Из разных миров

День был хороший. Пусть немного прохладный и ветреный, но солнечные лучи, дарившие ощущение приближавшейся весны, поднимали настроение. Мария любила это предвкушение скорых перемен, перемен к лучшему, сулящих что-то новое, другое, необычное. По крайней мере ей хотелось верить, что в этом году ей наконец-то удастся вырваться из круга дел, людей, занятий, по которому она бродила последние несколько лет. В наушниках играла музыка, но Мария не особо обращала на неё внимания — просто фон и возможность поглубже зарыться в собственные мысли. Двери с шипением закрылись, автобус наконец-то тронулся. Вошедшая полноватая женщина в капюшоне осторожно вела перед собой за руку мальчика в большой цветастой шапке вглубь салона. У него за спиной виднелся большой рюкзак — пожалуй, даже больше, чем он сам. Когда-то и Марию забирала мама со школы, но на автобусе они ездили всего один раз — когда сломалась машина, а папа был не в состоянии забрать их, потому что уехал по каким-то своим делам в другой город. От такси было решено отказаться, и для Марии это было целым приключением: цветные поручни, спавшие люди, большие окна, сквозь которые было видно весь город… но это было очень давно, сейчас обстановка салона стала скорее обыденной, чем привычной. Мать и сын скрылись из поля зрения Марии. Она прижала сумку к себе покрепче и перевела взгляд на окно. Мимо медленно проплывали виды Детройта: голые колючие деревья, уже сбросившие с себя снег, но ещё не готовые покрыться листвой; многоэтажные дома, первые этажи которых были отданы на растерзание магазинам, парикмахерским, тату-салонам; множественные разноцветные заборы, стены, покрытые граффити; мужчины в деловых костюмах, спешившие по делам; уличные музыканты, отчаянно пытавшиеся заработать себе на жизнь любимым делом; андроиды, занимавшиеся ремонтом вывески продуктового магазина… Мария прижалась лбом к стеклу, даже через шапку ощущая его холод. Она устала, но это состояние стало уже привычным за последние несколько лет. Ранние подъёмы никогда ей не нравились, приходилось подстраиваться под жестокий мир жаворонков — вскакивать ещё до восхода солнца, потому что преподаватели не терпят опозданий, вливать в себя чашку кофе, неловко уворачиваться от попыток Маркуса накормить её, наспех собираться, надев первое, что выпадет из шкафа, добегать до остановки, запрыгивать в уходящий автобус и ждать, пока тот медленно, через весь Детройт, довезёт её до колледжа. Затем сидеть на лекциях, отвечать на вопросы преподавателей, слушать болтовню Эшли… Мария любит её, но иногда у этой блондинистой головы слишком много энергии, которую она пытается вылить на окружающих. Она болтает о том, насколько симпатичны их преподаватели, особенно тот темнокожий с короткими чёрными волосами и карими глазами, который затем оказывается андроидом модели PJ500, и Эшли сразу же теряет к нему всякий интерес; о том, насколько сильно подорожал кофе и теперь она не может со спокойной совестью пить любимый латте; о том, как ей не нравится ездить на автобусах, потому что там слишком много людей; о том, как много задают и с такими темпами она не успевает жить, а ведь это самое главное — наслаждаться молодостью, гулять, общаться, веселиться… студенчество — лучшая пора жизни! Да, Мария любила Эшли, потому что она была единственной, кто терпела её резкие перепады настроения и вообще видела в ней человека, а не способ добраться до величайшего художника современности… но даже от лучшей подруги иногда нужен перерыв. От людей в принципе нужен перерыв. Автобус остановился, открывая двери, шипевшие настолько громко, что Мария могла слышать это даже сквозь наушники. На улицу вышел молодой парень, на ходу доставая из кармана сигареты. Оставалась ещё одна остановка до дома. Мимо проплывали дома. За каждой дверью, за каждым окном скрывались целые жизни, нерассказанные истории, о которых, быть может, мир никогда не узнает. Или увидит в заголовках газеты — и то лишь заглянет на одну из последних страничек этой истории, а сколько было написано до этого? Мария мысленно вернулась к роману, который продолжала упорно писать, несмотря на некоторые трудности, возникавшие у неё на пути. Процесс продвигался медленно, но верно, по ощущениям ей удалось написать где-то половину. Теперь, когда Эллен и Симмерус были вместе — ну, если их сложные