***
Холм Амон Эреб, крепость сыновей Феанора
– Ну что, сразу побежишь к своей красавице или сначала меня обнимешь? – этими словами встретил его Тьелкормо. Он был такой же, как всегда, уверенный, что все им восхищаются, и что, конечно, младшему не терпится самым первым делом ткнуться носом ему в щеку и охнуть в его крепких руках. Амбарусса не сразу и сообразил – Браголед! Надо же, про нее он не вспоминал уже недели четыре, если не все пять. Ай, нехорошо! – Могу прямо сказать, такую работу мне было бы не стыдно показать ни Эстэ, ни Оромэ, – продолжал Турко. – Ни Аулэ, – добавил из-за его плеча Курво. – Да, ты теперь можешь свою соколиху называть Келегвиэд – Среброперая. По крайней мере, до весенней линьки. Ты и представить себе не можешь, сколько мы на эти вставки и зажимы сил потратили. Зато работают – как настоящее перо. Поворот – безупречен. А всё – я… Ну, то есть, мы, – поправился он, поймав насмешливый взгляд Куруфинвэ. Братья держались как всегда – может быть, даже чересчур как всегда. Будто он вернулся всего лишь из обычного разъезда. Майтимо стоял на площадке у крыльца, поджидая Макалаурэ, и Амбарусса поспешил к нему присоединиться. – Вести, что мы привезли, не порадуют тебя, Нельо, – объявил вернувшийся посол. – Менегрот – гнездо ядовитых аспидов, и лишь удаче нашего младшего брата обязан ты тем, что видишь нас ныне живыми и свободными. Если он рассчитывал вызвать удивление присутствующих, то слова его, бесспорно, достигли цели – изумленные возгласы заполнили двор. – Дориатрим, похоже, со смертью Тингола не стали лучше, – нахмурился Старший Рыжий. – Однако прежде подобной опасностью грозили лишь переговоры с Морготом. – Мы расскажем тебе все, и ты сам сможешь судить. Поднимаясь по лестнице, проходя по коридорам, минуя проемы галереи, сквозь которые падал тусклый свет осеннего дня, Амбарусса с удивлением оглядывал такие знакомые стены. Ему и раньше доводилось надолго уезжать отсюда – иногда на несколько лет, когда он живал то в Аглоне у Турко с Курво, то в Дор Карантире, то в мелких укреплениях по всему Эстоладу. Но всегда эти стены казались ему неизменными, а теперь… Что же изменилось теперь? В общей комнате, когда Макалаурэ поведал всю историю посольства, их засыпали вопросами. Конечно, тоже потребовали имя. – Я вспомню, я обязательно вспомню… – Заговоры дориатрим против своего короля – подлое дело, – заметил Майтимо, – но мы не собираемся защищать Диора от его собственных подданных – Тингол и его семейство никогда не были нам друзьями. Однако, вероломство, с которым хотели убить двоих наших братьев, приписав им это злодеяние, – уже достаточная причина для… – Мы опять не сможем ничего доказать, – возразил Макалаурэ. – Что значит какой-то подслушанный разговор? Пустой звук, морок, зыбкий клочок тумана! И опять окажется, что они невинны, а мы кругом виноваты, как в Альквалондэ. – А ты считаешь, Кано… мы не виноваты в Альквалондэ?… – за пять сотен лет Амбарусса еще ни разу не задавал этого вопроса вслух. – На том, кто не захотел жить в Валиноре рабом валар, всегда будет какая-нибудь вина, братец, – вмешался Куруфинвэ. – Или ты этого еще не понял? Проклятье вспомни. Даже если добро захочешь сделать – они его наизнанку вывернут. На Финдарато посмотри – вот уж кто никогда никому зла не мыслил, а что вышло? Предал нас, бросил свой народ и сам зазря погиб за чужое дело. Так что, иди своим путем и не думай об этом. Со сказанным поспорить было трудно, слова Искусника, как всегда, ладно ложились одно к другому, но облегчения почему-то не приносили. Не приносили совсем. И разве о той давней крови его мысли сейчас? Разве тени прошлого гонят его сон? – Дому Феанаро нет нужды что-то доказывать, когда речь идет о Сильмариле! – стукнул кулаком по столу Карнистиро. – Да и кому? Кто не знает о нашем праве? Вы мне тут в прошлый раз говорили, что Диор мог не слышать о Клятве – теперь услышал. Чего ж мы еще ждем? Куруфинвэ встал и решительно прошелся по комнате: – Начнем с планов Менегрота. К ним – лесные дороги, насколько вы смогли их разведать. Все о дворцовой жизни – распорядок, количество стражи, а главное… – он перечислял, загибая пальцы. Для Искусного выбор был сделан давно, перед мысленным взором его, судя по всему, уже вставали хитрые способы обхода ловушек и взлома зачарованных дверей. – …надеюсь, вы об этом всем позаботились? – Да, наш младший неплохо постарался, – вокруг губ Макалаурэ внезапно обозначилась жесткая складка. – Мы привезли целый ворох набросков. – Постойте, постойте! Разве мы уже решили? – Амбарусса вскинул вверх ладонь. – А в чем дело? – удивился Курво. – Да мы же только что приехали! – Скажите, пожалуйста! – насмешливо скривился Карнистиро. – А что, тебе ум свой, что ли, распаковывать надо? Ты его где, в саквах возишь? Не так уж он у тебя велик – мог бы и в голове поносить. В другое время Морьо за такое получил бы. Получил бы внятно и доходчиво, так что Майтимо опять пришлось бы их разнимать. Но сегодня слова его казались просто неуместной глупостью. А он-то надеялся, что старшие братья что-нибудь придумают. Наивная детская надежда – они, похоже, и не пытаются. Амбарусса обернулся к Старшему Рыжему, сидевшему во главе стола, откинувшись на высокую спинку кресла, и задумчиво глядевшему куда-то поверх их голов: – Нельо, почему так скоро? Вы что тут, без нас все уже решили? Даже не обсуждаете? Тот, казалось, с трудом оторвался от своих размышлений: – А что ты предлагаешь? Что еще мы могли бы сделать? Младший Феанарион молчал. Что он мог предложить? – Да, мы решили давно, Амбарусса, – Майтимо встал. – Тогда, когда дали нашу Клятву. И действительно сделали это слишком скоро, не дав себе подумать и минуты. И теперь тебе осталось лишь сделать выбор, сдержишь ты ее или нарушишь. Он стоял и смотрел Старшему в глаза – и в них пылало белое пламя, непреклонность лорда Нельяфинвэ, Третьего Короля Нолдор. Меж лопаток поднимался жар, и казалось, что позади бушует яростный огонь. Что там? Кто там? Что бы ни было – все теперь позади! Нет, Норгаладис, «…ни закон, ни любовь…» – я все тебе объяснил. Это правда, ужасная правда – Клятва вела нас и будет вести. Он глядел на Карнистиро – сжатые кулаки, покрасневшее, словно раскаленное, лицо: «…ничто не спасет – от гнева и мести, от смерти жестокой…» Он всматривался в черты Макалаурэ – сжатые в ниточку тонкие губы: «…Диор мне заплатит за свои слова…» Куруфинвэ, так похожий на отца, надменно озирал и братьев, и, казалось, весь мир: «…иди своим путем и не думай об этом…» Тьелкормо… Тут он понял, что было таким странным в их разговоре. За все это время Тьелкормо не сказал ни слова.