Протягивая руку

В ожидании Хёка я метался по комнатам. Я успел перебрать сотни вариантов развития событий, пару раз попробовал позвонить Шиндону, выходил на улицу размяться, звонил Сонмину, но тут же клал трубку, в общем, не находил себе место. Когда входная дверь открылась, я почувствовал себя вором в чужой квартире. Сердце учащенно забилось, в голове метались планы побега, глаза судорожно искали место, где можно спрятаться. Он, напряженный, входит в зал, а я уже сижу на диване в позе провинившегося ученика, готовый ко всему. Ынхёк присаживается рядом со мной, открывает рот, чтобы что-то сказать, но сразу же закрывает его. Помолчав немного, он снова предпринимает попытку заговорить, но получается бессвязная тарабарщина, хотя я знаю, что он не пил. Он вообще не пьет. Принципиально. Я продолжаю ждать от него хоть что-нибудь внятное; часы на стене раздражающе тикают. - Донхе, понимаешь, нам… И не даю ему договорить. Мне все равно, что он скажет; он будет со мной! Опрокидываю его на диван и целую. Он не сопротивляется. Но и не отвечает. От укора в его глазах горько так, что хочется плакать. И я плачу. Утыкаюсь в его плечо и плачу. - Ты! Ты все, что у меня сейчас есть. Никто, слышишь, никто не будет со мной рядом! Я жив только с тобой! Я жив только из-за тебя. Не отталкивай; если я тебе не противен, и ты меня не ненавидишь, прошу, не отталкивай! – я захлебывался собственными слезами, не в силах остановиться. Я плакал, кричал и стонал, стучал кулаками по его груди. А он все также молчал. – Хёкдже. Хёкдже. Хёкдже-а. Почему, почему мне нельзя тебя любить? Хёкдже, не молчи, пожалуйста. Ты можешь меня даже ударить… только не молчи… Я с мольбой смотрю на него. Одно слово. Любое. Сначала я не расслышал – он произнес это одними губами, но потом, мне показалось, что сердце может разорваться. - Люблю. Я тоже тебя люблю. – едва слышно; и прижимает к себе как ребенка. Да я и есть глупый, капризный, влюбленный ребенок. Счастливый потому, что меня тоже любят. Вот так, молча, мы пролежали не меньше часа, я уже начинал засыпать, когда почувствовал, как его руки спустились с плеч на талию. Губы, щекоча дыханием, мягко коснулись уха, на меня накатила горячая волна, и сонливости как не бывало. Я провожу рукой вниз, желая убедиться в своих подозрениях, и мучительно краснею, когда ладонь ложиться на его стояк. Пальцами осторожно сжимаю возбужденную плоть и неумело целую в шею. - Ты хочешь прямо здесь? – с насмешкой спрашивает он, и я удивленно поднимаю на него глаза, не понимая, о чем, черт возьми, он говорит. – Может лучше на кровати? Я вновь краснею – разве такое вслух произносят? Хёкдже вовлекает меня в поцелуй, и то, как мы перемещаемся в спальню, остается для меня незамеченным. Он мягко надавливает на плечи, заставляя сесть на постель, и затем опускается следом. Все его движения настолько плавны, неторопливы и нежны, что я полностью расслаблен и буквально плавлюсь в его руках. Пока он, углубляя поцелуй, осторожно исследует мой рот, его руки легко перебирают волосы на затылке, гладят шею, спину и плечи, незаметно стаскивают с меня футболку. Я откидываюсь назад, увлекая Хёкка за собой, и предпринимаю попытку раздеть его. К сожалению, не получилось. Тогда он отстраняется и сам снимает с себя майку. Боже, я уже сейчас готов кончить, от одного только этого вида оголенного торса. Кто бы знал, насколько он худой; хотя здесь будет более уместен эпитет «хрупкий». Я в восхищении смотрел на белоснежную кожу, надеясь ничего не забрызгать слюнями. А потом руки сами потянулись, как у детей тянутся к конфетам, я пальцами прошелся по линиям пресса, должно быть, он долго над собой работал, затем ладони соскользнули на спину, и я притянул его к себе, обнимая. Чтобы попасть в мои объятья, ему пришлось практически накрыть меня своим телом; при этом его член упирался в мой. Я нетерпеливо потерся об него, тем самым прося большего. - Потерпи, мне придется тебя хорошенько подготовить. В этот момент мои брюки были стянуты. А дальше для меня все происходящее было как в тумане. Снова нежные поцелуи, кажется, его губы не пропустили ни один участок моего тела, легкие поглаживания, едва ощутимые касания. - Донхе, сейчас не дергайся и не напрягайся. – он обхватил мой член рукой и, мягко сжимая его, проталкивает сквозь анус один палец. Он входит достаточно легко, вызывая лишь небольшой дискомфорт, который тут же перекрывают ритмичные движения другой руки. Введя второй палец, он начинает поглаживать изнутри, как будто что-то ищет. После ввода третьего пальца, должно быть, он нашел эту точку потому, что по телу прокатывается неконтролируемая дрожь и я с требовательным «Еще» насаживаюсь сам. Сейчас, когда движения с обеих сторон сливаются в одном ритме, невыносимо хочется большего, хочется его в себе. Я не в силах даже попросить – любой звук, который я пытаюсь издать, превращается в стон. Но, кажется, для того, чтобы понять меня, ему достаточно и этого. Он отстраняется и подготавливает себя. Затем я чувствую, как его член упирается во вход, как он осторожно толкается внутрь. Во мне рождается новое, не совсем приятное ощущение, оно не дает ни вздохнуть, ни шевельнуться; из груди вырывается что-то похожее на всхлип, и Ынхёк наклоняется ниже. - Не задерживай дыхание. Когда я буду выходить, выдыхай. – я послушался. И, действительно, стало намного легче. Я глубоко дышал в такт его размеренным движениям, отчего у меня закружилась голова. Правильно подобрав угол, он резче входит на всю длину, и я теряюсь окончательно. Верх и низ поменялись местами, в голове гудело от переизбытка кислорода, тело горело, а все чувства в этот момент сконцентрировались в одной точке, которую он каждым толчком задевал. Я даже не заметил, как кончил – настолько я был не в себе; затем мне на живот с тихим и протяжным стоном излился он. Когда, наконец, я начал приходить в себя, он наскоро стер с меня чем-то, попавшим под руку, сперму и поудобней устроился рядышком. Сердце в груди радостно колотилось, возникло ощущение, что теперь мы связаны, что теперь он всегда-всегда будет рядом. Крепко обнимаю его руками и ногами, не желая расставаться с хёном даже во сне. Но сновидения все же забирают меня в свое царство.