отношения можно было назвать так — дело пошло проще. Мария закинула рюкзак на плечо и направилась к двери, чтобы оплатить проезд. Прислоняя карту к сенсору, она бросила взгляд в заднюю часть автобуса, где за стеклянной перегородкой стояли андроиды. Сегрегация во всей красе. Все как один в одинаковых униформах с опознавательными знаками, с одинаково горящими голубыми диодами, одинаково смотревшие прямо перед собой, но одинаково не видевшие ничего. Привычно пробежавшись взглядом по их лицам и одежде, она увидела знакомые модели: PL600, MP500, AP700… и ни одного RK200. Ни одного Маркуса. Мария улыбнулась. Двери с шипением открылись, выпуская её на улицу в объятия прохлады. Она вышла и, натянув шарф на подбородок, быстро направилась в сторону дома. Не так уж холодно, но достаточно, чтобы заставить подрагивать, несмотря на свитер. Хотелось поскорее добежать до любимого тёплого места, забраться под одеяло с ноутбуком и продолжить работу над романом, которому она до сих пор не придумала название. А надо бы. Мария ногами ощущала, как хрустел под ногами снег. Она могла бы остановиться, оглядеться вокруг, но вдали замаячила крыша родного дома, что заставило её двигаться ещё быстрее. Горячий чай, так необходимый сейчас горячий чай с любимыми тостами с клубничным вареньем… Завернув за угол, Мария увидела странную фигуру, стоявшую у ворот её дома. Она замерла. Очевидно, парень, высокий, с широкими плечами, переминался с ноги на ногу, будто чувствовал какую-то неуверенность, чем сильно выделялся из окружения. Он хотел войти в дом? Кто это? Репортёр? Папарацци? Поклонник? Случайный прохожий, ждущий кого-то? Но почему именно возле её дома? Мария сняла наушники и направилась к незнакомцу. И чем ближе она подходила, тем больше деталей вырисовывалось в этом тёмном пятне: чёрная плотная куртка, чёрная вязанная шапка, серые джинсы, зимние ботинки… неужели это… Парень обернулся, услышав шаги. Мария мысленно усмехнулась — перед ней стоял Лео. Единокровный брат, который был старше её на семь лет. Она сразу же бросила взгляд на его карие, как у папы, глаза — он смотрел прямо на неё и отчётливо видел её. Значит, не употреблял. Каждая встреча с ним отбрасывала её к самому обидному воспоминанию о дне, когда она поняла, что красный лёд — не игрушка. Ей было семнадцать. Она была одна дома, папа с Маркусом ушли на какую-то выставку. Мария занималась всякой ерундой: смотрела телевизор, читала книги, открыла новую банку с печеньем. Казалось бы, обычный вечер, но затем без предупреждения пришёл Лео — просто поставил её перед фактом, что вот он и ему нужно поговорить с отцом. Марии уже тогда показалось, будто с ним что-то не так, однако она впустила его — они же не раз виделись и раньше, часто общались, но наедине с ним она никогда не оставалась. По глупости она предложила ему чай. Всё было нормально: они сидели, болтали о всякой ерунде, Лео расспрашивал её о школе, о том, кем она хочет стать, чем заниматься по жизни… и в тот момент он выглядел самым настоящим, нормальным, родным старшим братом, несмотря на то, что папа много ворчал на него и вообще между ними были сложные отношения. Марии нравился Лео, потому что он был взрослее, увереннее, свободнее, к тому же… она мысленно радовалась, что приходилась ему сестрой. Они просидели несколько часов, после чего Лео вдруг решил, что ему пора. Мария решила сначала убрать посуду и только потом проводить брата, но уже на кухне недосчиталась двух ложек. Она сначала задумалась о том, доставала ли она их, но в памяти отчётливо всплыло, как Лео мешал сахар в чае, а она трескала любимое клубничное варенье. Мария решилась спросить у него про ложки… и увидела его, достающим из шкафа один из черепов из папиной коллекции, другой уже торчал у него из кармана. Лео воровал. Прямо у неё под носом. У собственного отца. Мария робко поинтересовалась, чем он занимался. Лео сначала пытался оправдаться, что папа не заметит пропажи, что у него этих черепов полно. Тогда же она совершила ошибку — она назвала его вором, начала клясться обо всём рассказать, и вот тогда… тогда Лео кардинально изменился, будто с цепи сорвался и разразился длинной речью о том, как ей повезло жить припеваючи с папочкой в достатке, быть любимой доченькой, ни в чём не нуждаться, учиться в своей долбанной школе, читать книжки, ходить гулять с друзьями, купаться