела со Звездой Феанора. – Как-то еще нас примут… надеюсь, пограничная стража встретит вопросами, а не стрелами. Тебе, Кано, уже приходилось вести непростые переговоры – да хоть бы с дядей Нолофинвэ – когда он ступил на берег Мистарингэ. Макалаурэ покачал головой: – Дядя все же родич нам, каков бы ни был его разлад с нашим отцом. Споры в семье – совсем другое дело. Разве не видим мы того же даже среди валар, которые свое племя осудили далеко не так строго, как нашего отца? У Митрима многие хотели уладить все миром – те же Финдекано и Финдарато. Они, как и мы, уже ощутили на себе тяжесть лапы Моринготто и прекрасно понимали, чем грозит продолжение раздора. Я предложил виру, и Нолофинвэ ее принял, за ним же подчинились и остальные. А в Менегроте – на кого нам опереться? Дориатрим привыкли считать Камень своим. Амбарусса скривился: – Считать своим… Не сами ли мы виноваты, что позволили Эльвэ и Берену столько лет владеть им? Еще бы не привыкнуть! – Увы, и это тоже. Но на Тол Галене он был так же недоступен, как и за Поясом Мелиан, хоть и по иным причинам. Ты же знаешь, что трижды стояли мы с Нельо на берегу Адуранта, глядя поверх бегущих вод на заповедную землю. И ровно столько же раз разбивала река нашу лодку, относя нас к берегу. Да, Амбарусса помнил – когда они узнали о смерти Тингола, Старший рвался поговорить с Лютиэн, но в конце концов оставил попытки и принял решение ждать. – Мы так легко оставили их в покое, – возразил он, – что теперь… – А теперь именно поэтому мы можем ехать с ними говорить. Говорить, понимаешь? И мы будем вежливы, покуда не получим прямого отказа, покуда не исчерпаны все средства. Покуда не покинул ножны меч – есть еще надежда. Покуда не покинул ножны меч… да, это он помнил. Разве забудешь… Дорогу преградил быстрый ручей, весело журчавший меж камнями. Осенние дожди не зарядили еще по-настоящему, так что пересечь его было нетрудно, но это отвлекло от разговора. Лошади осторожно переступали по дну между валунами, мерный стук копыт сменился плеском. Воины, вытянувшись в цепочку, по очереди переезжали брод, выстраивались на противоположном откосе, поджидая остальных. По дюжине верных у каждого из братьев, оруженосцы, целитель с учеником – всего три десятка эльфов. К Амбаруссе протиснулся Эглатон, юноша-нандо, едва ли даже сорока пяти лет от роду, которого он впервые взял с собою в дальний поход и обучал военному делу. С его дедом из арториэнских квенди младший сын Феанора познакомился в ту пору, когда впервые очутился в этих краях, ища место для крепости. О должности для внука они договорились, еще когда тот не научился ходить. – Браннон Амрас, – зеленые глаза молодого эльфа лучились весной посреди осеннего ненастья, – Нуменсуро, велел передать – все перешли, можно ехать дальше. – Мои готовы, Кано. – Тогда вперед! И они двинулись по тропе, Макалаурэ впереди, младший брат за ним, слушая, как поскрипывает седло, как перешучиваются позади их оруженосцы, как кричат над головой летящие к морю гуси.