в лучах славы… У неё было всё, чего он был лишён, всё, что у неё было, и это всё отобрали у него. Это он должен быть на её месте. Это его должен любить папа. Это он должен ни в чём не нуждаться и радоваться жизни. Но раз у него этого нет… ему нужно как-то выживать, искать деньги на жизнь. На красный лёд. И он не собирался позволить какой-то мелкой девчонке встать у него на пути. Мария до сих пор помнила его дрожавшие руки, сбитое дыхание, эту пылавшую в его глазах злобу, буквально превратившую его в страшную тень самого себя. Всего за один миг из обычного улыбающегося и смеющегося брата он превратился в дышащего ненавистью наркомана. Лео направился к ней твёрдым шагом, сжимая дурацкий позолоченный череп в руке. Мария могла закричать, чтобы привести его в чувство. Могла убежать, спрятаться, позвонить в полицию. Она даже знала, что на столе остался нож, которым она могла защититься, но она просто стояла и смотрела, как он шёл на неё с черепом в руке. Что могла она сделать против взрослого двадцатичетырёхлетнего парня? Он бы точно ударил её и мог бы убить её, если бы не вернулись папа с Маркусом. Крики. Истерика. Угрозы. Треснувший позолоченный череп. Поваленный шкаф. Осколки стекла. Полиция. Скорая для папы. Ночь без сна. Мокрая от слёз подушка. Маркус, гладящий её по плечу. Кошмары, красные, как тот идиотский лёд, из-за которого всё произошло. Хмурое утро. Папа в порядке и скоро вернётся домой. Ободряющая улыбка Маркуса. Всё позади. Мария глубоко вдохнула, стряхивая с себя ощущение страха и обиды. После того случая она не видела Лео два месяца, а затем он пришёл с извинениями, клялся, что это больше не повторится. Мария простила его, пусть и не сразу, но она смогла, потому что прекрасно понимала, что ломка может толкнуть на всякое… Но это совершенно не значит, что она снова начнёт доверять ему. Даже спустя четыре года. — Привет, Мари, — Лео улыбнулся, помахав ей рукой и заставляя её вынырнуть из потока воспоминаний. — Привет, — она выжала из себя улыбку. — Что ты тут делаешь? Лео ещё немного потоптался на месте, засунув руки в карманы, и только потом ответил: — Да так… гулял, шёл мимо… папа дома? — Не знаю, должен быть. Я ещё не разговаривала с ним сегодня. Лео кивнул, поджав губы. — Ты боишься зайти? — Ага… — он фыркнул. — Боюсь. Ты поговорила с ним? Лео в очередной раз поругался с папой из-за денег и красного льда, в результате было выдвинуто условие: пока Лео употребляет, он не получит ни цента. Папа очень жёстко придерживался этого правила и честно отказывал в любых переводах. В конце концов Лео пришёл… но не к папе, а к Марии, просил её поговорить с ним о смягчении условий, чтобы ему оставили хоть несколько десятков долларов на еду. — Нет. Бессмысленно даже пытаться. — Но почему?! — Он всё ещё жёстко стоит на своём. Ты же его знаешь, он не отступится. И это была чистая правда — если папа что-то вбил себе в голову, он не сдастся, хоть тресни его. Лео вздохнул, эта новость его явно расстроила. — А что твоя мама? Лео потёр затылок. — Ей до меня никогда особо дела не было. Как выкинула меня из дома, так вообще жизнью перестала интересоваться. Но я чист. Уже почти две недели. — Ну так пойди и поговори с ним, — Мария скрестила руки на груди. — Я тут тебе ничем не помогу. — Я знаю, что должен… но я боюсь. — Чего? — Что он… откажет. — А у него есть повод? Повисла тишина. Лео изучал свои ботинки, всё ещё держа руки в карманах. — Может, ты слышала… Мы же так плохо поговорили с ним в прошлый раз… мне стыдно за всё, что я наговорил. И про него, и про тебя, и вообще… если бы я мог, я бы взял свои слова назад. Мария снова ощутила приступ жалости к нему, но лишний раз напомнила себе, что этот концерт повторяется не в первый раз. Он и раньше наговаривал всякого, и извинялся, и клялся, что такого больше не случится… и через какое-то время всё повторялось. Однако она ничего не могла с этим поделать — эти отношения касались только Лео и папы, не её. И разобраться в этом они должны сами. — Я знаю… что должен поговорить с ним… просто… — Лео шумно выдохнул. — Я поговорю. Поговорю. Просто… соберусь с силами. — Если вдруг соберёшься, дверь открыта, — Мария пристально посмотрела на него, а затем молча направилась в дом, оставляя Лео наедине с размышлениями. Он должен был сам принять это решение, и она не вправе была его подталкивать.